«Мы тоскуем не по империи, а по смыслу жизни»

Известный социолог и футуролог Сергей Переслегин размышляет о вызовах, стоящих перед Россией в условиях глобального кризиса

Второе десятилетие XXI века ворвалось в размеренную жизнь человечества вихрем бурных и драматических событий, сулящих крупные потрясения и поистине революционные перемены. Разрушительное «финансовое цунами», полная безумия «арабская весна», трагедия на японской АЭС «Фукусима-1», вызревание большой войны на Ближнем Востоке, протестная лихорадка в различных частях света и всплеск апокалипсических ожиданий – все это сильно контрастирует с внешне застойными 2000-ми годами. Мысль о том, что «бурные десятые» до неузнаваемости изменят облик человеческой цивилизации, буквально витает в воздухе. Но в чем особенность охватившего мир системного кризиса? Какие сферы человеческой жизни перемены затронут в первую очередь? И на какие вызовы предстоит отвечать России в наступившем десятилетии? Об этом на страницах «НВ» размышляет известный социолог, военный историк, физик и футуролог, руководитель исследовательской группы «Знаниевый реактор» Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. Один из лучших в мире прогнозистов, он с высокой долей точности предсказал в свое время теракты 11 сентября, нынешний упадок ЕС, мировой финансовый кризис и прочие громкие события и явления. 

Сегодня в мире происходят серьезные кризисные явления, которые я называю «постиндустриальным барьером». Его смысл заключается в том, что на наших глазах разрушается индустриальная фаза развития, а вместе с ней в небытие уходят и нынешний способ производства, энергетика, транспорт и так далее. Это явление уникально? И да, и нет. В истории человечества мы уже наблюдали три фазы развития – архаичную (охота и собирательство), традиционную (земледелие и скотоводство) и индустриальную (фабричное производство). Распад каждой из них порождал крупные катаклизмы и тяжелейшие испытания. Сейчас мы наблюдаем разложение индустриальной фазы, на место которой рано или поздно должна прийти фаза когнитивная. 

Обычно во время кризиса фазы одновременно приходят в негодность производство, образование, управление и познание. Приведу лишь один пример, чтобы показать всю незавидность нашего положения. Помните классическое определение революционной ситуации по Марксу и Ленину: «Верхи не могут управлять, а массы не хотят жить по-старому»? Кажется, что хуже революционной сумятицы ничего нельзя представить. Однако во времена классической революции в упадок приходят только производство и управление – образование и познание, напротив, переживают подъем (революции не делаются без гениальных теоретиков и образованных вожаков, способных повести за собой массы под влиянием некоей свежей идеи). 

И тем не менее любая революционная ситуация – опаснейшая социальная болезнь, сопровождаемая большими разрушениями. Хотя революция дает надежду на создание новой реальности, на один такой случай обычно приходится сорок случаев, когда новый мир не создается, а старый разрушается. Кстати, у людей все происходит точно так же. Допустим, человек шел по улице в сильный снегопад, упал и сломал ногу. У одного из ста это приведет к просветлению и к сильнейшему внутреннему развитию, в то время как остальные 99 просто потеряют время на лечение, а при особом невезении – лишатся работы и семьи. Сегодня в положении этого несчастного больного оказалось все человечество, причем мы наблюдаем четыре основополагающих кризиса одновременно – кризис управления, производства, познания и образования. 

Кризис управления тоже хорошо виден хоть на примере России, хоть на примере ЕС, который уже четвертый год пытается осознать, что дела у него идут из рук вон скверно, дойдя даже до «гениальной» мысли: «Пора с этим что-то делать!» Обратите внимание: на самом высоком уровне замедлились управленческие механизмы, а политики «высшей лиги» принимают абсурдные решения. Скажем, в Германии в ответ на «Фукусиму» начинают раскупать счетчики Гейгера, а депутаты бундестага принимают закон об отмене атомной энергетики. Для вменяемого управления – это просто нонсенс. Что может быть проще! Возьмите за грудки ручные СМИ и объясните народонаселению, что за распространение паники можно угодить в тюрьму. Мы же наблюдаем не просто сюсюкание, а полное отсутствие у власти элементарной позиции. Что это, если не полная деградация управления? 

Кризис производства заметен по тому, как оно убегает в третий мир, который все еще находится в индустриальной фазе. Бурно развивающиеся Китай и Индия пока просто не дошли до «постиндустриального барьера», и далеко не факт, что они справятся с этим вызовом лучше, чем в 1980-е годы СССР, а сейчас Америка и Европа. 

Кризис образования хорошо виден по стремительной деградации университетов, которая наблюдается отнюдь не только в нашей стране. С сильными оговорками можно сказать, что современный вуз по своему интеллектуальному уровню примерно соответствует школе 1960-х годов, если не детсаду 1920-х. Наконец, кризис познания связан с общим упадком натурфилософских концепций Нового времени. 

На описанные выше отрицательные явления накладывается жесточайший онтологический кризис, связанный с ощущением бессмысленности существования. Человечество сегодня лишено хоть сколько-нибудь четких представлений о том, что лежит за пределами мира и что в конечном счете определяет наше бытие. В обществе отсутствуют внятные и широко признанные ответы на вопросы: «В чем состоит смысл жизни? Во имя чего мы живем, трудимся и рожаем детей? Что есть целое, ради которого нужно жертвовать частным?» 

Кризис онтологии приводит к тому, что у людей отсутствует адекватная картина мира и понимание, что вокруг происходит. Именно отсюда берутся утверждения, будто законов природы не существует и поэтому все допустимо. Между прочим, ярчайшим проявлением онтологического кризиса является и популярная фраза: «На этот счет существуют разные мнения». Не обольщайтесь: она свидетельствует вовсе не об избытке свободомыслия, а скорее о недостатке целостной картины мира! 

Как уже было сказано, нынешний кризис фазы развития – штука не новая. Но мы можем «поздравить» себя с еще одной крупной неприятностью, которая свидетельствует о нашем тотальном невезении. На потрясения, связанные с разложением индустриального общества, наложился еще и кризис мышления. Ничего подобного в истории пока не наблюдалось! До сего дня мы наблюдали два кризиса мышления, каждый из которых не был связан с переходом от одной фазы к другой. Первый из них произошел еще в Древней Греции, когда Сократ, Платон и Аристотель четко обозначили границы античного мышления. Помните знаменитую сократовскую фразу: «Я знаю только то, что ничего не знаю»? 

Решением кризиса античного мышления стали завоевательные походы Александра Македонского, когда остатки античной философии смешались с реальными восточными концепциями. Затем возник Рим, а через 300 лет появился христианский способ мышления, который, собственно, решил задачу. Вторым кризисом мышления стала Реформация, которая также не была связана со сменой фаз. И вот сегодня мы наблюдаем третий по счету кризис мышления, который усугубляет нашу и без того сложную ситуацию. 

На фоне глобальной катастрофы положение России выглядит, увы, особенно незавидным – мы в очень невыгодный для себя момент истории столкнулись с вызовом глобализации. В какую бы сферу мы ни углубились – политики, экономики, авиации, космонавтики, автопрома, физики или лингвистики, – повсюду мы вынуждены сталкиваться с одной и той же проблемой. В рамках сложившегося международного разделения труда (мейнстрима) наша страна, в общем-то, никому особо не нужна. Почему? Все просто! Как сказано в одном мультфильме, «тебя я уже столько лет знаю, а этого кота впервые вижу». 

Нас попросту мало знают, считая чужаками на своем празднике жизни. К тому же многое упирается в лингвистическую проблему – при переводе с не самого распространенного в мире русского языка на тот же английский происходит потеря времени, содержания и, в конце концов, денег. Поэтому наш человек, который написал прекрасную научную работу на русском языке, всегда в рамках мейнстрима будет проигрывать англоязычным, даже если те ему уступают по всем объективным критериям. 

Если же мы попытаемся предложить свои идеи, которые в мире неизвестны, то попадем в еще более дурацкую ситуацию – нас окрестят маргиналами. Теоретически маргинала могут даже пустить на арену, но лишь для того, чтобы оттенить мейнстрим. Мол, смотрите, какую несусветную чушь написали эти русские идиоты – ну разве не умора? Если же потом выяснится, что вы были правы, а мейнстрим ошибался, то ситуацию это никак не изменит. 

Вы все равно остаетесь маргиналом, только в вас еще будут тыкать пальцем: «Смотрите, без этих негодяев тут явно не обошлось!» Получается, что наш статус изгоя делает для России затруднительным участие в современных международных рынках – причем речь идет не только о рынках товаров и услуг, но и о рынках смыслов. В качестве альтернативы даже не знаешь, что можно предложить – разве что уничтожить весь существующий миропорядок со всеми вытекающими отсюда последствиями, что мне представляется интересным решением. 

Уяснив неприятные для нас новости, давайте попробуем честно задать себе один важный вопрос: «А нужна ли Россия самой себе? И если да, то в каком качестве?» Поясню смысл вопроса на конкретном примере. Представьте себе новосибирский Академгородок, который сосредоточил на одном пространстве 40 разных институтов. Очевидно, что на мировых рынках только 5–6 из них будут успешными, еще 5–6 будут сводить концы с концами, а остальные 30 придется кормить – перспектива, которая «передовикам» совсем не улыбается. 

И что получается? Академгородок абсолютно не нужен ни внешнему миру, ни самому себе. А вот если бы у него появился гигантский научный проект, сопоставимый с его размерами и требующий концентрации сорока институтов в одном месте, то сложилась бы совершенно другая ситуация. Во всем мире лили бы крокодильи слезы: «Что мы можем противопоставить этим русским? У них же сорок институтов работают в одном месте, в общей связке, над одной задачей!» Но чтобы это произошло, необходим Проект с большой буквы. 

Беда же нашей страны состоит в том, что таким Академгородком, по сути, является вся Россия. У нас элементарно нет такого большого проекта, который был бы соразмерен нашей гигантской территории, а с комфортом вписаться в глобальный мир может только какая-нибудь Эстония. Даже Украина, как показали события последних десяти лет, для этих целей получается великовата. Отсюда вытекает вывод: России срочно нужен глобальный проект, оправдывающий ее существование в своих нынешних границах. 

Кстати, у царской России и Советского Союза с исторической проектностью было все в порядке, и этот опыт нам не мешало бы изучать со всей тщательностью. На мой взгляд, как минимум со времен царя Ивана III наш исторический путь – это сочетание трех главных векторов развития. С одной стороны, мы переняли модель развития у Византии, и отсюда берется знаменитая идея: «Москва – Третий Рим». Византийский вектор подразумевает безусловный примат светской власти над духовной при очень большом значении духовных факторов плюс ярко выраженная имперская идеология. Правда, здесь есть одно важное «но» – Российская империя существует не просто для того, чтобы нахапать себе как можно больше ресурсов и их потреблять, а для того, чтобы служить великой Идее. Причем спасение мира от антихриста – это всего лишь задача-минимум, есть у нас задачи и гораздо важнее. Мы осознаем себя не иначе как воинством Господа, а это, скажу я вам, будет посильнее, чем идея богоизбранности.

Сегодня часто можно услышать в некоторых СМИ, что русский народ отсталый и убогий, что он никак не хочет перенимать западные ценности, цепляется за советское и царское прошлое и все тоскует по империи. Налицо банальная подмена понятий. Нет, не столько по империи тоскуют у нас люди, сколько по смыслу жизни. Ведь «Москва – Третий Рим» была на протяжении пятисот лет той идеей, которая сплачивала и объединяла всех – от царя до последнего преступника. Скажите мне, почему Ермак Тимофеевич, беглый казак (то есть криминальный элемент), при переходе через Уральские горы осознал себя вассалом московского царя и принялся обращать в православие народы Сибири? Ответ прост: его сознание находилось в парадигме «Москва – Третий Рим» – влияние этой идеи на умы русских людей было очень большим. И в нашей истории можно отыскать тысячи таких примеров!

О силе идеи «Москва – Третий Рим» свидетельствует еще и тот факт, что она благополучно пережила две общественные формации и после революции 1917 года не исчезла, а перешла в другое качество. Только вместо сохранения истинной Христовой веры мы поставили перед собой задачу – построить общество социальной справедливости, в котором не будет места эксплуатации человека человеком. То есть Царство Божие должно быть построено здесь, на Земле. Насколько эти идеалы удалось воплотить в жизнь – другой вопрос, но то, что они какое-то время владели умами и сердцами людей – неопровержимый факт. Кстати, в метафорическом смысле России в ХХ веке действительно довелось сокрушить воинство антихриста, ведь если в человеческой истории что-то на него походило, то это была армия Третьего рейха.

Это что касается первого вектора развития. Второй важный вектор – это степная вольница, пришедшая к нам от Орды во время татаро-монгольского ига. Заметьте, английское слово freedom и русское «свобода» – совершенно разные явления. Наша свобода – скорее воля, которая не знает ни правил, ни ограничений. Поэтому, к удивлению людей Запада, свобода и демократия у нас зачастую являются не тождественными понятиями, а полными антиподами.

И наконец, третий элемент «русского проекта» – европейский, который появился у нас не при Петре I, а при том же Иване III, который приглашал европейских мастеров строить Кремль. Европейская наука, европейская упорядоченность, европейская картина мира – все это дало российской цивилизации огромный импульс к развитию. Поэтому этим элементом «русского проекта», безусловно, нужно дорожить, что бы там ни кричали «националисты».

Идеальная Россия – когда эти элементы «русского проекта» уравновешиваются. Такого еще ни разу не было в отечественной истории, хотя в лучшие ее периоды мы приближались к этой высокой планке. Поэтому в будущем Россия сможет вернуться на лидирующие позиции в мире, если идея «Москва – Третий Рим», европейская культура и ордынская свобода вновь окажутся в гармонии друг с другом.

Впрочем, с помощью одних только высоких материй нынешний кризис не преодолеть. В условиях колоссального дефицита времени нам предстоит сделать целый ряд конкретных практических вещей, которые, как мне кажется, Владимир Путин попытается решить в рамках своего третьего срока. Он может решить их хорошо или плохо, но если не решит, то тогда страну ждут серьезные проблемы или, что хуже, полное отсутствие проблем. Но об этом пойдет речь в следующей статье. 

(Продолжение – в одном из ближайших номеров «НВ»)