Александр Сокуров: «Дилетанты в политике опасны»

Народный артист России, победитель Венецианского кинофестиваля встретился с журналистами в Балтийском медиа-центре. Александр Николаевич, рассуждая о будущем нашей страны и ее месте в общемировом контексте, неоднократно говорил о роли власти и государства в обществе. Во многом этому посвящены и снятые Сокуровым картины тетралогии – «Телец», «Молох», «Солнце» и «Фауст», последний удостоен Гран-при Венецианского фестиваля.

Призываю не преувеличивать значение премий. Только время может судить, что на самом деле у съемочной группы получилось, и получилось ли. Пусть пройдет пять-шесть лет. Если картина останется в памяти людей – это будет первый звоночек, что создано что-то существенное.

Конечно, я не забуду, что картина «Фауст» появилась благодаря помощи нашего петербургского Фонда развития и поддержки средств массовой информации, председатель правления которого – Олег Константинович Руднов.

В тупиковой ситуации, когда мы дважды закрывали фильм, поскольку Министерство культуры отказывало нам в финансировании, я стал искать другие варианты. Начало производства у нас совпало с экономическим кризисом, «Ленфильм» стоял пустой, никаких запусков не было. Конечно, сам фонд не мог полностью взять на себя такие расходы, которые были необходимы для этой картины, и у меня состоялась встреча с премьер-министром страны Владимиром Путиным. Я поехал на нее со сценарием и эскизами, все рассказал и объяснил, что фильм будет сниматься на немецком языке и за пределами России – потому что в России ни технической базы, ни специалистов для выполнения такой задачи уже нет.

После этого я уехал в Петербург, и через полтора-два месяца были заключены все необходимые договоры между продюсером картины и фондом, а дальше решались уже технические вопросы.

Хочу сразу сказать, что никакого вмешательства в процесс создания картины не было. Это меня устраивало: в этом есть знак доверия ко мне и понимание, что я хорошо знаю, как дорого стоят деньги. Труднее даже заработать эти деньги, чем сделать фильм.

Много лет назад начиная работу над тетралогией, я не рассматривал другие варианты центральных фигур – сразу были Ленин, Гитлер, Хирохито и Фауст. Не у всех фильмов названия дожили от замысла до воплощения: когда картины создавались, шла очень серьезная работа со сценарием и пересмотр сценарных текстов и драматургии, поэтому в итоге получались совсем другие фильмы.

Но я для кинематографической истории – абсолютно нехарактерный пример. Даже не знаю, есть ли другой случай, чтобы в течение такого количества лет создавалось нечто цельное и, как мне кажется, единое; вне зависимости от конъюнктуры и от эстетической, этической и политической моды.

Мне кажется, что герои тетралогии равнозначны. Практически это один герой. Это история мужчины ХХ века, где власть является тяжелой ношей, которую по разным причинам он схватил и несет. Это все, что связано с предательством мужчиной идеалов, его неспособностью отвечать за свои поступки, отвечать за власть перед своими современниками, несостоятельность в решении всех основных гуманитарных вопросов. Мужчины не смогли ношу, которую они на себя возложили, донести и отвечать за это. То, к чему они привели цивилизацию, к сожалению, слишком печально.

В этой тетралогии на самом деле не так много политики, если она вообще там есть. Показана жизнь людей.

Демократические государства никогда не защищают культуру. Они всегда ориентировались на среднего потребителя и на общество потребления в целом. На культуру брали курс только государства тоталитарного порядка. А в демократических условиях серьезные художественные результаты складывались только путем сверхусилий. Что касается нашей ситуации: в обществе, где в такой мере существуют потребительские настроения, падение культуры неизбежно. И число людей, особенно молодых, которые будут потреблять и относиться к жизни как к потреблению товара, будет все расти и расти.

Это означает, что со стороны людей культуры, как цивилизованной, трезвой и ничего не боящейся части народа, должна быть активная сила сопротивления. Причем она должна возникать исходя из внутренних потребностей и внутреннего пафоса, если угодно.

В пример приведу самое примитивное – когда мы собрались все вместе и решили, что не стоит строить башню возле Смольного: мы понимали, что это нарушит тонкую нить культуры, как бритвой. Или ситуация с «Ленфильмом», которая продолжает оставаться драматичной… Есть же люди, которые противодействуют этому, предпринимают шаги к сопротивлению. Хотя в обществе, построенном по такому принципу, как у нас, это очень небезопасно, очень трудно и с точки зрения духовной очень тяжело. Я по себе могу сказать, что часто пребываю просто в отчаянии, где брать силы и к какому богу еще обращаться за помощью.

Мы понимаем, что наша сила держится на вере, что культуру нужно сохранять и умножать. А противоборствующая сторона действует на основании совершенно другой идеологии – экономической выгоды.

Мы сами допустили русский капитализм в том виде, в каком он есть. Все своими руками делали, и нам же своими руками надо культуру возвращать. В области культуры в России нет мира. Я не знаю, как вы оцениваете современную политическую ситуацию в стране, но война в области культуры идет уже давно. И последние месяцы, дни она особенно ярка.

Я сейчас, кстати, вспомнил: однажды, когда в Советском Союзе еще начиналась перестройка, а в Германии существовала граница между Восточным Берлином и Западным, я ехал на фестиваль в Западный Берлин. И там меня все расспрашивали, как и что происходит в России. И один из режиссеров мне сказал: «Погодите, вы еще вспомните время, когда государство гарантированно вкладывало в культуру, в том числе и в кино, безвозмездные деньги». Сейчас я часто об этом вспоминаю.

Мы сами исключили государство из решения вопросов культуры. Тем самым мы сказали, что мы все будем делать сами, – но чем это обернулось! Многие из нас не поняли, в чем смысл существования государства – а он в упрочении культуры, и только. У государства нет другой задачи. Не создание же армии, ВВП и ядерного комплекса страны – все эти вещи существуют не как самоцель. А для чего? Не для развития же общества потребления, правильно? Для упрочения цивилизационных качеств народа! Это и есть задача государства.

Во многих программных документах, которые сегодня публикуются, нет главного – понимания текущего момента. Но этого понимания, к сожалению, нет и у европейцев. Если вы посмотрите, кто сейчас стоит во главе европейских государств, вы ни одного гуманитария не найдете там. В смысле гуманитария не по образованию, а по убеждению. Ни один из них никогда не продемонстрировал ни одного гуманитарного тезиса. Никто не остановил ни одного взлетающего самолета, который шел бомбить не важно что – арабский Восток или Балканы… Никто по-настоящему не призвал мусульманский мир остановить войны и терроризм – будь то территория Израиля или какой-то другой страны. У мировых лидеров не хватает разума, не хватает гуманитарного духа.

Особенность нашего времени в том, что оно тяжелее предыдущих эпох. Толстой, Чехов, Пушкин, Золя могли сохранить память о бесконечных европейских войнах между Англией и Францией, франко-немецком противостоянии, но мы же сегодня пережили еще более стрессовые знания – Первая мировая война, Вторая мировая война… Затем разнузданная деятельность ядерных физиков – людей, которые знали, что они делают, и при этом не остановившихся.

Это приход людей, у которых нет тормозов. Ни со стороны Советского Союза, ни со стороны Штатов, ни у одного из великих умов, чьи портреты висят в учебных заведениях, не было гуманитарных посылов. Они даже никогда и не задумывались. Так же как и в искусстве: если вы спросите у меня, скорее всего, из десяти пунктов особенных политических позиций нравственного выбора – я бы сказал, что девять осуществлять нельзя. Вот этот один, может быть, можно. А другие – даже не начинай. Потому что никто не знает, что с этим делать дальше.

Происходит развитие телефонной связи, компьютерной техники, появились электронные книги и прочее. А куда это все, в какое будущее? Та часть человечества, которая так выспренно и красиво называется интеллектуалами в области электроники и компьютерной техники, – они знают, куда ведут общество, или нет?

С давнишних времен всегда дорогу сначала «прощупывали», продумывали и проходили колоссальные гуманитарные личности. Причем писатели имели способность «сходить» в будущее: тот же Толстой или Диккенс, Флобер или Томас Манн могли «сходить», «посмотреть» как там, вернуться и сказать: «Если пойдете этим путем – будет вот так». Сейчас в мире нет ни одного человека, который мог бы проделать этот путь и вернуться назад. В литературе, которая всегда была разведчиком, опережала физиков, могла как-то предупредить, – сейчас таких первопроходцев нет. И куда приведут нас эти борзые ребята, очень хорошо зарабатывающие, – совершенно неизвестно. А путь в никуда для всего человечества – это самоубийство.

Мы понимаем, как деградировала внешняя политика всех стран, люди разучились договариваться. Необратимо разделились христианство и мусульманский мир, потому что ни там, ни там нет посредников, нет людей, которые могли бы посмотреть, вернуться и сказать: «Давайте другой путь найдем». Или по крайней мере: «Давайте не торопиться». Это общая ситуация, принципиально неправильная. И если говорить о необходимости изменений в России – нужны не политические и прочие реконструкции (это такой низкий уровень рассмотрения вопросов!), а гораздо более существенные, которые смогли бы изменить гуманитарную атмосферу в стране.

Гуманитарии к власти не приходят потому, что практика показывает: политика – это абсолютно грязное дело. И коли ты в эту грязную «баню» заходишь, ты идешь туда не отмыться, а взять на себя еще больше нечистого. Хотя многие политики говорят, что они честны и порядочны. Но вот я на днях ходил на митинг на Владимирской площади, и мне горько было там находиться. Без слез трудно было смотреть: люди говорят грубо, некорректно, оскорбляют других людей. Они исполнены раздражения, гнева – немотивированного, очень часто неумного.

Мне кажется, что положение в стране гораздо более тяжелое, чем это могут себе представить даже на митингах. Митинги что-то могут изменить, но они в конечном счете никогда не приведут к решению вопросов. А так как произнесенное публично на митингах не решается, я боюсь, потом будет еще труднее, потому что играть с воображением людей и вовлекать в политическую практику сотни тысяч человек – дело очень ответственное. Политика – профессиональная область и сегодня чрезвычайно опасная своей профессиональной сложностью. Это как многие русские: сели за рули современных автомобилей, у которых нет ограничений в скорости, прекрасные тормоза, – и все, для них эти автомобили как игрушка. То же самое – политика сейчас. Как и для тех, кто на верхушке, это игра, так и для простых людей, вовлеченных в нее.

Не скрою, меня уговаривали войти в предвыборные штабы. И я был в таком смущении, таком смятении от этих предложений – оттого, что этого делать нельзя! Людей, которые заработали свой авторитет просто потому, что они делают кино, или органично играют на сцене, или хорошо поют, или делают пируэты в цирке или на спортивной площадке – вовлекать в политику и делать их агитационными игрушками безнравственно по большому счету. А кроме того, это развращает людей и создает внутри художественной среды, и без того не очень чистой, еще страшное расслоение, зависть, немотивированное выражение злобы.

Большие художники, которые пошли в политику, на самом деле мало чем отличаются от людей, которые на митингах выкрикивают какие-то нецензурные слова в адрес премьер-министра или президента. Есть вещи, к которым художник не имеет права прикасаться. Во-первых, он другим способом должен выразить свою позицию. А во-вторых, подождите, придет время, может, мы пригодимся обществу в гораздо более критической ситуации. Я говорил политикам: вы же столкнетесь с тем, что ситуация будет такой тяжелой, что ни одного человека не будет, к которому вы сможете обратиться и который бы по-человечески рассудил, что происходит.

Такой на самом деле ядовитый напиток – политика. Политической работой должны заниматься люди, знающие границы своего права и своих обязанностей. А эти границы гораздо более жесткие, чем права и обязанности судьи или прокурора. Политическая деятельность опасна для общества. А в обществе, которое состоит из дилетантов в разных областях, они стократно опасней. Когда в политике дилетанты – они словно подводят людей к краю небоскреба и десятками спихивают: «Вперед, летите туда!»

Но, к сожалению, я не тот человек, к мнению которого прислушиваются, и не претендую на это.

Демонстрация церемонии награждения премией «Оскар», которую многие наши граждане смотрели по телевидению, – способ давления Первого канала на национальную публику, на национальный прокат. Он имеет абсолютно прямые экономические интересы: Первый канал все время показывает огромное количество той продукции. Если не будет постоянной пропаганды и агитации в пользу американской киноиндустрии и американского кино, вся пирамида благосостояния Первого канала обрушится.

Вы можете себе представить, чтобы хотя бы один крупный канал Великобритании, Германии, США показывал бы иностранное кино в таком количестве? Даже представить невозможно то, каким образом и в каком объеме национальное самосознание отдается под власть чужой культуры. Я бы еще понимал, если б они показывали фильмы на английском языке с субтитрами, – они бы хоть знание языка поднимали.

Это миф о том, что существует мультикультурное пространство, нейтральная культурная зона… Это миф, абсурд и шизофрения. Если мы не будем защищать национальное кино, национальную культуру, национальные языки, национальные традиции и национальную историю, – я вас уверяю, через некоторое время (я привожу самый примитивный пример) появившиеся здесь натовские фрегаты будут встречены молодежью с аплодисментами. У нас не будет никакой внутренней мотивации для гордости – нашего кино, нашей музыки.

А мы совсем другие, в культуре это видно. Даже когда появляются в нашей культуре молодые люди с Кавказа, которые ведут себя сообразно своим культурным установкам, мы сразу видим, какая конфликтная зона возникает. Потому что мы понимаем, что культура должна дистанцироваться, необходимо достаточно большое пространство для того, чтобы не было пересечений, давлений и уничижения другой культуры – культуры народов Кавказа или культуры народов, живущих в северной или центральной части страны.

Происходящее говорит о том, что никакого представления о национальном достоинстве государства, о культурном самочувствии у нас нет в высшем политическом руководстве.

Я говорил чиновникам: о каком общественном телевидении можно говорить, если это просто мыльный пузырь? У нас есть московское телевидение, московская пресса, московская массовая культура, московская политика – больше ничего нет. Почему я не могу, сидя в Петербурге, на одном из доступных каналов посмотреть, например, телеканалы Владикавказа, Владивостока, Самары? А я приезжаю в Берлин, включаю телевизор в отеле и могу смотреть центральный канал, канал, вещающий из Гамбурга, из Баден-Бадена, из Мюнхена… Житель ФРГ может видеть, какая социально-политическая обстановка и точка зрения во всех землях страны. Какое может быть общественное телевидение, если у нас нет общенациональной сети!

У нас все строится по принципу московского авиационного узла. Представьте себе: что-то происходит в Москве с авиационным узлом – закрыто будет все авиационное пространство! Чтобы из Петербурга, например, вылететь в какой-нибудь Саратов, сегодня надо лететь через Москву. Экономические интересы московских ребят такие, что они расширяют через свой город авиационную сеть, через Москву же – железнодорожную, потому что экономически это выгодно. А случись что – мы все оказываемся на бобах! То же самое во всех сферах: только через Москву. Что это вообще такое?

Или взять Дворцовую площадь: на ней штаб Военно-воздушных сил рядом с Эрмитажем и сейчас в Адмиралтейство перетаскивают штаб Военно-морского флота. Пиотровский (директор Государственного Эрмитажа Михаил Пиотровский. – Прим. ред.) спрашивает: «Как это может быть?» Представляете, в случае какой-нибудь ситуации, естественно, у противника цель какая? Уничтожить один штаб, уничтожить другой штаб. Что с Эрмитажем-то будет? Он вообще нужен? Мы сохраняем его или нет? Говорить больно.

В России есть десятки молодых ребят и девушек – режиссеров, которые способны на серьезную кинематографическую работу. При этом у нас, может, один или два дебюта на всю страну в год – меньше, чем в Польше. При миллиардах, которые выделяются на кинематограф и которые все уходят в эту московскую среду, всасываются моментально.

То, что молодые люди вовремя не могут снимать, то, что нет дебютной политики, – это ужасно. Они должны вовремя получать возможность работать, чуть опоздаешь – и все! Даже ошибиться нужно вовремя.

У нас с Олегом Константиновичем Рудновым есть идея попробовать найти деньги и «поднять» наиболее интересных молодых ребят из разных городов. Многие из них работают в интернете, и блестяще работают. Их художественный уровень настолько высок, что профессионалам долго тянуться. Там есть люди, в своем малом возрасте 16–18 лет делающие то, что заставляет меня задуматься о своем пути. Я в их возрасте был никто и ничто, пустое место. А они уже заявляют о себе умением складывать форму, размышлять. Есть блестящие большие индивидуальности. Но мы рискуем их потерять, если ничего не будем для них делать. Надо помогать людям: мы все же человеческое общество.