«Кино должно дать прививку чувства Родины»

В новом фильме режиссер Александр Прошкин размышляет о том, почему хорошие люди создают друг другу невыносимую жизнь и почему мы не умеем радоваться ей

Одной из первых кинопремьер 2012 года станет экранизация знаменитого романа Фридриха Горенштейна «Искупление», написанного почти полвека назад. Александр Прошкин по сценарию Эльги Лындиной сделал фильм в лучших традициях «большого стиля». Подробный кинороман о людях послевоенного времени, заставляющий задуматься не только о прошлом, но и о том, что происходит сегодня и сейчас.

– Александр Анатольевич, героями ваших картин были Ломоносов, Николай Вавилов, Емельян Пугачев, доктор Живаго… А теперь в центре фильма какая-то примитивная, полуграмотная девочка, предающая собственную мать. Чем вам интересен такой персонаж? 

– Обыденностью преступления. Тем, как легко бывает предать. Иногда мы ведь даже не осознаем, как это происходит. Ну, подумаешь, сказал на собрании о коллеге: слушайте, он дурак, он такое несет, он власти может навредить. Вроде и не хотел ничего плохого. А кончилось тем, что человека уволили, вообще лишили работы, а затем и вовсе посадили.

– Это же в сталинское время такое было, в прошлом.

– До тех пор пока мы не разберемся с уроками ХХ века, мы будем постоянно наступать на одни и те же грабли и неуклонно возвращаться туда, откуда вроде бы давно ушли. В «Искуплении» происходят дикие вроде бы, на наш нынешний взгляд, вещи. По доносу молодой девушки в тюрьму сажают родную мать, по ее вине лишают свободы и других людей. Дальше могло быть еще хуже, но любовь все изменила. Она не то чтобы злодейка – просто незрелая, неразвитая, не привыкла думать, она как все, как большинство. Но ведь таких несмышленых юных людей, легко совершающих дурные поступки, не осознавая, где добро, а где зло, и сегодня предостаточно.

– То есть советское живо даже в тех, кто родился десятилетия спустя? Это диагноз?

– Очень может быть, что изменения тогда произошли на генном уровне. В «Искуплении» речь не только о войне и ее последствиях, а больше о том, что все мы в общем-то хорошие люди, но отчего-то создаем себе невыносимую жизнь. Я ведь неспроста занимаюсь много лет почти исключительно историческим кино, причем в основном ХVIII веком, когда окончательно сформировалась российская государственность, и двадцатым, когда сложился особый тип советского человека. Селекция шла очень долго. Еще в ХVIII веке каждое новое царствование уводило старую элиту в тень, потом расправлялось с ней. При советской власти было то же самое, только еще стремительнее. Устанавливалась новая элита, ее тут же изводили, появлялась новая. Это вымывание из нации того, что называется «герои».

– И все-таки что же с нами не так?

– Как показывает российская история, в нас глубоко сидит готовность к надругательству властей над нами, к тому, что непременно обманут, к лишениям, испытаниям. А вот умения обустроить страну, созидать жизнь, радоваться ей практически отсутствуют. Это колоссальный наш изъян. Инстинкт радости жизни не подменить гламуром, от которого сейчас некуда деться. Да еще вместо писателей, мыслителей расплодились телеведущие, которые морочат нам голову, и попсовые звезды. Количество пребывания на телеэкране Пугачевой с Галкиным и Киркоровым не меньше, чем президента с премьером. Выборы грядут в стране, а мы в очередной раз узнаем что-то новое об этой троице. И всю эту бурду люди с готовностью хлебают. Но возникает новый андеграунд. Поколение, которое не хочет этого, не смотрит, общается в замкнутой сфере интернета. Наиболее даровитые, способные вообще не хотят этой нашей действительности, уезжают. И тут тоже колоссальная вина государства, его пренебрежения к людям и к искусству. Как раз кино может и должно давать прививку чувства Родины.

– Так ведь чуть ли не все кругом озабочены созданием патриотического кино.

– Патриотизм – это не «Ура-ура, вперед!». Это способность сочувствовать боли родного человека. Понимая при этом, что каждый, живущий в твоей стране, тебе совсем не чужой. Отсюда возникает готовность откликнуться на любую беду, помочь, например, ребенку в детском доме. Для американца это совершенно естественный рефлекс: оказать помощь не задумываясь, не мешкая. Способность сопереживать и помогать в них воспитало во многом государство, в которое они верят, а также кинематограф. С нашим современным разрекламированным кино по большей части все обстоит совсем иначе, оно не дает зрителям возможности задуматься, сострадать, стать лучше.

– Почему в поисках сюжетов для своих фильмов вы постоянно обращаетесь к ушедшему времени?

– История России крайне тяжелая, трагическая, многие ее события так и не осмыслены окончательно, не отрефлексированы. Что сделала немецкая литература и кинематография после завершения Второй мировой войны? Громко заявила, что немцы могут выжить как нация, только покаявшись в преступлениях фашизма. Если смогут понять, что это вина всех и каждого, даже тех, кто не участвовал. Это культурное явление абсолютно переродило нацию, это уже другие люди. Чувство вины на глубоко осознанном уровне стало коллективным сеансом целительного психоанализа. То же самое для своего народа сделали итальянские неореалисты. Интеллигенция взяла на себя миссию вывода нации из морального тупика.

– Вы пытаетесь что-то подобное сделать у нас?

– Как я уже сказал, мне кажется, что до тех пор, пока мы не разберемся с уроками ХХ века, мы будем постоянно наступать на одни и те же грабли и неуклонно возвращаться туда, откуда вроде бы давно ушли.

– Молодые герои «Искупления» – идейная комсомолка Александра и ее возлюбленный, молодой офицер с необычным именем Август. Артисты – ровесники своих персонажей, но ведь та жизнь для них как другая планета. Где вы их нашли и как добились такого точного понимания своих ролей? 

– Вика Романенко – актриса «Современника». Риналь Мухаметов – из мхатовского училища, учится у Кирилла Серебрянникова. Роли очень трудные у обоих. Можно представить, в какое чудовище могла превратиться посадившая свою мать героиня Вики, если бы не случилось внезапного события, изменившего всю ее жизнь и ее саму. Это событие он, Август, лейтенант, вернувшийся в родной город, где в войну была зверски убита вся его семья. Любовь – это всегда прозрение души и единственное спасение. Конечно, молодым актерам сыграть такое совсем не просто. Это нужно прожить. И моя задача режиссера: спровоцировать на нужные мне эмоции, опираясь на их личный опыт, на их маленькие секреты. А вот как это делается – это уже профессиональная тайна.

– Каким образом камере Геннадия Карюка удалось настолько адекватно передать атмосферу послевоенного времени?

– Многое сохранилось в памяти нашего послевоенного поколения. Геннадий Васильевич трудился после войны на шахте. Эпизод со взрывом, когда в шахту бросили бомбу и все взлетело на воздух, ему знаком с послевоенного детства. Кстати, и Фридрих Горенштейн работал после горного института на шахте в Донбассе и едва не погиб там от взрыва. А вот дворик, ставший центром событий «Искупления», оживлять с помощью памяти нам не пришлось. Мы его нашли в Туле, там жизнь как будто застыла с послевоенных времен. Жильцам дома, расположенного в самом центре города, рядом с тульским Кремлем, до сих пор приходится обходиться без воды и канализации. 

– Как вы думаете, сегодняшние 18–20-летние ровесники главных героев поймут «Искупление»?

– Все разговоры о том, что выросло поколение, которое ничего не понимает, ни о чем не задумывается, мне кажутся нелепыми. Они же на генетическом уровне ничем не отличаются, мы – родня. Другое дело, что два десятилетия их растили на гламуре и стрельбе с кровищей, к таким зрелищам они привыкли, им не дали возможности научиться чувствовать и размышлять. Но там, где есть возможность сердцем подключиться к увиденному, зрители любого возраста все чувствуют и понимают правильно, я в это верю. 

Краткая фильмография Александра Прошкина:

«Ольга Сергеевна»

«Опасный возраст»

«Михайло Ломоносов»

«Холодное лето пятьдесят третьего...»

«Николай Вавилов»

«Увидеть Париж и умереть»

«Русский бунт»

«Доктор Живаго»

«Живи и помни»