Рождённое в СССР

Нас до сих пор окружают артефакты советской эпохи. Но этих примет ушедшего времени с каждым днем остается все меньше

Трудно поверить, что все это – XXI век

Ирина Тищенко, редактор отдела городской информации «НВ»

Через несколько дней вся страна отметит 1 Мая. Этот праздник, конечно, не единственный, сохранившийся со времен СССР, зато он самый советский. Как только Союз развалился, ему пытались дать новое название в честь весны и труда, но оно не прижилось – в умах многих наших сограждан Первомай так и остался Днем международной солидарности трудящихся. 

Тем временем повсюду вокруг все чаще можно услышать выражения вроде «вот как раньше…», «помните, как было…», «вернуться к советскому опыту…». И хотя Владимир Путин, уже выиграв президентские выборы, четко заявил, что постсоветский этап развития нашей страны завершен, что пора переходить на следующий, многих все-таки тянет назад. И простых людей, и не очень простых. Так, на днях вице-премьер Дмитрий Рогозин предложил вернуться к советской практике и награждать предприятия орденами. Он сказал, что это была хорошая традиция.

Не знаю… Я хоть и родилась в Советском Союзе, но той страны толком не помню. Поэтому о советской эпохе могу судить только по рассказам.

Впрочем, детская память зафиксировала избранные картинки. Например, уличные автоматы с газировкой. Когда в кармашке скапливалось несколько копеек, выпить воды с сиропом (или без) было чуть ли не делом чести. В каждом таком автомате стоял граненый стакан, который для начала требовалось ополоснуть. Сегодня такие автоматы тоже можно встретить, но вместо стеклянных там уже одноразовые стаканчики (что правильно с точки зрения гигиены). Да и вкус у той газировки был совсем другим. Или мне так только кажется?..

Что еще? Макулатура, пункты приема бутылок, куда я ради мороженого тащила стеклотару со всего дома. Один раз даже получила нагоняй от деда за то, что ради пустой бутылки вылила в унитаз одно непонятное, но дурно пахнущее содержимое.

И, конечно же, демонстрации! На них я ходила, как на праздник – с флажком и шариками в руке.

С тех пор прошло много лет, и от СССР почти ничего не осталось. Почти. Потому что вокруг все еще можно найти крупицы прошлого: советские ордена на предприятиях, старые вывески… Словно музейные экспонаты под открытым небом, они хранят историю и помогают тем, кто родился уже после распада Союза, составить представление о жизни предыдущих поколений, дают шанс почувствовать эстетику советского прошлого.

Мы долго искали и все же нашли их на улицах Петербурга. Кажется, что эти фотографии взяты из архива: трудно поверить, что все это – XXI век. Тем не менее это так.

Ну а о том, как на самом деле жили люди в СССР, о том, что их окружало в повседневной жизни, расскажут мои более опытные коллеги. 

Эта эстетика была функциональной

Владимир Новиков, редактор отдела экономики «НВ»

Советская эстетика 1960–1980-х годов была рациональной, функциональной и – что многие не замечали и не ценили – научно обоснованной. Взять те же «хрущевки» и «брежневки» – это своего рода шедевры: в них не было абсолютно ничего лишнего, но при этом было все необходимое – от кубатуры квартиры в расчете на количество проживающих до количества мусорных баков на улице и так далее. Мне они напоминают военные корабли или автомат Калашникова – там ведь тоже нет ни одной лишней детали, ничего для красоты, но то, что есть, отлично работает. Строго соблюдались санитарные и градостроительные нормы по расстоянию между домами: на каждого советского трудящегося должна была приходиться научно определенная площадь зеленых насаждений во дворе, площадь игровых площадок для детей, каждая квартира должна была получать необходимое количество солнца и так далее. Сколько потом в эти просторные типовые советские кварталы удалось втиснуть «в порядке уплотнения» высотных новостроек…

Балконы заставлять хламом не запрещалось – пусть неэстетично, но зато людям удобно. Гаражи во дворах, если место позволяло, разрешали ставить заслуженным людям и инвалидам, а для остальных были гаражные стоянки всесоюзного общества авто-мотолюбителей. 

Советская власть не поощряла излишеств. Вывески на магазинах, аптеках, сберкассах были типовыми, сначала просто жестяными, потом – неоновыми. Машины – тоже типовыми, все одного, малолитражного класса. А почему бы не написать название улицы и номер дома краской на стене? Таблички были – на каждом углу, зато «неэстетичную» надпись краской лучше видно, да и стоила она копейки.

Но при всей экономности власти все, что трудящимся полагалась по нормам, – было. Школьников и детсадовцев вывозили на лето в загородные лагеря – дети должны были расти здоровыми. В 5 утра на улицы города выходили поливомоечные машины – люди должны дышать чистым, без пыли, воздухом. Даже количество пивных и рюмочных рассчитывалось на количество населения – люди имели право после работы немного расслабиться.

Неотъемлемым элементом советской эстетики была и наглядная агитация – стенды, плакаты с призывами, скульптуры вождей… Она, конечно, не украшала город. А нынешняя реклама, которой все завешано и заставлено, украшает?

Владимир Желтов, редактор отдела культуры «НВ»

Для меня, как и для большинства советских граждан, праздничные дни 1 Мая и 7 ноября – это прежде всего демонстрация. Лет до восьми на демонстрации я не ходил – родители не пускали. Сами не ходили и меня не пускали. А так хотелось влиться в поток счастливых людей, веселых-развеселых, поющих, орущих, смеющихся, хохочущих, с бантами, воздушными шариками и шариками-«раскидайками», с флагами, красными и синими, и с большими щитами-транспарантами! Потом мама стала отпускать на демонстрацию, но – «только до Финляндского!». Иногда мы с пацанами от кинотеатра «Гигант» доходили до станции метро «Горьковская». И ни разу до Дворцовой площади. Пребывание в толпе для ребенка было делом безопасным, но лично мне удовольствия не доставляло. К тому же казалось, что настоящий праздник, он там, на Дворцовой – иначе зачем туда устремляется весь город?!

Однажды я задался-таки целью дойти до Дворцовой. И дошел. По причине малого роста я не видел людей на трибуне. И Дворцовую почему-то проскочили одним махом. Очутившись на улице Халтурина, колонна неожиданно стала рассыпаться. Демонстранты швыряли флаги, транспаранты, ручные украшения в поджидавшие их грузовики. Кто-то оставлял флаги, прислонив их к водосточным трубам. А что-то бросали прямо под ноги. Ближайшие к площади подворотни были закрыты, а в те, которые оказывались незапертыми, устремлялись истерпевшиеся люди, мужчины и женщины, – справлять малую нужду…

…16-летним подростком в двадцатых числах октября 1969-го я устроился учеником слесаря на завод. Не прошло и двух недель, как подходит не то профорг, не то парторг:

– Завтра приходи на демонстрацию.

– А!.. – отмахнулся я.

– Ты комсомолец? – стал взывать к ответственности профорг (или парторг?). – Что тебе твоя комсомольская совесть подсказывает?

Кто-то из мужиков подсказывает цеховому активисту:

– А ты скажи ему, что всем, кто придет, по стакану вина наливают! Бегом прибежит.

Понимая, что от демонстрации мне не отвертеться, я неожиданно спросил:

– А с другом можно?

– О! Видишь, он уже с собой друга тащит! Приходи с другом!

– И другу стакан вина?! 

– И другу. Если пойдет с нашим цехом.

Друг-пэтэушник не поверил такому счастью:

– Не с вами, так с училищем все равно бы пришлось идти. А здесь еще такая халява!

Мужики не обманули – в заводском клубе угощали всех пришедших. Налили и нам, вначале по полстакана, потом еще, потом еще… Дошли мы в заводской колонне, правда, только до «Горьковской». Дальше идти были не в состоянии.

…Я не из тех, кто пинает дохлого льва. У меня много претензий к советской власти. К нынешней – не меньше. Как у всякого нормального человека. Но беда моя, наверное, в том, что и в ноябре 1969-го я не перестал верить в сказку. И еще долго «прозревал, глупея с каждым днем»… 

Павел Виноградов, редактор отдела социальных проблем «НВ»

Рабочий и колхозница. «Миру – мир!» Девушка с веслом. Ражий парень по имени Слава со странной фамилией КПСС. Бровастая физиономия нависает над серой улицей, по которой снуют хмурые люди. «XXV съезд». А вдруг и правда съест?..

«Три эс, эр», – как говорили на сверке газетной полосы корректоры, чтобы не ошибиться в количестве букв. Я не хочу туда, в эти четыре буквы! Нет у меня никакой ностальгии, и если я сейчас вижу где – как на этих фотографиях – клочок той, оставшейся в прошлом, жизни, болезненно вздрагиваю. «Дорогие товарищи, Леонид Ильич Бре», «Свободолюбивый народ Зимвб… Зивмб… Зимбамбве…», «Новыми трудовыми победами отметил коллектив…» – бубнит телек. «Козлы! Чума!» – кричит с кассет подпольный БГ.

Какие там агенты мирового империализма! Мы, молодежь Страны Советов, ежеминутно взрывали у себя в сознании эту свинцовую мерзость. Пока она не взорвалась в реале и не погребла под собой ту жизнь. Я не говорю, что это хорошо, но виноваты в этом не мы, а они – те, кто думал, что их украденная, выморочная власть навечно, что их убогая идеология – конечное произведение человеческого гения.

Всепроникающая ложь, ставшая привычной и уютной. Мы заведомо знаем, что оратор врет, знает это и он, и мы все соглашаемся с этим.

«Товарищ М…, а не на вас ли в деканат факультета пришла бумага из медвытрезвителя о том, что вы там вчера побывали?» – ехидно спрашивают из зала комсомольского секретаря курса, толкающего горячую речь о борьбе с алкоголизмом. Бедного парня так потрясло это нарушение соглашательства с ложью, что у него на нервной почве полгода тряслась голова. Он как будто всем пытался сказать: «Нет, не на меня, конечно же, не на меня!..»

После собрания мы шли на пивточку и смеялись под разбавленное пиво. Алкоголь и смех – все, что нам оставалось. Я не хочу больше ни того жидкого пива, ни того горького смеха. Я вздрагиваю, когда слышу первые звуки гимна России, – мне кажется, что я вернулся на тридцать лет назад, сейчас шесть утра и включено радио. Мне хочется зажать уши. Когда в гимне начинаются слова, у меня отлегает от сердца.

Я не хочу в «три эс, эр» и не желаю видеть вокруг его родимые пятна.