«Снобизм проявляют те, кто ничего не понял про жизнь»

Известный актер Юрий Стоянов симпатизирует людям, которые не стесняются, если чего-то не знают

Грядущий июль – юбилейный для обоих артистов «Городка», а ровно через год и сам «Городок» отметит 20-летие. Таких долгожителей на ТВ еще поискать. С этих нехитрых математических выкладок и начался наш разговор с народным артистом России Юрием СТОЯНОВЫМ…

– Юрий Николаевич, кажется, буквально вчера праздновали 15 лет «Городка», и вот уже новый юбилей. Что-нибудь планируете по этому поводу?

– Вот это большая проблема! Если бы нашлись какие-то люди, которые придумали бы торжественную часть, а мы бы с Илюшей только вышли на сцену и получили цветы-подарки… Но при этом никуда же не деться от назначенных друзей.

– В смысле?

– Это когда на сцену выходят коллеги по цеху, с которыми ты никогда не пересекался и вообще старался не пересекаться, и вдруг выясняется, что они твои друзья и счастливы тебя поздравить. И потом, нам обоим ужасно не хочется – искренне – вот этих празднований в каких-нибудь дворцах. Для меня день рождения – это когда те, кого ты любишь, и те, кто любит тебя, приходят по велению души и поздравляют тебя. А когда что-то празднуется во всероссийском масштабе – это организованная любовь. Хотя было бы так приятно, конечно, десятого числа включить телевизор и услышать о себе какие-нибудь хорошие слова, не организованные накануне тобою же.

Я бы пошел простым путем. Снял бы очередной выпуск «Городка», который бы назывался «120 на двоих». А героями были бы не мы – Юрий Стоянов и Илья Олейников, – а некие персонажи, которые родились в один день и прожили вместе огромный кусок жизни, да хоть два дворника. И сделал бы еще спецвыпуск – дайджест, в котором собрал бы самые лучшие наши сюжеты, снятые скрытой камерой. Получился бы лирический и в то же время иронический портрет нашего «Городка» на фоне времени. 

– А вы помните первый съемочный день «Городка»? 

– А как же! Помню, приехали к Петропавловской крепости. Был очень сильный ледоход. Светило яркое солнце, и было безумно холодно. Бабахнула пушка – 12 часов. Так бабахнула, что нас чуть не снесло – мы снимали на бастионе, буквально в 30 метрах от пушки. Снимали какой-то дурацкий анекдот именно про то, как стреляла пушка. Я уже и содержания не помню. 

– А пересмотреть не хотите?

– Боюсь – первые две передачи были ужасающие, чудовищные! Помню, Илюша бегал в беленькой рубашке, с бабочкой, изображал официанта. А я изображал человека, который стреляет из пушки. Но вот как-то особенно запомнилось ощущение холода… А вот мы еще тарелочку разбили, на которой было написано: «Городок», выпили шампанское – то есть соблюли какие-то киношные традиции. Кстати, о тленности жизни. Знаете, с одной стороны, я все время забываю, сколько мне лет, – и это не кокетство. А с другой – понимаю, что уже странно писать: «Он и она в кровати». Мы сегодня как раз снимали сюжет, в котором я – беременная женщина. Посмотрел в зеркале на себя, потом на Илюшу и думаю: «А сюжет-то из области фантастики». А потом мелькает мысль: «Ну и что с того?» Мы ведь предлагаем зрителю некую игру и просим принять ее условия. 

– Вы все чаще появляетесь на драматической сцене – стелете соломку?

– Не сейчас, нет. «Городок» для нас с Илюшей по-прежнему остается самым главным. Знаете, в документальном фильме, посвященном как раз нашему с Илюшей прошлому двойному юбилею, один мой автор рассказал страшную историю про меня. Я, когда ее услышал, сам испугался: неужели я в работе такой? А история следующая. Однажды я ему звоню и говорю: «Вова, где текст?! Мне нужны эти две фразы!» Он мне: «Юра, я сейчас на похоронах моей учительницы, очень близкого мне человека». Я продолжаю настаивать: «Вова, мне нужны эти две фразы!» В ответ: «Ты понимаешь, что я сейчас стою у гроба?» И я ему говорю: «Ну так отойди от гроба! Скажи эти фразы и возвращайся!»

– Цинично…

– Нет! Я не был циничен в этот момент – у меня ведь передача гибнет! 

– И тем не менее вы все чаще играете на драматической сцене, причем главные роли.

– А вот с кино все сложнее происходит. Я имею в виду серьезный кинематограф (за скобками комедии, как правило, очень плохие, куда постоянно зовут), в котором я как был, так и остался своим среди чужих, чужим среди своих. И даже сериалов это стало касаться – есть сериалы для всех и сериалы для избранных актеров. И ты понимаешь, что в том сериале, в котором снимаются Гармаш, Маковецкий, Женечка Миронов, Володя Машков, тебе места нет. Это данность.

– Не хотите сами снять кино?

– А у меня что – есть три миллиона долларов? Или хотя бы два – на скромную картину. Мы ведь с вами говорим об искусстве, которое входит в четверку самых рискованных бизнесов в истории человечества. Причем в мире, а уж у нас и подавно. Почему мне кто-то должен давать на мой эксперимент? Что я снял свой «Амаркорд»?

– Какой тогда выход для вас?

– Вы знаете, я не имею права обо всем говорить. Скажу лишь, что, наверное, все-таки я попробую снять полнометражную картину. Самый выигрышный путь – снять грустную фестивальную картину, которой от тебя не ждут. Это, как ни парадоксально звучит, гораздо легче – ты отыгрываешь на контрасте. Тогда твое кино полюбят сорок критиков и четыре с половиной зрителя. А гораздо более сложный путь – сделать что-то в жанре, в котором ты работаешь уже много лет. То, что я бы хотел сделать, я бы сформулировал так: хороший фильм, в котором много смешного и грустного. 

– Да, побольше бы таких фильмов, а то невозможно выносить потоки злобы, ненависти друг к другу. Как говорил один вельможа XVIII века, «нам, русским, хлеба не надо. Мы друг дружку едим и тем сыты бываем». 

– Слушайте, что говорить, у нас обычная история, когда один подрезал другого на дороге, и при этом даже не произошло удара, был лишь намек на аварийную ситуацию, но оба участника инцидента выскакивают друг к другу с одним желанием: выколоть глаза, разорвать рот, уничтожить, забить бейсбольной битой, расстрелять из травматического пистолета. Это диагноз очень серьезного психического заболевания.

– Да-да, часто слышишь сказанное мимоходом: «Да я бы его расстрелял!»

– «Я бы убил, я бы расстрелял». Ведь никто же не говорит как страшную угрозу: «Да я на тебя в суд подам!» – такая фраза может вызвать только взрыв смеха. Результатом каких мук и размышлений героя, допустим, Достоевского могла стать такая фраза: «Я БЫ Е-ГО У-БИЛ»? А сейчас это бытовая формулировка, никого уже не шокирует. И еще беда в том, что у нас возникла сила, которую недооценивают. Это люди, которые ненавидят все, что происходит по обе стороны баррикады. Они ненавидят все, разочарованы во всем. И не принимают никаких аргументов ни с какой стороны. В них зреет страшная энергия, которая однажды может выплеснуться наружу. И этот выплеск будет таким страшным, что жутко даже об этом подумать. 

– А меня, знаете, печалит интеллигентский снобизм. Вот одна уважаемая актриса ужаснулась: ах, зритель-имярек не разбирается во взаимоотношениях героев чеховских «Трех сестер». А то, что этот зритель пришел на Чехова, она не замечает…

– Некоторые меломаны ходят с клавирами на симфонические концерты. Это потрясающе, что у нас еще есть такие люди. Но мне симпатичен и человек, который захлопал тогда, когда закончилась только часть произведения, – потому что у него возникла внутренняя потребность: ну так ему понравилось то, что он услышал. Я видел, как однажды Владимир Спиваков отреагировал на такие аплодисменты: он повернулся и выражением лица как бы сказал спасибо. Он не посмотрел с ужасом: «Боже, что за скобарье! Вы что, не знаете, что в этой симфонии Бетховена есть эта пауза?!» Нет, он посмотрел и так хорошо улыбнулся. И весь зал захлопал. Вот это по-настоящему интеллигентный человек! Это очень важно – не стесняться. И тогда в тебе появляется снисходительность к другим. Ведь и ты наверняка чего-то не знаешь. Известна же фраза: «Культура – это не количество прочитанных книг, а количество понятых». Так вот снобизм, по-моему, проявляют те, кто как раз ничего не усвоил, ничего не понял про жизнь.

– Да, по выражению физика Стивена Хокинга, «главный враг знания — не невежество, а иллюзия знания». Кстати, об иллюзиях. Были ли они у вас в детстве? 

– А что такое детские иллюзии? Что мама и папа – это навсегда? Что я живу среди лучших людей? В самом лучшем городе, у самого лучшего моря? Что дружба навечно? Даже есть какое-то представление, что такое любовь. И это ведь не иллюзии – это убеждения, и иллюзиями они становятся, когда не сбываются. В моем случае иллюзий не было. Друзья детства оказались друзьями навсегда, я действительно живу в лучшем городе. А иллюзий в отношении «самой лучшей страны в мире» я не строил – меня с детства окружали люди, которые давали понять, что все очень непросто.

Не было у меня краха иллюзий и в отношении веры. С колыбели помнишь, что есть два главных праздника – Пасха и Рождество. И в моей семье не одиозно, не ортодоксально, тихо так верили в Бога, не навязывая веру никому. Просто на ночь крестили подушку, и ты думал, что твой хороший сон, наверное, связан с этим. Когда подрос, спорил, загибал какие-то дурацкие пионерские аргументы типа «вот Гагарин летал, он же там Бога не видел, значит, его нет». «Ничего нет?» – снисходительно махнет на тебя бабушка – и все, никакого идеологического спора не получалось. Вот так и воспитывали – искренне, с любовью, с пониманием... Ведь на самом деле все очень просто: на ненависти ничего не построишь. Как у нас никак этого понять не могут?..