«Жизнь меня особо не провоцировала»

Известный актер Алексей Серебряков объяснил, почему снимается в России, но живет в Канаде

Он полгода назад уехал в Канаду. С семьей. Многие увидели в этом поступке чуть ли не предательство. Между тем артист по-прежнему снимается в России, живет проблемами родины, переживает за происходящее. И беседу с корреспондентом «НВ» начал с ответа на не заданный вслух вопрос… 

– Вообще, я думаю, что такие понятия, как «страна», «нация», должны отмирать. Поймите же, наконец, что мы все живем на одной планете! Деление на страны – искусственно, в нем заинтересованы некие люди, которые хотят власти на ограниченной территории. А, по большому счету, мир открыт для всех. Образно говоря, если твоя мечта – построить самый большой мост, не надо ее хоронить, если в твоей деревне нет реки, надо просто поехать туда, где она есть и есть возможность построить самый большой мост в мире. Пора бы уже понять, что мы единое целое хотя бы потому, что все одинаково страдаем от природных катаклизмов.

– Согласна. Но в то же время хочется сохранить национальную самобытность.

– Да бога ради. Например, в Торонто есть испанский, португальский, польский, украинские районы. И все они блюдут свои традиции, при этом никому не мешая. Принцип уличной идеологии очень прост: будь доброжелателен и толерантен.

– В Москве вам было дискомфортно?

– Да, хотя бы потому, что, когда ты проводишь по два-три часа в пробке, буквально кожей ощущаешь энергетику раздражения, витающую в воздухе. Понятно, что и на Западе случаются такие пробки, как в Москве, но там это критическая ситуация, в Москве же – обыденность. 

– И при этом все хотят жить в Москве. Вот, скажем, существуют фонды, которые по всей стране выискивают талантливых мальчиков-девочек и… вытаскивают их в столицу. А провинция так и остается «голой».

– А как иначе, если для таланта этого мальчика нет подходящей среды в том месте, где он растет? Конечно, легче способного ребенка привезти в Москву, чем «культивировать» всю Россию. Это вопрос политической воли руководства. Хотя я не склонен во всем винить только «верхи». Едешь по стране, смотришь на полуразваленные домишки и думаешь: «А почему у хозяев этих домишек не возникает желания сделать так, чтобы их изгородь была ровной?» Даже этого сделать люди не могут! Почему? Да потому, что на ментальном уровне выбито: желание халявы и осознание зависимости от барина. У нас многие столетия царило понятие «жить миром»…

Да. В этой «жизни миром» уникальность отдельной человеческой личности нивелируется. Отсюда получается, что каждый из нас не несет личную, индивидуальную ответственность – ну как же, за все отвечает «весь мир». Отсюда это вечное наше «кто-то виноват». Не я, не он, а этот неведомый «кто-то». Понятно, что из этого ментального тупика необходимо вылезать, если мы хотим претендовать на звание цивилизованного народа. Надо приложить огромные усилия для того, чтобы создавать ту культуру, при которой человеческая личность наконец-то начнет обретать ценность, достоинство. А вместо этого по телевизору зомбируют: не надо трудиться, не надо знать, надо всего лишь прокрутить барабан на «Поле чудес» и получить стиральную машину. А эта пропаганда самодеятельности… 

– Вы намекаете на своих коллег на коньках?

– Да. Что это такое: не надо тренироваться восемь лет, достаточно встать на коньки, и через месяц на тебя смотрит вся страна, потом по городам и весям катаешься, демонстрируя полную свою беспомощность. Не понимаю, как им не стыдно. Но это отдельный разговор, а вот почему народу не прививается уважение к труду, не понимаю. При этом всем хочется жить так, как там, за границей. А почему-то не получается, значит, кто-то в этом виноват. Отсюда и агрессия. 

– Вы снимались в Камбодже, видели: там жизнь, пожалуй, похуже нашей будет, но почему-то эти маленькие камбоджийцы все время улыбаются.

– Безусловно, они точно так же страдают, мучаются, пытаясь решать неразрешимые проблемы, рожают по семь детей, зная, что выживут только двое. Но у них буддизм. Вопрос, кем ты будешь в следующей жизни, – очень существенен для понимания того, как ты живешь сейчас… А у нас нет ни этого метафизического страха, ни страха перед правосудием. Да и совесть не самая сильная черта нашего народа. Человек ведь всегда готов себя оправдать. Когда он «пилит» бюджет, когда берет взятки, он оправдывает себя – «для детей своих стараюсь». И действительно, в стране, в которой уже ничего не значит ни мораль, ни нравственность, ни совесть, ни честь, ни достоинство, единственная конструкция, которая реально работает, – «хочу, чтобы моим детям было хорошо». И, кстати, именно это могло бы стать рычагом воздействия на тех, кто мечтает быть неприкосновенным и ездить с мигалкой. Хочешь во власть? Хорошо, но вначале подпиши некую бумагу о том, что твои дети в ближайшие полвека будут жить в той стране, в которой ты руководишь. А так, что им думать о стране, которую они разворовывают, если они знают, что будущее их детей уже обеспечено? То, что сегодня происходит в стране, знаете, что символизирует? Дома с колоннами, которые строят те, на кого свалились нефтедоллары. Они строят усадьбы, потому что в этом подспудно выражается желание жить точно так же, «как мой помещик», – слишком мало времени прошло с 1861 года. И, к сожалению, свою «лепту» внес чудовищный геноцид, который убил лучшее в этом народе. 

– У вас в семье кто-нибудь пострадал?

– Если честно, я не раскапывал. Так сложилась судьба, что все связи с прошлым уже утрачены, ничего не найти. Да я и не думаю, что хотел бы копаться в прошлом своей семьи.

– Почему? Боитесь узнать, что дедушка мог быть в расстрельной команде? 

– Да нет, в этом смысле я ничего не боюсь. А дедушка в расстрельной команде – ну что ж из того, что я буду об этом знать?

– «Сын за отца не отвечает»?

– А как я могу отвечать? Нет, этот христианский постулат не по мне. Тем более что я человек неверующий…

– Если вы неверующий, что для вас является моральным тормозом?

– К счастью, жизнь меня особо не провоцировала, не предлагала таких ситуаций, при которых я должен был бы испытывать чудовищные моральные мучения… Я думаю, что моя мораль основана на другом – помните, как у Высоцкого: «Значит, умные книжки в детстве читал». И, наверное, на меня повлияли правильные моральные установки родителей. 

– А метафизическими вопросами не задаетесь вроде «для чего живем»?

– Поймите, вера, как и любовь, возникает подспудно, ее нельзя «спровоцировать». Хотя, честно скажу, очень бы хотел быть верующим. Но я лишь агностик, я лишь сомневающийся… Но при этом я абсолютно уверен, что существует нечто нематериальное, что влияет на людей. Разве можно отрицать, что все со всем в этом мире взаимодействует? Как это назвать? Паутиной? Которую мы не можем увидеть целиком? И все ею опутаны? И кто знает, какую цепную реакцию ты можешь вызвать своим шагом – может, как у Брэдбери: раздавишь бабочку – и мир рухнет… А когда узнаешь о таком явлении, как кротовые тоннели или черные дыры, чувствуешь себя таким маленьким. Достаточно просто выйти в хорошую звездную ночь, посмотреть на небеса и задуматься: а кто ты такой вообще? А с другой стороны, когда я смотрю на своих детей, понимаю, что для них я – огромный. И для них, ради них должен делать все от меня зависящее, 

– Дети задают вам эти метафизические вопросы о звездах?

– Нет, слава богу, я даже не знал бы, что им ответить. 

– Какой урок прежде всего вы хотели бы преподать своим детям?

– Я бы хотел, чтобы они поняли, что есть конкретные люди, есть конкретные человеческие судьбы. Конкретные ситуации. И нужно обладать максимумом информации для того, чтобы иметь право выносить какой-никакой приговор. Все ведь относительно. Вот, скажем, обман во спасение. Что такое «обман», что такое «спасение»? Надо очень хорошо понимать, для чего ты идешь на эту ложь. Простая конструкция – врач, который должен сказать пациенту о его смертельном диагнозе. Прежде чем рубить правду, он должен понимать, с кем он имеет дело. Кому можно сказать эту правду, кому – не стоит. Кто-то впадет в панику и выбросится из окна, а кто-то будет бороться со своим заболеванием. Подводя итог: всем дана жизнь; что она предложит каждому из нас и как мы отреагируем на это – неизвестно никому. Поэтому я придерживаюсь постулата «Не судите, да не судимы будете». И хотел бы, чтобы мои дети тоже ему следовали.