«Знаменитый «Самсон» сможет запустить любой желающий»

Сегодня, в день своего юбилея, генеральный директор «Петергофа» Елена Кальницкая рассказывает о достижениях и проблемах Государственного музея-заповедника

Когда стало известно, что ее назначают директором знакового не только для Петербурга, но и для России музея-заповедника, по культурной столице пошли разговоры: да, благодаря Кальницкой Михайловский замок стал музеем, но какое отношение она имеет к ГМЗ «Петергоф»? Что, дескать, там нет достойных претендентов на освобождающуюся должность? Позже стало известно: Елену Кальницкую министру культуры Александру Авдееву порекомендовали те, кто хорошо знал ее деловые качества. Авдеев приехал в Петербург на один день. Встречались они с Кальницкой в вестибюле гостиницы «Астория», проговорили часа полтора, и, как признается Елена Яковлевна, она далеко не сразу поняла, куда министр клонит… «А когда поняла, даже слезы выступили на глазах. Наверное, от ужаса».

– Елена Яковлевна, давайте для начала поговорим о проблемах музея-заповедника. По-прежнему основная – водовод, чистота воды в фонтанах?

– Наверное, фонтанный водовод остается нашей основной проблемой, решение которой вроде бы сдвинулось с мертвой точки. Министерство культуры намерено выделить подрядной организации средства на описание и инвентаризацию водовода. Как ни странно, никто и никогда не производил инвентаризации старой системы. А сегодня, чтобы определить будущую принадлежность системы и пути ее содержания, надо четко знать, сколько в нее входит шлюзов, задвижек, заглушек, накопительных прудов и так далее, и тому подобное. Вопрос очень сложный, в первую очередь с юридической точки зрения: это уникальное гидротехническое сооружение находится на территории двух субъектов Федерации – Санкт-Петербурга и Ленинградской области, а самая малая часть – у музея-заповедника.

Огромная проблема – реставрационные работы. Прежде всего это проблема специалистов. Огромной сложностью для музейщиков оборачивается федеральный закон № 94 «О размещении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд». Как мы ни стараемся четко формулировать технические задания, все равно приходят и выигрывают конкурсы случайные, иногда непрофильные фирмы. К чему это приводит? Цены на работы понижаются порой вдвое, а отсюда – полная беда с качеством! К тому же у музея освобождаются инвестиционные деньги – получается, что мы их не освоили, на другой год они не переходят… Это очень сложно! Бывает так, что фирма конкурс выиграла, а на субподряд взяла профессионалов из другой компании…

– А проблема вандализма существует?

– Существует везде. Что-то ломают и у нас, но не так много, как в городских парках. В этом году обострилась проблема карманных воров. Не было три года подряд – и вдруг! Негодяи пользуются тем, что люди раскрыв рты любуются, скажем, «Самсоном». У иностранцев вытаскивают документы и возвращают за огромные деньги. Пытаемся ловить карманников, но пока плохо получается… Долго я не хотела развешивать объявления как в Нотр-Дам-де-Пари: «Будьте осторожны! Карманные воры!» И все же повесили картинки-пиктограммы. Теперь по крайней мере совесть чиста: людей предупредили!

– Какие самые многочисленные претензии к администрации музея-заповедника у посетителей?

– Самые многочисленные – на дорогие билеты. Но наиболее серьезные на сегодняшний день, пожалуй, те, которые как раз считаю необоснованными. Жители Петергофа возмущаются, что мы сделали закрытым парк «Александрия». Народ там отдыхал как хотел, готовил шашлыки, барбекю, загорали, мусорили беспрепятственно… И вдруг вход стал платным! Кстати, не для петергофцев, их пропускают бесплатно. Кто-то недоволен, что не может в «Александрии» ходить полуголый. Меня коллеги спрашивают: боретесь ли с этим? – «Нет». – «Почему?» – «Да потому, что если человек в императорском парке снял рубашку, значит, ему не объяснить, почему этого делать не следует». 

– Вам стоимость входных билетов в парки, в музеи не кажется высокой?

– Нам даже нередко советуют: повышайте цены на услуги! Но как можно повышать цены? Они и так не такие уж и низкие. Конечно, ниже европейского уровня, но и доходы наших граждан несопоставимы с доходами европейцев. Ну, например: сейчас у нас будет мультимедийный праздник. Мы его год готовим, и он весьма затратный! Цену на билет определили 500 рублей. Меня спрашивают: почему так мало? Билет в кино стоит 400! А теперь давайте предположим: вы пришли на праздник всей семьей, вас четверо, и заплатили вы две тысячи рублей. Каждая семья сможет себе позволить такое удовольствие? Гордимся, что у нас замечательный спонсор – «Федеральная сетевая компания Единой энергетической системы», руководитель которой этот праздник вместе с нами в полной мере задумал и выстрадал…

Музей во всех странах во все времена – планово-убыточное предприятие. Мы сегодня должны отчитываться своим «продуктом». А то, что наш «продукт» – человеческая душа, а то, что наш продукт – наши дети, об этом почему-то мало говорят и, мне кажется, далеко не всегда понимают.

– Как насчет проведения в музее-заповеднике корпоративов?

– Петергоф – исторически увеселительная резиденция, это всегда было, это понятно. И мы сегодня проводим корпоративные мероприятия – должны зарабатывать. Но не делаем свадеб во дворце! Мы никого не пустим «гулять» в Тронном зале. Разработали самый щадящий красивый сценарий. Кстати, жених, невеста и свидетели в свой главный день проходят в парк бесплатно – это наш свадебный подарок, все остальные – покупают билет. Дальше в программе – прогулка по парку, экскурсия по дворцу и праздничный банкет в шатре в Купеческой гавани.

– А если я пожелаю запустить фонтан «Самсон»?

– Пожалуйста. Но такая услуга – эксклюзивная, исключительная, значит, обойдется вам недешево. У людей в сознании живет: чем больше стоит, тем больше престиж. Мне в голову недавно пришла любопытная мысль – но я ее еще не додумала. В Петербурге полуденный выстрел из сигнального орудия с Нарышкина бастиона Петропавловской крепости может совершить уважаемый человек в особом случае. А почему бы и нам в исключительных случаях не дать своим сотрудникам, например юбилярам, право включить «Самсон»? Я уже спросила своих фонтанщиков: «Возможно?» – «Ничего невозможного нет!»

– Кто, по-вашему, должен управлять музеем? Сейчас зачастую директорами музеев становятся чиновники. Высмотрел себе сотрудник комитета по культуре объект и – «Здравствуйте, я ваш новый директор!» А то и в случае вынужденной отставки…

– Среди сотрудников комитета есть люди с искусствоведческим образованием, этого нельзя не учитывать. Недавно на одном из совещаний обсуждали: учреждениями культуры должны управлять управленцы или музейщики? Думаю, что управленец музеями управлять не может! Естественно, многие характеристики руководителей не обсуждаются: это и порядочность, и профессионализм. Но еще – в музее это должен быть человек трепетный, любящий дело и людей. Главное – любящий. Кто из директоров «Петергофа» остался в истории? Немногие! Помнят безоговорочно двоих: Николая Ильича Архипова, который был директором в довоенные годы, и Вадима Валентиновича Знаменова. Я даже всех имен, увы, не назову…. Хотя каждый директор на своем посту наверняка внес свою лепту. По моему мнению, музей – живой организм тогда, когда директор – личность. А когда «личностности» нет – это декоративный музей…

– Есть ли в вашем хозяйстве закуточки, где ваша нога не ступала?

– Конечно, есть!

– И вы каждый день думаете: вот завтра!..

– Конечно! За три с половиной года, узнав своих помощников, заместителей, понимаю: вот здесь могу не проверять, здесь все будет в порядке! Но ведь самой-то хочется увидеть все! Я человек любопытный! Любознательный. «Во всем мне хочется дойти до самой сути…» Меня вчера спросил мой московский гость: сколько нужно времени, чтобы все посмотреть? Чтобы посмотреть бегло, нужно три дня. Чтобы посмотреть все с умом, нужна вся жизнь!

– На семью времени не остается? Кстати, что вы считаете своей главной заслугой в жизни?

– Выращенного сына!

о личном

– У меня была совершенно четкая мечта – стать Ираклием Андрониковым! Я выросла в семье с гуманитарными устоями, где все любили его устные рассказы. По преданию, старшую сестру наша мама поехала производить на свет прямо из Филармонии с концерта Андроникова. Ираклий Луарсабович был домашний кумир. Я воспитывалась в традициях русской культуры, русского языка. Отец приучил меня к собирательству «пушкинианы», и я собирала значки, открытки, конверты, медали – все с портретами Пушкина. По специальной подписке домой присылали вырезки из газет, журналов. Все это я сортировала по папкам, а в прошлом году подарила весь гигантский архив Музею Пушкина.

При поступлении в Университет на филологический факультет случилась катастрофа – я в сочинении сделала три ошибки. Написала, что Пушкин был убит в 1937 году. Не закавычила цитату из Лермонтова и не поставила четвертую точку после цитаты с многоточием… Таким образом, обладательница многочисленных дипломов разных олимпиад по литературе получила трояк. Папа, которого я всегда любила и продолжаю боготворить, намеревался спасти положение, но я была принципиальная девочка и его пугала: «Если ты хоть пальцем шевельнешь – выброшусь из окна!» Зная мой характер, он пальцем не шевельнул.

Папин брат, Леонид Александрович Кальницкий, возглавлявший кафедру математики в ЛИИЖТе, посоветовал: «Иди к нам, получи инженерное образование». И я малодушно пошла в ЛИИЖТ, но потом никогда об этом не пожалела. Инженерное образование, хотя оно мне и мучительно далось, наверное, структурировало мышление. Окончив ЛИИЖТ, попала в институт мостов «Ленгипротрансмост», вышла замуж, родила сына… Пришла в институт мостов по распределению, но быстро поняла, что долго тут не выдержу. И задумала поступать второй раз в Университет. Но тогда нужно было доказать, что второе высшее образование нужно по роду работы, и сочинилась бумага о том, что институту мостов нужен специалист широкого профиля для написания истории советского мостостроения.

На втором курсе истфака я – к своему счастью – пришла в Эрмитаж на должность техника-нормировщика по мелкому ремонту. Занималась организацией ремонта всяких бытовых вещей. Помню, в кабинете директора Эрмитажа Бориса Борисовича Пиотровского поздно вечером разбилась форточка. Рабочие уже ушли, я позвонила домой, приехали мои домашние, вставили стекло и сказали: «В последний раз!» Курсе на третьем я поняла, что больше не могу, что устала – маленький ребенок, работа, Университет вечерами! Пришла к отцу: «Папа, я, наверное, брошу». Он сказал: «Терпеть не могу непродуманных действий. Уходи!» И я окончила Университет…

А потом в моей биографии были курсы экскурсоводов в Эрмитаже, Меншиковский дворец, должность старшего научного сотрудника в Гатчинском дворце, где вторым моим героем (первым был Александр Данилович Меншиков) стал Павел Первый. Когда с Павлом Первым у меня отношения вполне «наладились», Русский музей предложил место младшего научного сотрудника в Михайловском замке. 18 счастливых лет я провела в замке, долго освобождая его от арендаторов, – выселяли 17 коммерческих структур. Тогда ничего не боялась, потому что коммерсанты понимали: я сумасшедшая музейщица, мне нужен музей! И музей появился.