Епископ Назарий: «Поймите, в монастырях не венчают!»

В Петербурге начались празднования 300-летнего юбилея Свято-Троицкой Александро-Невской лавры. «НВ» будет подробно освещать эти события. А пока мы публикуем интервью с наместником лавры – владыкой Назарием (в миру Николаем Алексеевичем Лавриненко), епископом Выборгским, викарием Санкт-Петербургской епархии. С началом празднования юбилея обители совпал и 60-летний юбилей владыки.

– После окончания Крымского сельскохозяйственного института и службы в армии вы работали в Центральном республиканском ботаническом саду Академии наук Украинской ССР в должности старшего инженера. А в 1982 году в возрасте 30 лет поступили в Ленинградскую духовную семинарию. Что подвигло на такой поворот?

– Да никаких особых поворотов, переворотов и чудес не было. Первые понятия о Церкви и Боге я получил еще в детстве. Моя мама – и вообще вся наша семья – никогда не отрицала Бога. Но моя семья относилась к так называемым «теплохладным». Вы знаете, в те годы открыто говорить о своей вере не каждый мог. И только моя мама была по-настоящему церковной, не только декларирующей свою веру. С раннего детства – сколько я себя помню – вплоть до второго класса я с мамой часто бывал в церкви…

– Во втором классе вам на голове выстригли крест?

– Да, в 1961 году. Мне не было еще и девяти лет. На Пасху комсомольцы и учителя провели облаву. Я попался. После нее в школе мне выстригли на голове крест и запретили стричься. Чтобы он долго зарастал и все имели возможность издеваться над «святошей». Вы знаете, так называемая детская и юношеская жестокость проявляется тогда, когда собирается стая, в которой у подростков возникает желание выпендриться, «показать себя». Но когда ты остаешься один на один со своим приятелем, с которым пас коров, бегал купаться на пруд, он становится тем же пацаном, что и был раньше. 

Никаких издевательств не было и в помине. Каждый из моих друзей вел себя так. Тем более что они сами не чурались в Рождество и Пасху славить Христа и христосоваться крашенками. Издевались только в школе. Конечно, было больно, не хотелось туда идти. Но я воспитывался в строгой дисциплине, для меня было страшно и непонятно: как это – не пойти в школу. Даже если по болезни я оставался дома, это превращалось в настоящее испытание. У нас в селе были хорошие, крепкие нравы. Не поздороваться со старшим было нельзя. Жить не по совести – нельзя. И это больше довлело, чем какие-то там насмешки. Ну, поиздевались ребята немножко, потом все привыкли.

Во время учебы в институте мне приходилось скрывать свою религиозность, но я всегда стремился так или иначе попасть в церковь. В Симферополе было всего два храма. И везде глаза и уши… Поэтому в церковь нужно было ходить осторожно. Только лишь в Киеве, в большом городе, когда я поступил на работу в Ботанический сад, я сразу же пошел петь в церковный хор. Приход в Церковь в зрелом возрасте, когда вера уже «выношена», – это не просто мальчишеское увлечение, это осознанный поступок.

– Тяжело быть монахом? Нести обет послушания?

– Если быть монахом – то тяжело. А носить одежды и считаться монахом – легко… В жизни не только монашеский обет соблюдать, но даже оставаться честным, порядочным человеком, правильно оценивающим происходящее, – трудно. Честность сейчас очень не в моде. Человек должен подавлять в себе эгоизм, самолюбие, страсть к непомерным житейским удовольствиям. Если ты это делаешь, для многих становишься «плохим», не таким, как все. К сожалению, современная жизнь не подвигает человека быть совестливым, справедливым. И это надо честно сказать. Всякие оптимистичные заявления я не очень разделяю и насчет духовного состояния общества – и большинства отдельных людей – имею довольно пессимистичные взгляды.

Ну, вот сейчас, например, очень популярна тема об издевательствах в полиции. Я хочу спросить тех, кто выходит на митинги (которые я органически не приемлю) и громче всех на этих митингах кричит об этом: «А не ваши ли дети служат в полиции? Не вы ли их так воспитали? Вы можете дать гарантию, что ваши дети, пойдя на службу в МВД, не будут делать то же самое? Что, кадры для полиции выращиваются где-то на Марсе?»

– В «Слове архимандрита Назария при наречении во епископа Выборгского» есть такие слова: «Ибо если я не буду иметь любви, то все остальные слова о вере и благочестии будут ложью и я никогда не сумею постичь Бога, который есть Любовь». Как вы любите?

– Понятно, что любить с точки зрения всеобъемлющего чувства очень сложно. Только один Господь действительно любил! Даже распинающих Его. Русский язык богат, но слово «любовь» у нас всего одно. В него включается все. В греческом языке есть семь или восемь слов, которые обозначают разные формы любви: плотской, духовной, к Родине, к родным – это разные слова, включающие в себя разные понятия.

Когда я формулировал приведенную вами мысль, я ее не выдумывал. Я опирался на христианских авторов, которым глубоко верю и с которыми в полном согласии. Если Бог есть Любовь, если слово «Любовь» рассматривать как один из синонимов Его имени, то, только пребывая в Боге, человек пребывает в настоящей, любви. А чем дальше человек от Бога, тем меньше у него любви. Если мы говорим, что мы любим Бога, а ближнего нет, то мы лжецы. Если мы говорим, что мы любим ближнего, а Бога нет, – мы тоже лжецы.

– В 1996 году вы были назначены исполняющим обязанности наместника Свято-Троицкой Александро-Невской лавры, а 17 апреля 1997 года решением Священного синода утверждены в этой должности. С чего вы начали возрождение обители?

– Пришел и осмотрел свой кабинет. В нем стояла «стенка», кем-то когда-то подаренная, была папка с двумя листиками бумаги и не было даже списка братии. Вот с чего я начал. Это было в этом кабинете, где мы сейчас с вами беседуем.

Для меня было важным узнать лучше братию, которая сюда (может быть, некоторые и не по своей воле, а по благословению тогдашнего владыки митрополита Иоанна) была назначена. С самого начала нужно было показать, что здесь уже не только приход – но монастырь. Усилия с первого дня были направлены на то, чтобы у людей все больше и больше появлялось чувство обители. Это было очень сложно.

Самое главное, что мне удалось сделать в первые годы, – это закрыть сквозной проход по территории монастыря. За это я получил от всех! Даже от владыки митрополита. Когда я закрыл сквозной проход к колледжу физкультуры, пошли нападки не только на меня как на наместника, но на всю епархию, на РПЦ. Нас обвиняли в том, что Церковь, получая, так сказать, «народное достояние», закрывается, в том, что на территорию памятника культуры никто не будет иметь никакого доступа… Я сумел это выстоять. Без закрытия сквозного прохода невозможно было возродить понятие монастыря как некой закрытой территории. На которую доступ есть всем, но через одни ворота.

– Как возрождались монастырские порядки?

– Трудно! Например, целых шесть лет мне пришлось работать над тем, чтобы здесь перестали венчать. Все привыкли к этому месту как к приходу. Мы постепенно отучали людей, но до сих пор так и не отучили. И сейчас есть много желающих повенчаться в лавре. Но в монастырях не венчают. Конечно, революционером в этом вопросе я не стал. Можно было сказать: со следующего воскресенья у нас никаких венчаний, но этого нельзя было делать. В то время не так много храмов действовало.

– Ваши слова: «Чудотворные иконы и святыни – это одно из государство-образующих начал, ибо через них осуществляется то единство прошедших и нынешних поколений, без которого не может быть сильного государства. Мне кажется, что придет время, когда из музеев будут возвращены практически все иконы, особенно чудотворные и почитаемые». Это время еще не пришло?

– Нет, не пришло. К сожалению, современные руководители Российского государства нередко ведут себя так, как будто государство и государственность начались с них. Но ведь это неправда. Сейчас все сильнее и сильнее приходит осознание нашей древней государственности, которая формировалась веками. Нашим правителям надо понять, что они тем уверенней будут себя чувствовать, чем сильнее осознают, что они продолжатели российской государственности. Вот когда это произойдет, тогда чудотворные иконы вернутся на свои законные места. Зачастую мы еще и сами не готовы к этому.

– Нередко из уст, в том числе и государственных чиновников, звучат такие слова: «Вера – это вопрос внутренней жизни человека. Частной жизни». Вы же не раз употребили слова «государство», «государствообразующая», «взаимоотношение с государством». То есть монастырь и теперь является источником света? В городе, в стране, в государстве? Как это бывало раньше?

– Я бы хотел, чтобы христианство было ближе к государству. Заметьте, не Церковь как земная организация, а христианство со своей системой ценностей. Потому что в нем источник морали и нравственности. Русское государство было основано (и долгие века жило) именно на христианской морали и нравственности. Когда человек из власти приходит на исповедь и на самом деле хочет разобраться в каком-то вопросе как христианин – это отрадно. И такие есть. Мы это можем свидетельствовать. Практически каждый из лаврских духовников в числе своих духовных чад имеет людей высокого ранга. Среди некой тьмы светлые лучи светят. Это радует безмерно.

– В одном из интервью вы сказали: «Монастыри, особенно городские, должны собирать в себе ученое монашество. Чтобы образованные, сведущие монахи могли помочь людям сделать правильные выводы и о прогрессе, и о развитии современной науки и техники». В лавре такое общество сложилось?

– Сейчас многие из братии могут спокойно разговаривать и отстаивать свои позиции, в том числе и с людьми науки. Противопоставление науки и религиозных взглядов (или бого­словия) нужно тому, кто стремится отвести человека от веры в Бога. И действует методом замещения, вместо одной веры предлагает другую. Например, веру в материализм, в нетварность мира.

– Некоторые доходят до полного отрицания Бога.

– Ну, это проблема тех, кто отрицает, это их «вера».

– Монах должен убедительно указать отрицающему на его ошибку?

– И монах, и любой твердо уверовавший христианин. Но иногда я сам наталкиваюсь не то что на тупое непонимание – на нежелание понять. Тогда я говорю: «Знаете что, дальнейший разговор для вас будет неполезным. Потому что я буду утверждать свое, а вы, меня не слыша, продолжите утверждать свое».

– Спор к истине не приведет…

– Именно! Я давным-давно убедился, что в споре истина никогда не рождается. Истина рождается только в диалоге.