Познание гения

В эти дни отмечается 100-летие со дня рождения великого русского ученого петербуржца Льва Николаевича Гумилева

Есть притча о трех слепцах, которые с помощью осязания пытались представить себе слона. Один ощупал ногу и сказал, что слон похож на толстую колонну, второй потрогал бок и решил, что слон – большая эластичная глыба. А тот, который держался за хобот, был уверен, что слон – живой шланг. Примерно так современники воспринимают гения. Для того чтобы хотя бы в общих чертах осознать его значение, надо как минимум обладать зрением. Но и тогда картина будет неверной: чтобы понять, что такое слон, даже зрячему надо отойти от него на некоторое расстояние. В случае с Львом Гумилевым это расстояние – время.

Его не стало 20 лет назад. Он успел среди всеобщего развала увидеть начало процесса, который согласно его теории знаменует окончание в России фазы этнического надлома и переход к инерции. В последних интервью он почти точно предсказал дальнейшие события. Неважно, кто у нас стал аналогом Суллы, а кто Августа, – закономерности этногенеза не отменяют уникальных черт в развитии каждого суперэтноса. В этногенезе все, как и у людей, – мы рождаемся, стареем, умираем согласно законам природы, но судьбы у всех разные.

Для меня правота Гумилева неоспорима, но мне, как и многим современникам, трудно осознать до конца его место в истории науки, да и в истории вообще. Слишком велика эта глыба. Для меня, например, познание Гумилева разделилось на три этапа.

Не помню, когда я впервые услышал это льдисто звенящее имя – Лев Гумилев. На историческом факультете преподаватели, одни осторожно, а другие с неприкрытой злобой, рассказывали, что есть такой советский (иные явно брали это в кавычки) историк, сын Анны Ахматовой (самые смелые называли и еще не реабилитированного тогда отца), который утверждает странные вещи об этносах в истории. «Странные вещи», как правило, детально не расшифровывались, но «Хунну» и «Хунну в Китае» стояли у нас в списке обязательной литературы. Я прочитал эти книги с интересом, путаясь в непривычных именах и названиях. И… почти ничего не узнал о пассионарной теории этногенеза (ПТЭ). В этих изданиях термины ПТЭ были тщательно убраны, в результате получились просто книги о взаимоотношениях древних китайцев со степными народами. Надо было знать основные положения гумилевской теории, чтобы понять глубинный смысл текста. Я их не знал. Но заинтересовался. 

Было странно: «советский ученый» для тогдашнего меня, юного стихийного диссидента, был синонимом натяжек под марксистскую догму. А тут встроенный в советскую науку человек – даже статья в Большой советской энциклопедии про него есть – пишет какие-то вещи, отдающие идеологической крамолой. Вдобавок его образ причудливо сливался со строками ахматовского «Реквиема», читанного в машинописной копии.

Как тебе, сынок, в тюрьму

Ночи белые глядели,

Как они опять глядят

Ястребиным жарким оком,

О твоем кресте высоком

И о смерти говорят.

И это тоже был он… Недавняя страшная история моей страны, о которой говорили тихо и с оглядкой, переплеталась с историей давно канувших в Лету племен. Непонятно… Немногочисленные статьи в журналах дела не проясняли. Да, любопытно. Но сколько всего любопытного вокруг, когда познаешь мир, да еще если информацию приходится добывать по крохам из-под тяжкого идеологического пресса... Прочитав пару книг и несколько статей, я решил, что достаточно познакомился с научным творчеством этого Гумилева. Думаю, многие так считают и до сих пор – с тем же объемом информации, что и мой тогдашний. Иначе трудно объяснить пассажи в некоторых статьях, даже написанных историками. Например: «По Гумилеву выходило, что русские прошли большую часть пассионарного цикла, а следовательно, должны были уступить место другим народам в течение ближайшего времени». Или что пассионарность в XIII веке «сошла» на одного Александра Невского. 

…Льва Николаевича нет уже года два. Идет вал изданий его трудов. Прочитано почти все – залпом, с наслаждением, некоторые работы по нескольку раз. Статьи даже с самыми скучными названиями написаны столь блестяще и убедительно, что любуешься ходом мысли ученого, как изощренными пируэтами гимнаста. Исторические события разного времени неоднократно наложены на график пассионарного напряжения в этносе. И всякий раз все сходится, так же как все сходится на карте пассионарных толчков. Оказывается, закономерности, смутно угадывавшиеся в кажущемся хаосе исторических событий, есть! При этом они составляют внятную и убойную альтернативу в зубах навязшему марксистко-ленинскому пониманию истории. В неофитском восторге хочется крикнуть: «Учение Гумилева всесильно, потому что оно верно!» Не кричишь только потому, что до тебя это уже сказали про другое учение…

Позже приходит понимание, что ради логичности кое-что натянуто, а кое-что домыслено, что в теории имеются солидные прорехи. Однако подкупает честность ученого, который сам указывал на слабые места ПТЭ, предоставляя дорабатывать ее будущим поколениям последователей. Одно несомненно: теория состоялась, и это именно научная теория, а не бред наперсточников от истории, чьи «теории» позже метко названы «фолк-хистори».

Кусочки мозаики складываются в грандиозную картину. Сам удивляешься, как раньше не понимал, что этнос – это система, организм, что он имеет возраст, что «дикие племена» на самом деле просто старые, что пассионарность явственно проявляется у одних исторических деятелей, а у других, наоборот, проявляется субпассионарность. Что этносы, как и люди, могут болеть, и если у людей самая страшная болезнь рак, то у этноса – антисистема. От рака она отличается, пожалуй, лишь тем, что у этносов чаще случается спонтанная ремиссия. Что нельзя сравнивать этносы разного возраста, и если сейчас в Европе потребительская благодать и мирное спокойствие, а у нас бардак, местами переходящий в кровопролитие, то это оттого, что европейцы старше нас на пятьсот лет. Их закатное довольство уже сменяется маразмом, и скоро в Европе станет неуютно и страшно, как в наполненном запахами старости и болезней доме престарелых. А мы еще поживем. Если нам дадут.

Теперь я знаю, что, глядя на пожар Белого дома в Москве в 93-м, я наблюдал последнюю судорогу фазы надлома. Революции в России больше не будет – не должно быть, потому что мы исчерпали свой лимит революций. Если, конечно, не возобладают настроения суицида – ведь некоторые люди тоже кончают самоубийством… А некоторых убивают враги.

Лев Николаевич часто говорил, что не интерпретирует с точки зрения своей теории историю последних двухсот лет. Еще бы он сказал другое… И так он до конца жизни был под надзором. Его рукописи внимательно просматривали «секретные сотрудники», его работы годами не публиковали, идеи замалчивали и искажали. Этому «советскому ученому» надо было быть еще и конспиратором, если он хотел оставаться ученым, а не колебаться вместе с партийной линией. Не мог же он открыто сказать в те годы, например, что антисистемы, губившие древние империи, принципиально не отличались от их товарки, проявившейся в России в XVIII веке, а потом 70 лет главенствовавшей на евразийском пространстве. Впрочем, в узком кругу он это говорил.

Я общаюсь с последователями ПТЭ виртуально и в реале, называю Льва Николаевича, как и они, «ЛНГ». Я стою у его могилы на кладбище Александро-Невской лавры и пытаюсь представить, что сказал бы ему, познакомься с ним при его жизни. Я был в его последней квартире, видел его стол, его боевые награды и рукописи. Я говорю со знавшими его людьми и узнаю подробности, которых не знал. Например, на место встает его отношение к религии – вопрос, который заставлял сомневаться в ПТЭ множество православных интеллигентов. Но ЛНГ, без всякого сомнения, был православным, а первопричина пассионарных толчков, с его точки зрения, конечно, Бог. А первопричина антисистемы – дьявол. Провидение проявляется в истории в виде конкретных природных механизмов, которые он изучал, но выше – область богословия. «Не путайте Божий дар с яичницей», – говаривал по этому поводу ученый. Яичница тут – природные и исторические закономерности.

Я вижу, что, казалось бы, широко известная теория на самом деле до сих пор подвергается гонениям, не столь явным, как раньше, но не менее действенным. Слова «евразийство» и «пассионарность» употребляют к месту и не к месту, но ПТЭ для многих остается неким «черным ящиком». Я вижу, что продолжателей, на которых надеялся ЛНГ, по сути, нет – в науке его идеи столь же презрительно игнорируются, как и тридцать лет назад. А многие ближайшие ученики и друзья ушли вслед за ним, причем некоторые умерли не своей смертью.

Зато, похоже, ПТЭ находит уже практическое применение в геополитике – несмотря на то что идея президента Казахстана объявить этот год годом Льва Гумилева международную общественность не вдохновила. Однако российский лидер говорит про «инструктивное значение» евразийских идей, последователем которых был Гумилев. Мучительно, со срывами, но идет воссоздание Евразийского союза, существовавшего в том или ином виде на протяжении веков и защищавшего евразийские этносы от враждебных влияний с востока и запада. Американские Штаты последовательно бомбят именно те народы, которые должны были находиться в ареале последнего угаданного ученым пассионарного толчка XVIII века. А большой ненавистник России, но умный человек Збигнев Бжезинский еще десять лет назад сказал, что у России есть шанс на выживание только в том случае, если ее народы усвоят идеи Гумилева. Похоже, идет подспудная геополитическая борьба, для которой его идеи имеют важное значение. Но подробности этой борьбы мы узнаем не скоро. Так же как не скоро в полной мере оценим всю мощь научных трудов Льва Гумилева. В процессе «познания слона» будет еще много этапов.

Лев Гумилев рассматривал этнос как образование, связывающее мир социальный и природный. С одной стороны, этнос – верхнее звено биоценоза ландшафта, с другой – часть социума, состоящего из людей. Понятие этноса не совпадает ни с биологическим понятием расы, ни с социальным понятием национальности, новый этнос может возникнуть из разных национальных и расовых субстратов. Этносы рождаются, развиваются, стареют и исчезают. В активных фазах этнос проявляется в деяниях, остающихся в истории. Но исторические свершения невозможны без затрат людьми реальной физической энергии. Для этой энергии Лев Гумилев предложил понятие пассионарности. Именно она поддерживает жизнедеятельность и устойчивость этноса, но тратится в процессе этногенеза.

Этногенез начинается в результате мутации – пассионарного толчка. В его ареалах появляется все больше людей с признаком пассионарности – наличием идеала и желанием его достичь, даже вопреки инстинкту самосохранения. Пассионарные популяции появляются одновременно в отдаленных друг от друга местах, которые располагаются на территории, имеющей форму протянутой по поверхности планеты узкой полоски. По мере увеличения числа пассионариев они объединяются и в конечном счете образуют новый этнос. Начальные фазы его существования протекают весьма бурно, именно тогда народ оставляет свое имя в истории чередой войн и завоеваний. С уменьшением числа пассионариев, однако, интенсивность этногенеза идет на убыль, пока не достигнет равновесия с природным ландшафтом. Тогда этнос прекращает активную деятельность и только самовоспроизводится. Этнография называет такие народы примитивными, на самом деле они просто стары. Весь процесс этногенеза, если не обрывается извне, идет 1200–1400 лет.

Павел Виноградов

Лев Гумилев родился в Царском Селе 1 октября 1912 г. Сын поэтов Николая Гумилева и Анны Ахматовой. 

В 1934 г. поступил на исторический факультет Ленинградского университета. В 1935 г. был  арестован, освобожден по просьбе матери. В марте 1938 г. был снова арестован и осужден на пять лет. Срок отбывал в Норильлаге. По отбытии срока был оставлен работать в Норильске без права выезда. Осенью 1944 г. добровольно вступил в армию, воевал орудийным номером зенитной батареи. 25 сентября 1945 г. демобилизован, восстановлен в ЛГУ, который окончил в начале 1946 г., поступил в аспирантуру Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР. Исключен оттуда в 1946 г. после постановления ЦК ВКП (б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград», содержавшего критику Ахматовой. В 1948 г. защитил в ЛГУ диссертацию на степень кандидата исторических наук, принят научным сотрудником в Музей этнографии народов СССР. 7 ноября 1949 г. был вновь арестован, осужден Особым совещанием на 10 лет. 11 мая 1956 г. реабилитирован. 

C 1956 г. работал библиотекарем в Эрмитаже. 

В 1961 г. защитил докторскую диссертацию по истории, а в 1974 г. –  по географии, однако ему было отказано в Санкт-Петербурге. в присуждении степени доктора географических наук. В 1967 г. женился на художнице Наталье Симоновской. 

Умер 15 июня 1992 г. 

тем временем

Некрасивая ситуация, связанная с поставленным в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме спектаклем «Зачем было столько лгать?», усугубляется с каждым днем. Руководство музея, не реагируя на протесты, продолжает приглашать зрителей посмотреть спектакль, в котором звучат тексты личных писем Льва Николаевича к Наталье Варбанец, с которой он переписывался, находясь в заключении. Спектакль идет прямо у стола ученого и даже в его супружеской спальне…

Несколько лет назад эти письма были изданы отдельной книгой, что тоже не обрадовало тех, кто знал их автора лично. Надо ли говорить, что спектакль по этой книге огорчил их еще сильнее? Но прекратить «пляску на костях» Гумилева они, несмотря на все старания, так и не смогли: Музею Анны Ахматовой принадлежат почти все вещи и документы ученого, они были переданы ему в дар его единственной наследницей, племянницей его жены Маргаритой Новгородовой. Она рассказала нам, что после смерти Льва Николаевича его вдова, Наталья Викторовна, очень хотела создать музей, в котором все желающие могли бы познакомиться не только с его жизнью, но и в первую очередь с его научными теориями. Однако основать такой музей оказалось непросто. Новгородова долго не могла найти для него подходящее помещение. Было несколько вариантов, в том числе одно из зданий Санкт-Петербургского государственного университета, но все они, по ее мнению, мало подходили для задуманного. Хотя в Петербурге еще с советских времен действует не одна музей-квартира выдающихся людей, в том числе и ученых, относятся они к Музею города. В конце концов решено было сделать музей Льва Гумилева филиалом музея его матери, Анны Ахматовой. Маргарита Ивановна, доктор геологических наук, в то время сама руководившая Минералогическим музеем имени А.Е. Ферсмана, хорошо понимала, что маленькому музею почти невозможно выжить в одиночку. Для нормальной работы ему желательно быть частью чего-то большего. 

По словам Новгородовой, поначалу квартира Гумилева была в большей степени мемориальным, а не научным музеем, но потом в ней стали читать лекции по его теориям – как она и хотела. Однако она не знала, ни что там конкретно читают «по научной части», ни о подготовке спектакля. Живет Новгородова в Москве, спектакль не видела, а ее мнения о постановке никто из сотрудников музея не спрашивал. 

– Когда рассказали, что это за пьеса, меня это очень расстроило, – призналась Маргарита Ивановна. – Я не понимаю, зачем вообще нужно было ставить такой спектакль, использовать личные письма Льва Николаевича. Не понимаю, по какой причине авторы пьесы уделили так много внимания личности Натальи Варбанец. Гумилев общался с ней всего два или три года, и для него вся эта история была очень неприятной. Но постановщики спектакля как будто бы поставили своей целью заменить в биографии Льва Николаевича одну Наталью на другую – его супругу Наталью Симоновскую на Варбанец! Когда я об этом узнала, то написала руководству музея довольно резкое письмо, и через некоторое время мне ответили, что больше пьеса в квартире Гумилева не идет. 

Однако всей правды наследнице Льва Гумилева не сказали: в театре Фонтанного дома спектакль «Зачем было столько лгать?» по-прежнему показывают каждую неделю и планируют показывать как минимум до конца октября. 

Татьяна Алексеева