«Надо благодарно принимать…»

Завтра выдающемуся кинорежиссеру Эльдару Рязанову исполняется 85 лет

В этом году исполняется полвека одной из самых известных картин Эльдара Рязанова. О том, как непросто шли съемки и что последовало за ними, рассказал сам Эльдар Александрович.

– В 1943 году я побывал на спектакле Театра Красной Армии, который назывался «Давным-давно». Я был еще мальчишка, сопляк, не был даже еще студентом 

ВГИКа, и эта постановка меня потрясла, я был оглушен, шарахнут по башке. Потому что в ней играли потрясающие артисты: Любовь Добржанская играла Шурочку Азарову. Я потом эту актрису снял в своих фильмах: она играла маму Деточкина в «Берегись автомобиля» и маму Лукашина в «Иронии судьбы, Или с легким паром!». Вместе с ней в «Давным-давно» играл артист, который, к сожалению, рано ушел, – Виктор Пестовский. Он играл такого Ржевского, от которого можно было обалдеть, сойти с ума, просто незабываемо. 

Это был прекрасный спектакль, который дышал предвкушением победы, и реакция у публики была невероятная. Это впечатление осталось со мной навсегда. А в 1961 году – я уже тогда снял «Карнавальную ночь», «Человека ниоткуда» – мне нужно было приниматься за новый сюжет. И я вспомнил этот спектакль, эту пьесу. Начиналось все замечательно, как раз назревала годовщина 150-летия Оте-

чественной войны, у меня была прекрасная молодая труппа, все были очень азартные, волевые, друг другу помогали…

– Вообще, съемки были очень сложные. Во-первых, шла зима. И во-вторых, герои должны были драться на холодном оружии. Но как давать его артистам, которые впервые его будут держать в руках, как, впрочем, они впервые сядут на лошадей? Я, помню, спросил Яковлева: «Юра, а ты на лошади-то умеешь сидеть?» Он поднял меня на смех: «Ха! Конечно!» Но когда через два дня к Юре подвели коня и из общения с ним он вышел еле живой, я понял, что на коне он сидит впервые. И конь это тоже почувствовал. Это была шикарная процедура, как Юру Яковлева водружали в седло восемь человек.

А дальше я совершил профессиональное должностное преступление: надо было снимать кадр, как наши партизаны приходят в маленький городок. А у кавалеристов есть такое выражение: «в карьер» – это когда головокружительно быстро мчатся лошади. И вот я пустил весь этот отряд в карьер и все боялся: сейчас он упадет. Но я был очень горд, что Яковлев сам сидит в седле, и всем показывал: «Вон, вон, видите, в бурке? Это сам Яковлев скачет!» 

Снимать было действительно сложно. Потому что нужны были схватки. А как их снимать, если никто не умеет фехтовать? Люди должны были сражаться. По-настоящему, на шпагах. Но я понимал, что без членовредительства и убийства у нас дело не обойдется. Наездники они были аховые, не умели драться на шпагах, эспадронах и рапирах, и мы решили сделать для них искусственное деревянное оружие. Шпаги выточили, сабли, сделали так, чтоб они блестели, будто настоящие… И провели одну репетицию. Они с таким остервенением, с таким ражем набросились друг на друга, что через 20 минут от грозного оружия осталась небольшая кучка дров. Тогда я понял, что надо давать им настоящее оружие. Так что мы ходили на острие ножа во всех смыслах этого слова. Но, слава Богу, Господь берег нас. Вообще я должен сказать, что «Гусарская баллада» – это удивительная картина: у нас там дерутся, убивают, изображают смерть, – но при этом нет ни одного раскроенного черепа, не вываливаются мозги, не течет кровь – это картина, в которой мы не показали ни одной капли крови. Ни настоящей, ни бутафорской. А тем не менее это картина о войне.

Снег уходил и таял, шла уже весна, и его приходилось подвозить на машинах. А у нас были свои сложности: ушел в запой директор и группу вел молодой человек, потрясающий 20-летний парень, который был взят в картину на самую младшую должность – ассистента по реквизиту. Его звали Владимир Досталь. Меня попросили его взять: умерли родители, он остался один, и у него был еще брат, который учился в момент трагедии в шестом классе. И Володя воспитал этого парня. Коля Досталь – ныне наш замечательный режиссер. А Володя Досталь стал знаменитым продюсером. Он вырос на этой нашей картине. 

– Но я хочу перейти к другому. Главная сложность была в том, чтобы найти героиню. Потому что, с одной стороны, Шура Азарова, которая ушла на войну в мужском костюме, должна была быть похожа на мужчину. Если будет ясно, что она баба, простите, то это невозможно: что ж, гусары – дураки, которые не могут отличить женщину от мужчины? На роль пробовались многие замечательные актрисы, которых я очень люблю. Мне пришлось отказать Свете Немоляевой – потому что Света была пампушкой, которую хотелось обнять, пощипать, поцеловать в щечку, у нее был очень высокий голос, но не подходила на роль Шурочки. Отказал Алисе Фрейндлих – но снял потом ее в «Служебном романе» и в «Жестоком романсе», я ее поклонник и обожатель. То же самое относится и к Люсе Гурченко, которая тоже не подошла для «Гусарской баллады». Она у меня снималась в «Карнавальной ночи» и в «Карнавальной ночи – 2», в «Вокзале для двоих» и еще в целом ряде картин. Я был жесток и не допускал поддавков.

Кроме всего прочего, актриса должна была быть умелой, взрослой, много игравшей. Но ее героине по сценарию должно было быть 18 лет. И это было главное – чтобы она была молодая и чтобы у нее был низкий голос. Поэтому, когда я набрел на Ларису Голубкину, я сразу сказал: это то, что надо. Заставлял ее при подготовке к картине ходить в мужском костюме, говорил: «Вот утром встала, надела мужской костюм и дальше пошла жить своей жизнью как нормальный человек». Это была целая наука! И потом у Ларисы еще одно достоинство – она училась вокалу у Марии Максаковой – великой нашей певицы. Она была студенткой второго курса музыкального отделения ГИТИСа. Это было попадание в яблочко!

– Я всегда считал, что в комедии роль фельдмаршала должен играть комический актер. А я уже с Ильинским был знаком, снял его в «Карнавальной ночи» и преклонялся перед этим артистом. Я хотел, чтобы играл он. Но на студии тоже никто не хотел, чтобы играл Ильинский, и я понял, что мне нужно действовать исподволь, не спрашивать никаких разрешений, а просто самовольно снимать Игоря Ильинского. Ильинскому я врал, что студия стоит перед ним на коленях, обожает его и желает видеть. И он, так как у нас были хорошие отношения, мне верил. В итоге я снял Ильинского и за это жестоко поплатился.

Мы очень гнали картину, чтобы успеть к годовщине Бородинского сражения. Торопились, работали днем, вечером, ночью и успели. Я был очень доволен и горд, но вдруг узнал, что картина запрещена! Абсолютно патриотическая картина! Но мне Фурцева сказала лично: «Вы оскорбили память нашего великого полководца фельдмаршала светлейшего…» (далее шел длинный перечень его титулов). Как же так? «Мы очень уважаем Ильинского, он хороший артист, но его у вас в фильме не будет. Удалите его». – «Как удалить?» – «Ну, переснимите». – «Как я могу переснять, сейчас конец августа, а там все зимой происходит!» Она говорит: «Ай, у вас в кино все можно». И – цок-цок-цок – ушла, оставив меня в полном недоумении. 

В то время редакции газет имели право пригласить любую новую картину, которую они хотели посмотреть. И мне сказали, что звонил из «Известий» Аджубей, они хотят посмотреть «Гусарскую балладу». Если бы Аджубей не был зятем Хрущева, то хрен бы разрешили, но так затеплилась надежда, что у нас что-то получится. Я купил галстук, надел, прихожу в «Известия». Собрались члены редакции, пришел Аджубей. С сыном. А это был не просто ребенок, это был инфант! Внук самого Хрущева! Сели, и начался просмотр.

В кадре мультипликационные пушечки, фанфары – и вдруг в зале раздается детский крик (а мальчику было лет 8–9): «Папа, не хочу я это смотреть, я не буду это смотреть!» И начал топать ногами. А это был царский гнев, понимаете, я не знал, что делать! Короче говоря, Аджубей встал, вывел ребенка. Он гулял сам по себе, Аджубей гулял сам по себе, и я тоже гулял сам по себе. Потом Аджубей вернулся. А там уже Наполеон вторгся в Россию, все дела – и я пошел домой. Аджубей ко мне не подошел, я с ним не был знаком. 

Но прошло два дня. Стоял самый конец августа. И вдруг в еженедельном приложении к газете «Известия», где тоже главным редактором был Аджубей, выходит небольшая статья. А в ней написано, что это замечательная картина, но главное ее достоинство – это безупречная и потрясающая игра Игоря Ильинского. Система тогда работала безупречно как в одну сторону, так и в другую. Уже через два дня в кинотеатре «Россия» состоялась торжественная премьера «Гусарской баллады». А в президиуме сидел Игорь Ильинский, который и не знал, что он своим существованием оскорбляет память великого нашего русского полководца.