День мигранта. Один день

Вчера журналисты «НВ» решили лично поздравить мигрантов с их днем. Однако далеко не все из тех, к кому мы обратились, оказались готовы к визиту гостей.

– Я живу в таких условиях, что мне просто стыдно вас принимать, – в пятый раз услышав подобный ответ, мы впали в уныние.

Неужели все мигранты живут настолько плохо? Неужели им нечего рассказать о себе, о своей семье, традициях, народе?.. Но оказалось, что все не так плохо. Таджикская многодетная семья Хуршеда и Шаиры Нарзиевых радушно распахнула перед нами двери своего дома, точнее, съемной однокомнатной квартиры, двери своей будничной жизни.

Как учитель английского и инженер, имея высшее образование, оказались на Сенном рынке? Зачем они променяли свой уютный четырехкомнатный дом с огородом в Канибадаме (небольшом таджикском городке) на тесноту обшарпанной петербургской квартиры? Чего они ждут от северной столицы России? На эти и другие вопросы искали ответы корреспонденты «НВ».

Утро. 7.00

В однушке на улице Маршала Казакова, недалеко от станции метро «Автово», живут десять таджиков. Правда, супруги Хуршед и Шаира упрямо называют эту съемную за 20 тысяч рублей в месяц квартиру двушкой: жильцы приспособили кухню под вторую жилую комнату, а еду готовят на плитках в коридоре.

Кроме Хуршеда, Шаиры и их троих детей (14-летней Шархзоды, 12-летнего Парвиза и 5-летнего Хушбахта) в квартире ютятся брат Хуршеда с женой и двумя детьми, а также их родственница, молодая девушка. Пока старшие на работе, она присматривает за детьми.

В целом обитатели этой квартиры считают, что им крупно повезло, и называют свои жилищные условия комфортными.

– По сравнению с другими мигрантами мы очень хорошо живем! – уверена Шаира. – Многие таджикские семьи с чужими людьми в одной комнате спят, а мы хоть одной семьей в квартире обитаем.

Скудная казенная обстановка просторной комнаты заключается в «бабушкиной» стенке, двухъярусной детской кровати, топчане для старшей дочки и родительском диване.

День семьи Нарзиевых начинается в семь утра.

Обычно после завтрака мама уходит на работу, старшие дети – в школу, а младшего папа отводит в сад. После чего Хуршед к 11 часам едет на работу. Обычно дети учатся в школе до 16 часов, а к семи вечера возвращается домой мама. Хуршед же, как правило, приезжает с работы после полуночи. Младший Хушбахт не ложится спать, пока не дождется отца, и льнет к нему при любой возможности.

Но сегодня не обычный, а «гостевой», даже праздничный день, и поэтому на работу к Хуршеду – в кафе восточной кухни – мы отправляемся все вместе. Садимся на станции метро «Автово» и следуем до «Старой Деревни». Пока едем, расспрашиваю Хуршеда о том, что заставило их мигрировать в Петербург.

В метро. 10.00

«Следующая станция «Ленинский проспект», – объявляет привычный голос, и, следуя станция за станцией, перед моими глазами проносится жизнь человека, которого обстоятельства привели в Петербург.

…Эта история началась семь лет назад. Тогда Хуршед, дипломированный учитель английского языка, приехал в северную столицу на заработки. Приехал, как он думал, ненадолго. В Петербург главу таджикского семейства пригнала нужда. Но он не мог и помыслить, что временная поездка на заработки так затянется.

В середине 2000-х годов в родном Канибадаме доход населения упал настолько, что молодая пара с двумя маленькими детьми еле сводила концы с концами. Поначалу семья кое-как перебивалась – спасали огород, корова и барашек. Но когда закрылся металлургический завод, где Шаира трудилась инженером-технологом, нищенской учительской зарплаты Хуршеда стало не хватать.

– Я позвонил дяде Муроду (таджики очень ценят родство и даже самого дальнего родственника называют дядей. – Прим. авт.), который много лет назад перебрался жить в Петербург, – рассказывает Хуршед. – И он мне сказал: «Приезжай, сынок, работу найдем…» Было страшно бросать семью, дом, ехать в неизвестность. Но я решился. Жене же наказал ждать разрешение на въезд в Россию и тут же приезжать.

Петербургская «карьера» Хуршеда началась с овощного склада. Педагогу пришлось надеть холщовые перчатки и по 8–12 часов таскать ящики с фруктами и овощами. Пробирающий до костей холод, непривычный для человека, на родине которого термометр даже зимой не опускается ниже нуля, ноющие с непривычки спина и руки, ночлег на птичьих правах на полу у дальних родственников – все эти неприятности Хуршед сносил за 10–12 тысяч рублей в месяц. Эти деньги мигрант считал сущим богатством – на родине шикарной считалась зарплата 3000–4000 рублей в пересчете на российские деньги.

Так за разговором с Хуршедом мы приезжаем на станцию метро «Старая Деревня».

На работе. 11.00

Если мама готовит блюда таджикской кухни исключительно для семьи, то кулинарное творчество папы вкушает целый микрорайон. Он работает поваром в одном из восточных кафе на Липовой аллее.

– Мое фирменное блюдо – таджикский плов, – с неизменной улыбкой говорит Хуршед, надевая белый халат и закатывая рукава. – Секрет в специальном красном рисе, который в Питере редкость. 

В комнатке, где орудует Хуршед, замечаю в углу английские учебники. Поймав мой взгляд, повар (все с той же улыбкой) поясняет:

– В свободные минуты я читаю, чтобы не забыть английский. Да и с товарищами занимаюсь, когда просят.

Хуршед лелеет надежду вернуться к педагогической деятельности. Конечно, говорит он, хотел бы преподавать английский в школе, но для этого нужны не только вид на жительство (которого семья ждет уже третий год), но и гражданство.

Сами супруги Хуршед и Шаира оставаться в Петербурге не планируют. Но их цель – получить российское гражданство и построить квартиру для детей; есть мысли об ипотеке.

– Дети поступят в вуз и закрепятся здесь, а мы заработаем денег и уедем ремонтировать свой дом в Канибадаме. Мы с Хуршедом не можем без Таджикистана, – с грустью признается Шаира и опускает красивые карие глаза, в которых читается тоска по родной жаркой, гостеприимной стране.

…Сегодня Хуршед отпросился с работы пораньше – гости из газеты!

В магазине. 19.00

Вечером, после работы, Хуршед предлагает зайти в магазин за вышеупомянутым красным рисом и отправиться к ним домой – угощаться таджикским пловом.

Заходим в первый попавшийся сетевой магазин. 

– Знаете, я до сих пор не могу привыкнуть к петербургским искусственным продуктам, – признается Шаира. 

– Ну, муж, понятно, на заработки сюда приехал, а вы зачем? – спрашиваю. – Оставались бы дома с детьми, коли там лучше…

На что Шаира отвечает: она послушная таджикская жена и поэтому выполнила наказ мужа – ровно через год после отъезда мужа приехала в Петербург вместе с двумя детьми – 8-летней Шахзодой и 6-летним Парвизом.

– Семья должна жить вместе: вместе преодолевать трудности, вместе радоваться и вместе печалиться. Тогда это семья, – говорит Шаира. – Поэтому мы решили жить тут вместе. Да и для детей в Петербурге возможностей больше.

Шесть лет назад семья Нарзиевых поселилась рядом с рынком у родственников, которым пришлось потесниться. Ребятишки пошли в сад и школу, а Шаира устроилась на тот же Сенной рынок продавцом фруктов и овощей.

– Торговать на улице по 9–10 часов было адски тяжело, – призналась Шаира. – Часто выручка не сходилась, и в кассу приходилось докладывать свои деньги. Хозяин советовал обманывать, обвешивать покупателей, но я не могла – не позволяла совесть.

Через год Шаира, к своему счастью, ушла с рынка – она возвращалась на время в Канибадам, чтобы родить третьего ребенка.

– Дети тяжело привыкали к холодному и большому городу, – делится женщина. – Ведь в Таджикистане тепло девять месяцев в году, все друг друга знают, здороваются и улыбаются. В Петербурге такого нет – здесь сторонятся и грубят…

И как бы в подтверждение, стоя в очереди в кассу, за спиной слышим возмущение какой-то русской покупательницы:

– Понаехали тут! Стоят с тележкой – не пройти!

– Вот видите, – вздыхает Шаира. – И так постоянно. Мы только и слышим себе в спину подобные упреки. Нам до слез обидны эти слова. Ведь мы ничего плохого не делаем, ничего ни у кого не отбираем, а просто беремся за работу, от которой отказываются русские. Кстати, многие мигранты трудятся в сетевых магазинах. Посмотрите!

И действительно. Но сюда, говорит Шаира, берут только тех, кто прожил в Петербурге уже несколько лет.

Вот и Хуршед, проработав грузчиком три года, поднялся на следующую ступень «карьерной лестницы мигранта» – устроился за 20 тысяч рублей в месяц в сетевой магазин. Вскоре с маленьким Хушбахтом и двумя старшими вернулась супруга. Отдав малыша в садик, она тоже пошла работать в магазин. 

– В Таджикистане у меня оставалась куча свободного времени, – говорит Шаира. – Я даже на спицах вязала, всю семью одевала! И в огороде работала, и за коровой с бараном следила. А тут ни на что нет ни сил, ни времени. Только деньги зарабатываем.

…Знакомой дорогой от «Старой Деревни» до «Автово» мы возвращаемся в однушку на улицу Маршала Казакова.

Вечер. 21.00

– Вас как почетных гостей мы будем угощать на полу. Вы не против? – спрашивает с улыбкой Хуршед. Кстати, улыбка никогда не сходит с его лица.

– Нет, не против, – улыбаясь, отвечаю и удивленно озираюсь по сторонам, – а стола у вас разве нет?

– Есть, но по старинному таджикскому обычаю мы принимаем почетных гостей на полу.

Мы присаживаемся в центр комнаты на пестрые коврики и пледы вокруг накрытого по всем восточным традициям стола. 

– А в Эрмитаж, театры, музеи ходите? – интересуюсь я под конец беседы.

– Да, летом в парке гуляем, на шашлыки выезжаем, – отвечает Шаира, – Ну и в этом… Эр…

– Эрмитаже, – помогаю я.

– Да, в Эрмитаже один раз были.

Идем одеваться в прихожую, минуя остальных членов семейства, которые на плитках разогревают себе ужин. В это время малыш слышит, как папа обращается к маме на родном языке, и возмущается:

– Папа, мы живем в России, а значит, и говорить должны по-русски!

Кстати, взрослые в семье, как правило, общаются на таджикском языке, а вот дети – на русском. Видимо, ассимилируются.

Вообще, Хушбахт производит впечатление очень толкового мальчишки. В свои пять он прилично считает до 20 и знает буквы русского алфавита.

Перед уходом я задаю мальчику давно мучающий меня вопрос:

– Какой подарок ты ждешь от Деда Мороза?

– Шоколадные конфеты!

– А игрушку разве не хочешь?

– Ну, можно… А вообще… Дед Мороз старый, мудрый и сам все знает…

Софья Андреева. Фото Александра Гальперина

точка зрения

Может быть, я живу в каком-то другом городе, но в моем Петербурге мигрантов хватает, а вот проблем с ними – считай, что нет. Во всяком случае, в тех аспектах, о которых в последние годы говорят больше всего.

И потом, что такое мигранты? Все южане, приехавшие в Петербург? Вовсе нет.

Во-первых, если кто к нам и валит валом – так это украинцы. Во-вторых, есть те, кто приехал из южных республик России. Но это вообще другая тема. 

Так что смешивать все и вся в одну кучу, как это порой происходит при обсуждении миграционных вопросов, никак нельзя. По сути, говоря о мигрантах и их «проблеме», имеет смысл говорить об узбеках и таджиках.

Именно они водят наши маршрутки. Именно они работают на наших стройках и в наших магазинах. Именно они выполняют черную работу на наших дачных участках. Именно они сидят с нашими инвалидами… На языке «проблемы» это называется «занимают наши рабочие места».

Я, правда, ни на стройку, ни в магазин, ни в водители, ни в сиделки не собираюсь. Но тот, кто собирается, как правило, говорит: «Да они готовы работать за копейки – вот их и берут!»

Допустим. И что? Кому от этого хуже? Тому, кто ездит на маршрутках или вынужден нанимать сиделку, – только лучше: платить меньше приходится. Но даже не это главное.

По мне, так, скажем, водитель из Средней Азии куда лучше местного. Ведь наш, коренной, он – ни дать ни взять король салона, «шеф»! Разговаривает с пассажиром, как швейцар шикарного отеля с прохожим попрошайкой. Он открывает вам дверь, делая великое одолжение.

А если за рулем мигрант... На каждое «спасибо» вы непременно услышите «пожалуйста», на каждое «пожалуйста» – «спасибо». Эка радость, скажете? Да, радость.

А уж то, что у них в крови умение расторопно и с улыбкой торговать, – тут и говорить нечего. И кому надо, чтобы за прилавок вернулась хамоватая Маня? Только самой Мане.

…Ехал как-то на пригородном маршруте. Водитель – узбек. Новые пассажиры, ввалившиеся у станции метро «Улица Дыбенко», – аборигены. На лобовом стекле автобуса – флаг России. На весь салон – трехэтажный пассажирский мат. Водитель вежливо просит оплатить проезд: «Уважаемые…» В ответ: «Да пошел ты, чурка, на…»

И кто из них больше нужен России, Петербургу?..

Степан Морозов