«Совсем не люблю родную Москву»

Прима-балерина Мариинского театра Екатерина Кондаурова – о том, как разлюбила город, в котором родилась, победила стереотипы и спасла фигуру

В Петербурге проходит XIII Международный фестиваль балета «Мариинский», в котором принимают участие звёзды отечественного и зарубежного балета. Среди тех, на ком лежит наибольшая ответственность, – Екатерина Кондаурова, в прошлом году ставшая примой-балериной Мариинского театра, в нынешнем – номинирована на «Золотую маску». Публика сможет увидеть её в премьере возобновления балетов Уильяма Форсайта 3, 5 марта – в её собственном бенефисе, 8-го – в бенефисе Владимира Шклярова и 9-го – в проекте «Творческая мастерская молодых хореографов». 

– Екатерина, вы номинированы за лучшую женскую роль в балете «Сон в летнюю ночь». Для вас важно, получите ли вы этот приз?

– Не думаю, что именно эта номинация мне сулит приз, но приятно само внимание к такой вроде бы небольшой партии, как Титания.

– Сами вы для себя строгий критик?

– Да. После иного спектакля кажется, что всё не получилось, хуже не может быть. А потом приходят педагоги или мой муж (Ислом Баймурадов – солист характерного танца Мариинского театра. – Прим. ред.), мнение которого для меня также очень важно, и высказ ывают точку зрения противоположную тому, что я чувствую. И когда я потом смотрю запись, вижу, что да, действительно, здесь мне казалось, что выглядит хуже. А в других местах – наоборот.

– Вы родились в Москве. Почему же не стремились в Большой?

– Первое моё профессиональное стремление было – в школу. И я пыталась поступить в училище в Москве дважды, но неудачно. И по советам московских педагогов приехала в Петербург, успешно прошла конкурс и осталась здесь.

– Не хотелось, получив образование, вернуться?

– Нет. С момента как только я переступила порог Академии имени Вагановой, я поняла, что моя жизнь здесь и Мариинский театр – мой театр. Первые годы я скучала, конечно, потому что половина моей семьи осталась в Москве. Но потом, когда стала жить одна, открыла для себя Петербург, друзей стало больше, мне мои приезды в Москву стали даже в тягость. И сейчас я вообще стараюсь её избегать. Совсем не люблю Москву. Мне там неуютно, душно и всё не то.

– Когда вы сюда приехали, вам лет 12 было?

– Да. Сначала я жила с мамой. Три или четыре года она снимала квартиру. А брат с папой остались в Москве. По истечении этих лет я стала уже достаточно взрослой, и меня определили в интернат. Эти годы мне очень помогли, я стала самостоятельной, сознательной.

– Пришлось, наверное, от чего-то отказываться, беречь руки-ноги. А хотелось же и с горки покататься, наверное…

– Я и не думала отказываться от велосипеда или от роликов. Говорят, что нам нельзя много ходить, – нет, наоборот, и ходили, и бегали, и лазали по деревьям... И сейчас если есть возможность, я с удовольствием езжу на велосипеде, по горам гуляю. Для меня важнее, чтобы отдохнули не ноги, а голова, и тогда я себя комфортно чувствую.

– Конкуренция среди балерин очень высока. Не страшно было приходить в театр, где уже блистали, например, Лопаткина и Вишнёва?

– Я не стремилась сразу встать с ними в один ряд. Я была рада уже тому, что буду выходить на эту сцену. В спектаклях, шаг за шагом, я старалась больше работать в кордебалете, где была шесть лет, и постоянно совершенствоваться. Я хотела танцевать как можно больше – неважно что.

– А какие сейчас у вас отношения с коллегами?

– Если есть темы для обсуждения – нормально беседуем, когда встречаемся в поездках, например. Никто ни с кем не ругается, не подсыпает осколки в туфли. Я довольно открытый человек, и если мне что не нравится, вне зависимости от того, прима это или не прима, выражу своё мнение, не буду вилять хвостом. Не могу сказать, что с кем-то были проблемы и непонимание.

– Сейчас театр возобновляет балеты Форсайта. Говорят, для танцовщиков это настолько тяжело, что отучает от классических движений и мешает впоследствии.

– Первое время кажется, что Форсайт противоположен классике, но на самом деле он основан на ней. Все движения – те же классические, но при этом больше: если у него перегиб – то вдвойне, если арабеск – то супердлинный. Ты совершенствуешь классику у Форсайта, я так понимаю его. Он, конечно, ломает в том плане, что это сумасшедшая физическая нагрузка. Но когда ты уже освоил его хореографию и понимаешь, как надо владеть телом, для тебя открываются новые грани, которые ты можешь использовать уже в классическом танце. Начинается работа таких мышц, о существовании которых ты даже не подозревал. Форсайт даёт возможность изучить себя. Конечно, когда он первый раз приехал в театр с нами работать, болело всё, это была страшная ломка. Да и сейчас, после того как мы столько лет его танцевали и был перерыв, всё приходится начинать как заново. Постепенно тело вспоминает, но боль всё равно присутствует.

Сейчас у нас три репетиционных дня с ним. Он совершенно ненормальный человек – в хорошем плане. Творчество у него постоянное, он каждую минуту может менять одно и то же. Говорит: «А сделай вот так. Да, так тоже здорово». А потом проходит три часа, он видит, как ты это делаешь на прогоне, и решает: «Ой, нет, а мы ещё вот так попробуем». И это без конца. Наверное, поэтому его балеты так долго пользуются популярностью: они не замороженные, всё время живут, и для разных танцовщиков он делает их по-разному.

– В современных спектаклях часто используют фонограмму. Под неё тяжело танцевать?

– Не тяжело, но фонограмма не даёт такой жизни балету. Потому что оркестр – живые люди, и они всегда по-разному играют, и дирижёр с тобой «дышит» – это очень многое значит. Я до сих пор вспоминаю спектакль «Блудный сын» в Лондоне, когда за пультом стоял Валерий Гергиев. Я до этого танцевала партию неоднократно, но в тот раз всё так сложилось – и все танцовщики, и, может быть, аудитория и акустика были особенные… Все рассказывали, что мурашки по коже бежали, что-то невероятное было.

– Что вы чувствуете, когда танцуете гениально?

– Я вообще не считаю, что гениально танцую. Я просто получаю удовольствие. Ты наслаждаешься, когда делаешь движения, – и они сами льются вместе с музыкой... Не думаешь вообще ни о чём, твоё тело само двигается на сцене, и это приносит удивительное удовольствие.

– У вас достаточно большой рост для балерины. Переживали ли вы из-за этого?

– Нет, мне нравится мой рост, я никогда не стеснялась того, что была готова вступить в баскетбольную команду. Единственное – я испытывала трудности, когда пришла в театр, с партиями, где нужно было двигаться быстро-быстро, – это было не всегда легко. Пока соберёшь эти ноги-руки!.. Форсайт мне очень помог собрать себя, я мобилизовалась. И Ольга Ивановна Ченчикова – она в своё время тоже славилась среди прочего своим ростом и танцевала с партнёрами, которые были меньше. У неё было умение себя собрать, подать на поддержку партнёру, чтобы ему было не тяжело, и она меня многому научила. И Эльвира Тарасова, с которой я работаю в данный момент, тоже славилась своей лёгкостью, быстротой, острой ножкой, и она продолжает дело Ольги Ивановны по «собиранию» меня, не даёт мне «разваливаться».

– Питание балерин – вечная тема. Слышала, что вы в юности даже желудок себе испортили, лишь бы поддерживать идеальный вес?

– Да, в школе у меня были проблемы. Но они возникают у всех девочек, потому что в какой-то период начинается созревание и тело принимает другой вид. Я также не избежала сумасшествия по этому поводу. Съедала за весь день одну шоколадку, выпивала чашку кофе – и больше ничего. Это, конечно, не помогло желудку остаться в форме, но спасло фигуру.

– Заглядываете ли вы в интернет? Может быть, чтобы посмотреть, что пишут про вас?

– Очень редко. Чаще захожу на сайт Мариинского, чтобы посмотреть, какие спектакли у меня дальше, потому что там информация появляется раньше всего. До смешного: Алина Сомова, например, через интернет узнала, что её переводили в примы, и только потом ей сообщили. Иногда, да, захожу в интернет отвлечься. Но редко, потому что нет времени.

– Отвлечься? Скорее уж, наоборот, «напрячься», потому что каждый раз начинаешь переживать, когда узнаёшь, сколько всего в мире происходит… И как после этого выходить на сцену, где любовь и красота?

– Ну, не всегда, есть же и измена, и смерть… А вообще мне кажется, что чем уродливее жизнь, тем прекраснее должен быть балет. Потому что люди должны зарядиться. Я получаю удовольствие, и мне хочется, чтоб и зритель его получал, чтобы он забыл о своих проблемах, о проблемах в стране. Это может произойти, только если на сцене будет красота.

– Исходя из чего вы выстраиваете свой график – из западных проектов, о которых задолго известно, или от Мариинских, которые хоть и родные, домашние, но возникают позднее?

– Отказываться от спектакля здесь ради приглашения куда-то не буду. Поэтому и возникают проблемы с выступлениями за границей. Я очень хочу посвятить себя Мариинскому театру и занимаюсь этим уже много лет. Я счастлива, что пришла сюда на работу, – это великая сцена, и хочется своей работой внести хоть песчинку, чтобы театр поднялся на ещё более высокое место в мире. Если есть возможность принять участие в каких-то интересных спектаклях за границей – здорово. Но хотелось бы перенести их сюда. Театр состоит из людей, которые любят творить для него.