«Хочу за пределы!»

Почему и как умирают шахтёрские посёлки Республики Коми

Из девяти шахтёрских посёлков вокруг Воркуты «в живых» осталось только пять, причём три из них обезлюдели. Спецкор «НВ» побывал в когда-то процветающем посёлке Советский, где 15 лет назад жили 4000 человек, а сейчас осталось 500–600, в основном пожилые люди.

С двумя ветеранами труда, бывшими подземными рабочими давно закрытой шахты Юнь-Яга, я познакомился ещё в рейсовом автобусе 105-го маршрута, который вёз нас в посёлок Советский. Кстати, несмотря на небольшое расстояние от города (15 километров), этот рейс ходит с интервалами час-полтора, поэтому у всех местных жителей в блокноте есть расписание, чтобы не мёрзнуть на остановке.

Узнав, что я журналист из Петербурга, 65-летний Александр Бокуев, оттрубивший под землёй электрослесарем 25 лет, и 73-летний бывший проходчик с таким же стажем Михаил Ерёма сразу заговорили о наболевшем.

– Издеваются над нами с этим переселением за пределы Крайнего Севера, – начал Бокуев, который вышел на пенсию ещё 20 лет назад, по льготе для шахтёров, имеющих соответствующий стаж. – Я встал в очередь под номером две тысячи с чем-то. За 15 лет очередь практически не подвинулась. Я уже и не надеюсь переехать к сыну в Тамбовскую область.

Михаил Ерёма тоже стоит в очереди, а зачем, до конца и сам не понимает. Вернее, понимает: он хочет продать сертификат, на обналичивании которых в Воркуте сомнительные фирмы делают свой хороший бизнес.

– Я вообще-то бобыль, ехать мне некуда, – признаётся ветеран. – Но пенсия маленькая – всего 18 тысяч за 25 лет подземного стажа. Почти пять тысяч из неё приходится отдавать за квартиру. Вот получил бы право на переезд за пределы, продал бы сертификат… Только вряд ли я его дождусь.

Все в Воркуте, от мэра до пенсионера, называют федеральную программу переселения ветеранов и членов их семей из районов Крайнего Севера в Центральную Россию «Выехать за пределы». И 30 тысяч человек (20 тысяч из них – шахтёры), которые приехали в Заполярье ещё во времена СССР (а других на очередь не ставят), мечтают стать «запредельщиками». А ведь это – треть населения горняцкой столицы Республики Коми, которое уже скукожилось за 25 лет с 250 тысяч человек до 90 тысяч. Молодёжь понимает, что кроме шахтёрской судьбы здесь делать нечего, и уезжает на материк, бросая жильё.

– Вот мы с женой на двоих получаем 35 тысяч пенсии. Я, проишачивший в забоях Юнь-Яги четверть века, – 18 тысяч, а она, проторчавшая до пенсии в обувном магазине, – 17! – с негодованием говорит Александр Бокуев. – Я рад, что жена за непыльную работу получает сносную пенсию, но почему шахтёрам так мало? Положили бы хотя бы тысяч 30, половина очереди рассосалась бы сама собой. А в советские времена шахтёр с 20-летним стажем имел пенсию в 160 рублей и жил королём, так как это было выше средней зарплаты по стране.

Несмотря на жалобы, пенсионер Бокуев с женой ещё помогают дочке, которая живёт в Воркуте, и сыну, который перебрался в Центральную Россию. Ветеран имеет льготы по квартплате и живёт натуральным хозяйством: в местных кристально чистых речушках водится сиг и хариус, болотистая тундра богата морошкой, ежевикой, а также, что удивительно, подосиновиками и даже белыми грибами.

…Посёлок Советский оказался настолько компактным, что я обошёл его по периметру за полчаса. Грустное зрелище. Окна почти всех первых этажей заколочены, а некоторые добротные с виду здания зияют пустыми проёмами снизу доверху. Широкая центральная улица Волынова упирается в заброшенный ДК, где 30–40 лет назад зажигали с баяном и танцами нынешние пенсионеры. Создалось впечатление, что на правой стороне центральной улицы вообще никто не живёт.

– В посёлке из полусотни жилых домов полностью опустели 15–20, – комментирует Александр Бокуев. – В моём подъезде на улице Стасовой, 1, например, из 20 квартир люди живут всего в трёх. Молодёжь давно сбежала в Воркуту, благо тут недалеко, а самые умные уехали ещё дальше.

Михаил Ерёма без тени сомнений привёл меня – незнакомца – в свою холостяцкую квартиру:

– Хочу, чтобы вы убедились, что в ней топят так плохо, что замёрз бы и генерал Карбышев.

73-летний ветеран преувеличивал: в холостяцкой однушке пахнуло затхлостью, но было совсем не холодно, хотя батареи в 20-градусный мороз рук не обжигали.

Во время обхода посёлка прохожих я встретил мало: минус 20 с приличным ветром к прогулкам явно не располагали. Небольшой наплыв жителей (один человек за 5 минут) наблюдался только в магазине-подвальчике.

– Школа закрыта, имущество ДК разворовано, детских площадок нет, единственные в посёлке Советский детский сад и поликлинику закроют в этом году, – наперебой заговорили о проблемах своей малой родины пожилые покупательницы. – Работа есть только у продавцов и ворюг из ЖЭКа, квартплата отнимает половину пенсии, а зимой из-за плохих батарей мы вынуждены спасаться электрогрелками. Свалить бы отсюда, но продать здесь квартиру невозможно даже за 50 тысяч. А право выехать за пределы получают единицы…

Жалобы пенсионерок прекратила стайка детишек, которая под присмотром воспитательницы ввалилась в магазин покупать сладости. Откуда в посёлке молодая поросль, если здесь доживают свой век одни старики?

– Это дети оленеводов, – просвещает меня продавщица. – Они живут в нашем интернате с сентября по май, а на лето их забирают в тундру родители. Хорошие детки, самостоятельные, здоровенькие. Интернат финансируется по федеральной программе, денег на питание не жалеют. Вчера приезжали в интернат даже южные корейцы с телевидения, будут снимать кино.

…На обратном пути моей соседкой в автобусе оказалась пенсионерка Галина Богута, которая активнее других участников импровизированного соцопроса жаловалась на беспросветность жизни в посёлке Советский.

– Вот эта женщина получила сертификат на выезд за пределы, – не скрывая зависти, показала на одну из пассажирок Богута. – Чтобы получить шанс выехать отсюда, нужно быть не просто очередником-пенсионером, а инвалидом. Покупка инвалидности у врача стоит не менее 200 тысяч. Где мне их взять?