«Эфир – штука мстительная»

Известная телеведущая Ника Стрижак – о работе в прямом эфире, свободе слова и о своих «Филармонических пятницах»

Она – одна из немногих женщин в отечественной журналистике, которых знают все. В её программе «Открытая студия», идущей в прямом эфире, гости регулярно обсуждают самые острые проблемы нашего общества. Однако в скором времени петербуржцы смогут увидеть известную телеведущую в новом амплуа: в следующем сезоне она станет ведущей абонемента «Филармонические пятницы с Никой Стрижак», продажи которого уже идут в Большом зале Филармонии.

– Известных женщин в большой журналистике мало – кроме вас только Светлана Сорокина, Марианна Максимовская… Как вы считаете, с чем это связано?

– Сложно сказать. С одной стороны, профессия достаточно жёсткая, для обсуждения серьёзных тем нужен мужской характер. А с другой, на западных каналах – Си-эн-эн, Би-би-си – очень много женщин. Так что, может быть, в России есть неосознанная дискриминация: среди руководителей редакций, отделов очень мало женщин и мужчины, может быть, психологически выбирают мужчин. Кроме того, бытует ошибочное мнение, что женщина ориентирована на семью и будет меньше работать. А ведь это не так. Когда интересная работа, мы можем с утра до ночи пахать и при этом умудряться решать свои семейные вопросы.

– Некоторые мои знакомые уходили из профессии, не выдерживая ежедневного груза информации о вселенской несправедливости, убийствах и тому подобном… Как вы справляетесь с мощным потоком негатива?

– Особенно трудно было в первые годы работы в «Открытой студии». Всё-таки много лет я занималась культурой – умные книги, талантливые люди, а тут – жизнь со всеми бедами. Бывали такие сложные недели, когда проблемы просто сыпались – сегодня ты обсуждаешь трагедии детей, пострадавших от насилия, а завтра людей, которым не на что жить. Я уже говорила: «Дайте мне вздохнуть, давайте какую-нибудь художественную проблему в кино обсудим!» У меня нет чёткого рецепта, как с этим справляться. Не могу сказать, что выключаю какой-то тумблер после эфира – и мне уже всё равно, я могу скакать на одной ножке, посвистывая и забыв обо всём. Нельзя сказать, что я стала равнодушной. Я стала жёстче. Ко мне люди на улицах подходят, жалуются: у кого-то мансарда строится в нарушение всех законов, у кого-то ещё что-то. Я понимаю, что не могу взять их за руку и отвести к чиновнику, решить их проблему, – это не моя функция. Я объясняю человеку, что надо сделать. Стараюсь помочь, потому что многие даже не знают, с чего начать. Иногда бывает очень тяжело.

– И в чём находите отдушину?

– Отдушина – когда случается какой-то неожиданно приятный разговор. Он может быть даже про чиновников, про бюрократов. Ведь при обсуждении даже самых сложных тем в людях порой просыпается отчаянное чувство юмора. Хороший эфир – как бонус. Невозможно просчитать, получится он или нет. Эфир же – штука мстительная. Иной раз думаешь: тема хорошая, мне есть что сказать, и гости интересные – дискуссия получится! Но нельзя быть самонадеянной! Что-то пойдёт не так – и всё! А бывает так: очень трудная тема, но как-то всё сложилось, и выходишь с хорошим чувством. Усталость, конечно, нагонит часа через два-три – просто оттого, что ты отдал энергию. А бывает, выходишь, у тебя уже нет сил, ты просто выжатый. Такие люди встречаются – «вампирические». Может быть, поэтому я занимаюсь документальными фильмами – наверное, это своего рода отдушина, потому что мои темы противоположные тому, что мы обсуждаем в студии, – история, культура, взаимоотношения.

– Как изменилась журналистика за годы вашей работы на телевидении?

– Я понимаю, что люди часто вспоминают «Пятое колесо», «600 секунд» и «Телекурьер», но при всех заслугах этих программ для Ленинградского телевидения повторить их сейчас невозможно – люди просто не будут смотреть. Паровоз уехал далеко за 20 лет – по темпу, качеству картинки, возможностям телевидения. Мы совсем другие, даже по-другому потребляем информацию. Но если говорить о качестве журналистики, то оно падает. Очень «поехал» русский язык. Кроме того, небрежное отношение к фактам. Это же священные вещи для журналиста, факты нельзя перевирать! Сегодня, когда есть интернет, можно проверить всё! Но это зависит не только от редактуры, но и от темпа работы, очевидно. Я недавно нашла объяснение тому, почему падает уровень журналистики: количество газет и телеканалов увеличилось в десятки раз! И соответственно, количество журналистов возросло. А количество повлекло за собой падение качества.

– А в плане смелости подачи, критики? Больше стало самоцензуры?

– Это так кажется. Посмотрите: все с утра до ночи всех ругают. Просто кого-то особенно ругают, а кого-то не особенно. Часто говорят: у нас нет свободы слова. Свобода слова, конечно, есть. Другое дело, что у издания может быть своя политика.

– Как, по-вашему, изменится ли информационное поле с запуском Общественного телевидения России?

– Я вообще отношусь к числу скептиков по этому поводу… То, что оно создаётся на государственные деньги, в чём-то даже забавно. Когда люди требовали у Медведева создания Общественного телевидения – они вообще как себе это представляли? Сначала пять минут говорит Удальцов, потом пять минут Миронов, за ним – пять минут Грызлов? Им хочется общей дискуссионной площадки. Но эти люди сами между собой-то готовы общаться? Я честно села посмотреть, как началась работа Общественного телевидения. К сожалению, пока это очень печальное зрелище – при всём уважении к людям, которые его делают. Мне кажется, сейчас достаточно площадок, чтобы высказаться. Можно сколько угодно обвинять главные каналы в ангажированности – но я-то десятый год сижу в прямом эфире! Порой доходило до смешного, мои собеседники кричали: «Свободы слова нет!» И я им говорила: «Господа, вы в прямом эфире. Так вы скажите, что хотите-то!» Я понимаю, что я, может, рисковала, и мой редактор напрягся в этот момент. Но, вы думаете, они что-то сказали? Нет.

– Побоялись?

– Вопрос в том, есть ли им что сказать.

– Возможен ли полноправный второй центр информационного влияния на страну в Петербурге?

– У нас есть психологическое стремление к централизации, и оно неправильное. Поэтому Петербургу нужно по-другому на себя взглянуть. Перестать комплексовать. Я понимаю, что есть вещи чисто технические: чтобы быть компетентными, нужно быть в курсе, чтобы быть в курсе, нужно быть в центре событий, а основная часть событий происходит в Кремле. И надо иметь там сильную корсеть, аналитиков, а это требует денег и возможностей. А с точки зрения ментальности – мы же это проходили: «600 секунд», «Пятое колесо» показали, что такое возможно. Тогда мнение Петербурга было важно! Значит, это можно повторить.

– Многие приличные и образованные люди сегодня во всеуслышание заявляют, что не смотрят телевизор – средство оболванивания населения. Вам обидно?

– Не-а, не обидно. Недавно был случай: мы с мужем ехали в машине, работало радио. И одна известная медиаперсона, главред модного глянцевого журнала, «Эху Москвы» давал комментарий. Потом речь зашла о телевидении, и он сказал: «Нет, я вообще не смотрю, у меня нет дома телевизора». Притом что он сам у меня несколько раз в эфире был. И вот звучит уничтожающая нас высокомерная речь. Я помню, мы с мужем стоим на светофоре как оплёванные. Муж говорит: «Ну и что? Мы тоже его журнал никогда не читали». Мы рассмеялись и поехали дальше. Да, интернет нас подогревает. Он мобильнее, без него невозможно прожить. Но с точки зрения качества сбора и подачи информации, возможности съёмок интернет нескоро перебьёт телевидение.

– В следующем сезоне вам предстоит провести цикл концертов «Филармонические пятницы» в Большом зале Филармонии. Впервые ли это для вас? Какие у вас в целом отношения с музыкой?

– Впервые. Я вообще была удивлена этим предложением. У меня с музыкой хорошие отношения, почти родственные. Я окончила училище при Ленинградской консерватории, собиралась поступать в неё. Но так получилось, что, пока училась, я начала писать о музыке. Потом уже пошёл театр, кино, выставки, а потом докатилось до ЖКХ, убийств и войны в Сирии. Я окончила филфак и никогда не выпячивала своего музыкального образования, но это огромная часть моей жизни. Поэтому, когда я спустя столько лет сняла фильм о Юрие Хатуевиче Темирканове, это для меня был большой подарок.

Когда мне из Филармонии позвонили по поводу абонемента, я была смущена. Потому что одно дело – моя любовь к музыке, другое – вести абонемент. Я не Анджелина Джоли и уж тем более не Ираклий Андроников, на которого люди побежали бы. Поэтому передо мной стоит большая творческая задача – придумать, чем людей заинтересовать. Музыка будет звучать очень разная – и Мендельсон, и Пьяццолла, и Дворжак, и Григ, и Онеггер, и Равель – всего шесть концертов. И очень не хочется, чтобы было так: «Мендельсон. Концерт для фортепиано с оркестром». Аудитория Большого зала – особая. По сути, это идеальная публика: образованная, интересующаяся чем-то помимо своей работы. Я понимаю, что слушатели и без меня прекрасно знают, кто такой Мендельсон. Поэтому я к этому проекту отношусь с волнением. Если бы сейчас нужно было выйти на сцену и провести встречу с политиком, мне было бы намного спокойнее.