«Балет не может быть массовым»

По мнению знаменитого танцовщика Фаруха Рузиматова, никакого упадка балета нет, но этот вид искусства со временем станет камерным

В июне народный артист России отмечает полувековой юбилей, однако спокойно почивать на лаврах собственного успеха этот тонкий и изысканный маэстро не намерен. Встреча с ним, состоявшаяся в Балтийском медиа-центре, ещё раз показала, что танцовщик даже не мыслит себя вне сцены. Он не ищет ролей в кино и в театре, не задумывается о преподавании: он весь – в искусстве, хоть и не любит о нём рассуждать.

22 и 23 июня Фарух Рузиматов выступит на сцене ДК им. Горького в своих юбилейных концертах. Публика увидит его «коронные» номера, фрагменты балетов «Павана Мавра», «На смерть поэта», «Послеполуденный отдых Фавна», «Шехеразада», «Болеро» и «Посвящение Фредди Меркьюри». Отдельно в программе стоит премьера номера «Возвращение» в хореографии Владимира Романовского: монолог солдата, танец-посвящение всем павшим в Великой Отечественной войне. Танец специально поставлен к Дню памяти и скорби, который отмечается в России 22 июня. Бенефисы пройдут при участии народной артистки России Юлии Махалиной и других известных артистов.

В преддверии юбилея Фарух Рузиматов ответил на вопросы журналистов, выразив свою точку зрения насчёт будущего балета, границ искусства и много другого.

– Если заглянуть в историю, то балет родился как искусство придворное. Позже он вышел к широким массам, а в советское время расцвёл и воздействие его было колоссальным, на мой взгляд. Никакого упадка я сейчас не наблюдаю. То, что к балету нет интереса у определённого слоя населения, – так это было всегда. Это нормально: балет не может быть массовым искусством.

Мне кажется, что со временем балет придёт к камерности. Сейчас музыкальные театры есть во многих городах нашей необъятной России, и уровень балетных компаний в этих театрах, на мой взгляд, практически уже критичен. Поэтому, возможно, многие из них со временем, если так можно выразиться, «вымрут». Останется пара основных театров в столицах, у которых будет возможность иметь огромную поддержку (потому что содержать балетную труппу – это большие средства). Вот такие один-три города будут иметь и право, и возможность сохранять балет на достойном уровне.

Каково будет моё место в этом мире – сказать трудно. Я никогда не заглядывал ни вперёд, ни назад. Пытаюсь быть здесь и сейчас.

Так как Петербург – один из красивейших городов, у туристов, которые приезжают со всего мира, есть о нём определённая информация – Эрмитаж, Русский музей, Петродворец, Мариинка, Михайловский. Балет тоже входит в перечень «объектов», которые нужно посмотреть обязательно. Привести всех в Михайловский и Мариинский невозможно, есть маленькие компании, которые на время белых ночей собирают определённое количество «лебедей» – с тем чтобы на сцене Эрмитажного театра, Музкомедии, Консерватории показывать бессмертное произведение Петипа – Иванова на музыку Чайковского. 

Об уровне этих компаний говорить не буду. Он априори не может быть высоким, если на два спектакля собирают артистов, которые не заняты в это время в своём театре. Балет требует определённых усилий, многочасовых репетиций, синхронности – особенно это касается кордебалета. Другое дело, что, будучи в Мадриде, я побывал на исполнении фламенко и увидел, что там происходит то же самое. По сравнению с тем фламенко, которое было 15 лет назад, качество кардинально поменялось. Туда тоже свозят туристов, но к фламенко это не имеет ровным счётом никакого отношения. Может быть, за исключением гитаристов.

– Не вижу большой разницы между балетом Большого театра и Михайловского или Мариинского. Это одна школа – российская, советская, постсоветская. Что касается спектаклей, сейчас в Большом делается много постановок с приглашёнными зарубежными хореографами. То же делает Мариинка, где недавно поставили «Весну священную» Саши Вальц. Всё время что-то происходит, что-то ставится – и это нормально, «имеют право», есть возможности приглашать новых хореографов, авангардистов, ставить классику – Баланчина, Пети, приглашать Бежаровские компании или переносить его лучшие постановки на свою сцену.

Наверное, определённый упадок в школе наблюдается просто потому, что уходит поколение великолепных педагогов (а для артистов балета педагог – основа основ), многие из них уже перешагнули порог 70–80 лет. Из тех, кто пришёл за ними, может быть, не все обладают необходимой информацией и опытом. Что касается Академии русского балета – пока не понимаю, что там происходит, я там бываю раз в десять лет. Но среди выпускников есть очень хорошие молодые артисты, которые попадают в Мариинку и Михайловский театр. Поэтому я считаю, что академия жива, и дай ей бог по-прежнему двигаться вперёд.

– В искусстве не может быть никакого объективизма. Это мнение человека – кому-то что-то не нравится, кому-то нравится.

Всегда теряюсь, когда спрашивают, что меня вдохновляет, и когда говорят о «творчестве». Мне кажется, что слово «творчество» приравнивать к таким областям, скажем, как балет и опера, – как-то странно. Мне кажется, творчество – это не «что», а «как». Можно творчески мыть посуду и очень нетворчески танцевать на сцене.

Многие театры сейчас пытаются привлечь к себе внимание – классические оперы ставят на современный лад, переносят в другие времена. Можно перелопатить произведение, не особо мудрствуя лукаво, назвать витиевато, показать какие-то странные вещи… Моё мнение абсолютно субъективно, это не критика, но: есть классические вещи, которые не то что трогать нельзя – трогай, но сделай в классическом обрамлении и чтобы было лучше. Когда берут «Евгения Онегина» и переносят в лагеря, к зэкам, я не готов воспринимать это в классических театрах. Есть вещи, на которые нельзя покушаться. Есть Пушкин, есть Чайковский, и понятно, что, «когда маляр негодный мне пачкает Мадонну Рафаэля», это не смешно. А так всё имеет место, каждый человек – и художник – может себя выразить. Другое дело – как.

– Наша встреча с Бродским – как один из рассказов Довлатова, его можно было бы поместить в раздел «Неопубликованное». Это не была какая-то запланированная встреча. Мы танцевали в «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке «Баядерку», куда нас пригласил Михаил Барышников. И после спектакля он позвал нас к себе домой, а там уже спросил, есть ли у нас время после одиннадцати вечера поехать к одному знакомому и очень близкому ему человеку. Мы согласились. Помню, он открыл холодильник и достал торт, который был уже наполовину съеден. Почему-то в тот момент меня это немножко смутило. Он его положил в пакет, мы сели в машину, поехали не помню куда, вылезли из машины и спустились в подвальчик (в Нью-Йорке очень много домов с полуподвальными помещениями). 

И Миша стал знакомить нас: это Иосиф Бродский, а это артисты балета из Кировского театра, которые приехали на гастроли. Вот, собственно, и вся встреча. Минут сорок мы посидели, послушали их беседу. Не звучало какого-то монолога его или диалога с Мишей. Он что-то рассказывал, Миша что-то рассказывал, мы внимали. Потом он подарил нам книжку «Урания», по-моему, и я попросил его сделать автограф. Вот такая встреча с Бродским, называется.

У меня была идея сделать что-то совместное с Мишей, но почему-то он не хочет ехать в Петербург. Он занимается своими делами, фотографией, выходит на сцену в качестве драматического актёра. Это человек, который вызывает огромное уважение как великий профессионал.

– Я не видел недавней трансляции «Лебединого озера» в 3D, так что своего мнения о подобных проектах нет, но я считаю, что снимать балет нужно обязательно.

Смотреть потом на себя со стороны, конечно, во многом странно. Прежде всего возникает дискомфорт между тем, что ты чувствуешь во время исполнения, и тем, что ты потом видишь на голубом экране. Я, по крайней мере, всегда чувствую несовпадение. И это не вопрос самокритики, хотя я, наверное, достаточно жёстко отношусь к тому, что делаю. Просто время идёт, и зачастую записи, которые были сделаны 10–20 лет тому назад, сейчас воспринимаются по-другому: балет идёт вперёд, меняется и эстетика – поэтому многие вещи, снятые тогда, сегодня я изменил бы кардинально.

Думаю, век любого артиста балета короток, хотя мне кажется, что при прочих равных вопрос не в возрасте, а в состоянии артиста. До того момента, пока он может держать публику, ему есть что сказать, – он имеет право выступать. И это уже вопрос не классического балета, а нахождения любого артиста на сцене, и неважно, классический ли это балет или фламенко. Это качество артиста.