Алексей Кудрин: «Я не несу ответственности за нынешний кризис»

В ходе Петербургского международного экономического форума экс-министр финансов подробно ответил на вопрос «НВ» о его ответственности за то, что происходит с российской экономикой

Он называет себя экспертом, а не политиком, говорит убедительно и тихо, обильно приправляя свою речь сложными экономическими терминами. Он занимает пост декана факультета свободных искусств и наук СПбГУ и возглавляет Комитет гражданских инициатив. На первый взгляд он мало чем отличается от других маститых аналитиков, чинно расхаживавших по павильонам «Ленэкспо» во время Петербургского экономического форума. Однако каждый шаг Алексея Кудрина неизменно вызывает фурор – на круглых столах с его участием яблоку негде упасть, а пресс-конференции собирают внушительные толпы журналистов. Оно и неудивительно – в последнее время экс-министр финансов явно активизировался в медийном пространстве, часто даёт интервью, а некоторые «хорошо информированные источники» предрекают ему скорое возвращение во власть. При этом господин Кудрин заработал себе репутацию жёсткого критика нынешнего правительства и сырьевой ориентации российской экономики. Но насколько этично критиковать ту экономическую модель, к созданию которой он имеет самое непосредственное отношение? С таким вопросом корреспондент «НВ» обратился к экс-министру финансов.

– Я не являюсь автором той экономической модели, которая сейчас сложилась в правительстве. Я уверен, что нам никогда нельзя превышать те государственные расходы, которые мы позволяем себе при мировой цене на нефть в 50 долларов за баррель. В период кризиса мы могли взять деньги из резервов и покрыть дефицит, но после кризиса мы должны были вернуться к отметке 50–60 долларов и в больших размерах не использовать накопленные ресурсы.

Сейчас мы находимся на уровне 110 долларов за баррель и, исходя из этой цены, планируем бюджет. Когда мы стали отходить от сбалансированной модели? Перед началом кризиса! Тогда цена на нефть продолжала существенно расти – напомню, что в июле 2008 года она составила 147 долларов. На тот момент всем казалось, что она уже никогда не упадёт, тем более до отметки 50 долларов. Поэтому были запущены дорогостоящие национальные проекты, государство принялось накачивать деньгами крупнейшие государственные корпорации. Эти проекты не принесли ожидаемого результата, а уровень нашей зависимости от продажи нефти только повысился. С этой ситуацией я боролся, но итоговые решения, увы, принимались не мною. Поэтому я решил покинуть правительство.

– Окончательно я определился с уходом из власти в момент, когда военные расходы были увеличены сразу на 2,5 процента от ВВП. И сегодня мы видим результат – высокие военные расходы и дефицит Пенсионного фонда предопределили стагнацию расходов на образование и здравоохранение. В этом я и вижу проблему нынешней экономической модели – мы не имели возможности так увеличивать расходы. Тем более мы не должны были так увеличивать дефицит Пенсионного фонда – следовало поднимать пенсионный возраст.

Я считаю, что у правительства должны быть три главные цели для инвестиций – человеческий капитал, инфраструктура и здравоохранение. Но именно под эти цели сейчас не выделяется должного финансирования. И когда я понял, что мы проходим «точку невозврата», я вынужден был уйти. Поэтому я не могу сказать, что несу полную ответственность за нынешний кризис.

Впрочем, в какой-то степени ответственность лежит и на мне. Главной проблемой в странах, завязанных на экспорт нефти (или с очень большой долей экспорта одного-двух видов товаров), является укрепление национальной валюты и существенное увеличение импорта. Всё это уменьшает возможности отечественного производства. Укрепление национальной валюты, произошедшее с 2000 по 2012 год, осуществлялось как среднеэффективный курс на 90 процентов, а как реальный курс к доллару – на 140 процентов. В результате импорт товаров и услуг в Россию возрос с 60 миллиардов долларов в 2000 году до 430 миллиардов долларов в 2012-м. Рост импорта опережал прирост ВВП и прирост потребления. Иными словами, импорт замещал российские товары и ограничивал рост несырьевых отраслей.

Второй негативный фактор – эмиссия денег, которую Центральный банк вынужден был проводить для скупки валюты, чтобы удержать курс рубля от дальнейшего укрепления. В результате у нас в некоторые периоды, особенно в 2006–2007 годах, денежная масса в стране росла темпами в 30–40 процентов в год. Кстати, именно в те годы мы больше всего накапливали в резервных фондах, из-за чего кто-то возмущался, что это обескровливает экономику.

Как бы то ни было, мы получили ещё один фактор, бьющий по отечественной несырьевой экономике, – инфляцию. Этот показатель у нас сначала упал в 2006 году до 9 процентов, а затем вырос до 11, а потом и до 13 процентов. В результате мы не смогли добиться снижения ставок кредитования на рынке и тем самым ещё раз ограничили возможности модернизации и развития своей промышленности.

И вот сейчас наступило то время, когда мы начинаем пожинать плоды той политики. Мы настолько увеличили импорт в Россию всех видов товаров, что создали огромные трудности отечественным производителям. И когда сейчас сельчане говорят, что в связи со вступлением в ВТО у них возникли сложности, все забывают, что рынок продовольственных товаров у нас давно занят импортом. Причём в большей степени мы это замещение уже прошли и вступление в ВТО уже не оказывает на эти процессы никакого влияния.

Об амнистии предпринимателей:

– Законы меняются, модернизируются, поэтому те составы, по которым предприниматели были наказаны, могли измениться или смягчиться. По этой причине сама идея амнистии понятна мне и близка. Другое дело, что в выступлении Владимира Путина было предложено обусловить проведение амнистии погашением части ущерба, что, на мой взгляд, неверно – ведь есть другие обоснования для амнистии. Что касается конкретно Ходорковского, то я не жду амнистии в отношении него и не думаю, что она его коснётся.

Об экономическом росте и курсе рубля:

– В течение двух-трёх лет ждать серьёзного экономического роста не приходится. Если ничего не делать, то он останется в пределах 2–3 процентов. Со временем, если будут увеличиваться мировые риски, экономический рост станет и вовсе отрицательным. Что же касается девальвации рубля, то в такой сценарий я не верю.

О второй волне кризиса:

– Я думаю, что мы находимся в начале полноценного кризиса, очень серьёзного. Проблема Греции не решена и, скорее всего, уже не будет решена. Выход Греции из еврозоны для меня практически неизбежен. По некоторым показателям мы хуже готовы, у нас меньше резервов. Нам кажется, что у нас опыт больше – мы знаем, что делать, мы один раз это проходили. Но этот новый кризис не будет похожим, он будет иметь свои особенности. Поэтому уповать на то, что нам уже известно, как всё делается, неправильно. Нам придётся на ходу смотреть, как будет разворачиваться этот особый вид кризиса.