«Претензий к судьбе у меня нет»

«НВ» первым публикует отрывки из будущей книги народной артистки России Светланы Крючковой «Разное счастье нам выпадает…»

Зрительская любовь к Светлане Крючковой не иссякает много лет. Такая любовь просто так не даётся, её надо заслужить. Она – да, заслужила: почти 80 ролями в кино (и все – такие разные), яркими, запоминающимися работами в театре. А в последние годы – необыкновенными своими выступлениями, когда со сцены Светлана Николаевна просто разговаривает со зрителями и читает стихи. «Читает так, – сказала одна из зрительниц, – что мурашки по телу…» Сегодня, кстати, на сцене Большого зала Консерватории им. Н.А. Римского-Корсакова Светлана Крючкова представляет новую программу «Перебирая наши даты…». А у читателей «НВ» сегодня есть возможность познакомиться с отрывками ещё не опубликованной книги.

…При всей публичности моих выступлений я ощущала себя в детстве трагически-одиноким человеком. Я была рыжая – это было не модно… У всех были чёрные ресницы, а у меня – белые. Я знала, что я – не такая, как все. Меня дразнили: «Рыжий-рыжий-конопатый», «Рыжий пёс на паре колёс». Я считала себя гадким утёнком, и самой моей любимой сказкой в раннем детстве… была сказка «Гадкий утёнок» Андерсена. Я настолько любила эту сказку, что, ещё не умея читать, знала, на каком слове заканчивается каждая страница.

…Недавно мне рассказали одну забавную историю обо мне маленькой – сама я плохо её помню… Но сначала поясню: я – сугубо городской человек. Я боюсь природы. Когда мой муж Саша – мне было тогда тридцать девять лет – привёз меня в деревню и сказал: «Пойди погуляй», я вышла за калитку и тут же вернулась. Он спросил: «Почему ты не гуляешь?» Я говорю: «Я боюсь». Он удивился: «Чего?» Я говорю: «Травы. Я же не вижу, что там под ней. Может, там кочка или ямка…» Тогда муж выкосил для меня тропинку, и я гуляла только по ней. Я привыкла ходить по асфальту… Это был мой второй приезд в деревню.

А впервые я оказалась в деревне, когда мне было шесть лет, брату Вове – восемь с половиной, а сестре Майе – одиннадцать. Сестра-то и рассказала мне о том, что я там делала. Мы жили на хуторе у тётки Лиды – старшей сестры моего отца. Стояло жаркое лето. Дома в той местности топили торфом, который, как известно, лежит в болоте… Майя и Вова каждый день ходили резать торф. У меня была другая «работа». Я садилась под кустиком и начинала рассказывать байки, которые обожала слушать тётка Лида. И за эту мою способность я, оказывается, и была освобождена от тяжёлых работ.

…С физикой я вообще не дружу. К электричеству мне лучше не подходить. Однажды я решила сделать «электрофорез»: хотела намочить электрогрелку, включить её в розетку и положить себе на живот. Когда я проходила мимо телефона в ванную комнату, раздался звонок. Я сняла трубку. «Что ты делаешь?!» – спросила мама. Я сказала. «Ты что, с ума сошла?» – воскликнула мама в ужасе. Если бы не мамин звонок, то эпитафия на моей могиле могла бы быть такая: «Умерла от электрофореза!»

…Интересно, что я помню точно, когда и как я полюбила стихи раз и навсегда. Тогда мне ещё не исполнилось одиннадцати лет. Я жила в центре Кишинёва, в маленьком, закрытом дворике. Одноэтажные домики, квартира с плитой, которая топится дровами, с чугунными снимающимися кругами. На ней готовили еду. Горячей воды у нас не было. Туалета дома тоже не было – он был во дворе. Там же стояли сараи с дровами и углём…

Я лежала у печки – я хорошо помню этот запах, хорошо помню кочергу, что стояла у печки, помню металлический лист, защищавший пол от искр, совочек, который всегда лежал возле угля или дров… Помню топчан, на котором спала бабушка в проходной комнате, большой круглый стол, оранжевый абажур. Типичный интерьер пятидесятых годов. За окном была зима. У меня очень сильно болело горло... А в ту пору мой старший брат купил собрание сочинений Сергея Есенина – несколько томиков голубого цвета. Я была в доме одна. В печке потрескивали дрова, я лежала на бабушкином топчане, смотрела в окно… Шёл снег. Вообще, снег в Молдавии – большая редкость… За окном стояло дерево. Я открыла томик Есенина и попала на строчки:

«Белая берёза

Под моим окном

Принакрылась снегом, 

Точно серебром…

На пушистых ветках

Снежною каймой

Распустились кисти

Белой бахромой».

Я подняла глаза – и вдруг увидела то, что описал Есенин… И мне внутри стало так горячо!!!

…Именно первому мужу я должна быть благодарна за свою киносудьбу. Дело в том, что ему была предложена роль Ганжи (которую в итоге сыграл Александр Збруев) в фильме «Большая перемена». И он – поскольку относился ко мне как к младшей по профессии – сказал: «Возьми мой сценарий и отвези его на «Мосфильм»!» Я приехала, зашла в дверь, на которой было написано: «Большая перемена». Там сидела только ассистентка по актёрам Любовь Борисовна Бушарова. Она даже головы не подняла… Выходя, в дверях я чуть не столкнулась лбом с человеком, который входил в комнату. Он говорит: «Ой, здравствуйте! А вы кто?» Я говорю: «Я – Света». – «А что вы делаете сегодня вечером?» Я подумала: «О-о-о-о! Меня предупреждали про киношников…» Говорю: «А что?» – «Я хотел вечером пригласить вас на репетицию». Спрашиваю: «А вы кто?» – «Я – Алексей Александрович Коренев, режиссёр фильма». В восемь вечера я пришла на репетицию. Коренев предложил мне порепетировать роль Светланы Афанасьевны – жены Ганжи, на которого уже был утверждён Саша Збруев. Так что мой муж остался без роли. На этой первой репетиции всё прошло, с моей точки зрения, неудачно… Я пошла со слезами на глазах домой в полной уверенности, что на роль Светланы Афанасьевны я не гожусь. Как только я вошла в дом, раздался звонок от Любови Борисовны: «Светочка, Алексей Александрович берёт вас сниматься… Но он вам предлагает играть другую роль». Я спрашиваю: «Какую?» – «Нелли Леднёву». А я уже знала, что на эту роль он хотел взять Катю Васильеву.

Надо сказать, что в «Большой перемене» я играла роль, которая была ближе всего мне самой…

…В театре я всё время росла. Театр – это постоянная тренировка. Драматический артист без театра – это как артист балета без станка. Если он перестал ходить каждый день в балетный класс – он уже никогда не будет солистом.

…В театре я сама отвечаю за то, что происходит в голове и в душе у зрителя. Я знаю, когда надо крикнуть, когда сказать очень тихо, иногда вообще нужна тишина – и я могу помолчать… В театре я воздействую на зрителя немедленно и непосредственно. И, кроме того, в театре невозможно дать себе поблажку. Там не будет второго дубля, восьмого и так далее. Допустим, на каждом спектакле «Вишнёвый сад», после диалога Раневская – Лопахин: «Продан вишнёвый сад?» – «Продан». – «Кто купил?» – «Я купил», ровно в 21 час 33 минуты из моих глаз должны политься слёзы. Не раньше и не позже. Как я это делала? Это – моя профессиональная тайна.

…Один из самых страшных дней моей жизни – 23 мая 1989 года. Не стало Гоги (Георгия Александровича Товстоногова. – Прим. ред.). Я узнала об этом в 10 вечера – позвонила Даша Приставко. Реакция моя на сообщение была чудовищно эгоистична. Я сказала: «Всё. Мне конец». – «В каком смысле?» – спросила Даша. «В прямом». Я ещё ничего не знала, не понимала и тем более не вычисляла – я просто чётко почувствовала, что земля ушла из-под ног. Кончилась моя жизнь в «Отчем доме». Я потеряла Отца. (Да простит меня Бог, такой пустоты и обрыва я не чувствовала, когда умер мой родной отец.) Товстоногов был единственным человеком, за спиной которого я ощущала себя абсолютно защищённой. Никогда со мной не друживший и не общавшийся помимо репетиций. Но я знала (и знал не только весь театр, но и весь город Ленинград), что, пока я его актриса, на меня никто не посмеет даже посмотреть косо… На следующий же день после его смерти до конца сезона из репертуара были убраны все мои спектакли.

…Можно быть гениальной артисткой, но Дюймовочку в пятьдесят лет уже играть нельзя. Лучше играть маму Жабу. Мне кажется, это правильней…

…В один из приездов – не помню точно в какой – он (Никита Михалков. – Прим. ред.) начал говорить со мной о том, что они с Александром Адабашьяном пишут сценарий, который называется «Одинокий охотник», и что для меня там есть эпизод. А сыграть у Михалкова даже эпизод – была мечта любого артиста… Он очень интересно рассказывал мне о моей будущей роли: девушка, находящаяся в каком-то особом состоянии, которая должна «станцевать свою судьбу» – выразить в танце и это своё состояние, и обстоятельства своей жизни... А потом неожиданно позвонил мне и говорит: «Приезжай, я начинаю работу». – «Над «Одиноким охотником»?» – «Нет-нет, это уже другой сценарий и другая роль, но она тоже – для тебя. Приезжай!» И я, не читая сценария, поехала. Сценарий назывался «Была – не была!». Картина вышла в прокат под названием «Родня». «Одинокого охотника» Никита так и не стал снимать.

…Тётю Песю я играла с огромным удовольствием, потому что у нас в Кишинёве, где я родилась, во дворе было семь еврейских семей, три русские и одна украинская. Так что мне надо было всего лишь вспомнить, что я слышала в детстве. Я даже спорила с нашим консультантом: «Люсик, не говорит старая еврейка «шо», она говорит «что». Местные жители – мы снимали на Молдаванке – меня постоянно спрашивали: «Вы с какого двора?» А администратор съёмочной площадки в один из первых дней меня окликнул: «Женщина, куда вы идёте? Там съёмки!» Да что там! Меня сын родной не узнал. Я вышла из гримёрки, он стоит и смотрит на меня. Я подхожу ближе, а он не реагирует. Я ему: «Саша!» – а он от растерянности и испуга: «Ма-ма!»

…Однажды я получила записку от незнакомого мужчины: «Уважаемая Светлана Николаевна! Хочу сказать вам спасибо за сегодняшний вечер. Читал поэмы Цветаевой – ничего не понял! В вашем исполнении – всё просто и ясно». Мне кажется, что я действительно умею переводить стихи с поэтического на «слушательский» язык. Люди начинают слышать, видеть поэта (он проступает через то, как я читаю) и, как следствие, любить его.

…Того, что свалилось на меня, хватило бы на пять жизней. Ну, на три-то точно. Девять тяжелейших операций. Две клинические смерти. Две тяжёлые черепно-мозговые травмы – чудом с того света выбралась! Оба раза – тяжелейшие роды… Но я всё принимаю как неизбежность и указание свыше. Болит нога? Значит, не надо никуда бежать, ехать, сижу дома в тишине и одиночестве: читаю книжки, работаю над новыми программами, в конце концов, общаюсь с близкими или слушаю хорошую музыку. Да, в конце концов, просто прислушиваюсь к тому, что звучит внутри меня.

…Я искренне считаю себя счастливым человеком! Никаких претензий к судьбе у меня нет. Она подарила мне женское счастье, материнское и профессиональное. Но гладкой жизни – не бывает. Может быть, завтра я останусь одна. Нет, всё-таки с моим любимым котом (он-то уж точно ко мне привязан). Я не заглядываю далеко в будущее. Я очень люблю фразу из «Винни Пуха»: «Сегодня – это же мой самый любимый день!»