«Нас, дирижёров, не слышно»

Александр Канторов рассказал «НВ», как он помогает маленьким слушателям воспринимать классику, а оркестрантам – забывать о насущных проблемах

Маэстро Канторов всегда ведёт свои концерты сам. И при этом рассказывает о произведении, ноты которого раскрывают оркестранты, совсем не то, что принято перечислять в официальных описаниях творчества композиторов. Его самого явно интересует другое: как в душе человека рождается музыка? Ответа на этот вопрос, разумеется, не может дать никто. Но, настраивая зал на Штрауса или, скажем, на Чайковского, он словно раскрывает Великую тайну, имя которой – Классика. Поэтому, зайдя после концерта в гримёрку и увидев, что дирижёр пьёт воду из банальной пластиковой бутылочки, я опешил. Как-то уж очень не вязалась такая картинка с ощущением высокого полёта, которое он дарил слушателям 15 минут назад! Все заранее заготовленные вопросы выскочили из головы…

Почувствовав это, Александр Яковлевич первым начал разговор:

– Вы тоже думали, что дирижёр – это надутый маэстро?

– До вашего концерта, признаюсь, да. И поэтому готовился спросить: всегда ли у вас в душе музыка или бывают «тихие» периоды?

– Боюсь, что постоянно. Музыка – это же безбрежное, необъятное и всегда разное море. Сегодня ты общаешься с какой-то тихой, старинной мелодией, завтра в душе звучит Бетховен, а послезавтра – Брамс с его напряжённой борьбой за счастье. Так и шарахаешься от одного настроения к другому… Но ведь нас, дирижёров, не слышно, мы просто бесшумно машем руками, поэтому моя самая главная задача – передать свои ощущения в оркестр, чтобы музыканты выплеснули в зал то, что может задеть человека за живое.

– Да, но, согласитесь, классику знает сегодня далеко не вся молодёжь. Причём, как только об этом заходит речь, практически все ваши коллеги ругают власть, говорят, что искусству уделяется слишком мало внимания. И это, увы, действительно так. По-вашему, есть надежда, что нынешние тинейджеры когда-нибудь предпочтут симфонию рэпу?

– Что вам сказать… У меня есть ощущение, что и Моцарт, и Бетховен, и Чайковский – все они сидят сейчас там, наверху, над облаками, смотрят на нас и посмеиваются. Потому что уж точно знают: сегодня у власти одни, завтра – другие, но, как бы ни складывалась наша жизнь, музыка вечна, она звучит и будет звучать. Одним словом, я спокоен и за классику, и за ту роль, которую она будет играть во все времена.

– Вы оптимист. Только ведь у нас, согласитесь, совсем не редкость случаи, когда человек доживает до пенсии, ни разу в жизни не услышав живого оркестра.

– Вот как раз против этого я всячески и пытаюсь восстать, стараюсь сбить настороженность, с которой молодые люди, которые в первый раз пришли слушать серьёзную музыку, смотрят на оркестр. Они зачастую заранее уверены: «Ой, да мы всё равно ничего не поймём… Нам будет скучно…» Такие стереотипы надо изгонять поганой метлой! Поэтому-то я и веду свои концерты сам. Выхожу, начинаю что-то рассказывать, и минут через пятнадцать все предубеждения обычно разбиваются.

– Сегодня и пятнадцати не прошло. Вы объявили: «Петя и волк», начали: «Рано утром пионер Петя открыл калитку и вышел на большую зелёную лужайку». Потом повернулись к оркестру – и…

– …и пам-пам-парам-пам-пам! «Петя и волк» нас всегда выручает.

– Если не ошибаюсь, вы с него начинали и свой знаменитый концерт в Ледовом, когда играли для 10 тысяч ребят?

– Сначала был эксперимент в зале «Октябрьский». А уж потом, когда я понял, что у меня получается удерживать внимание большой толпы молодёжи, – в Ледовом. Сначала я, честно говоря, слегка нервничал, но когда всё-таки вышел, не сказал залу ни «Здравствуйте!», ни «Сейчас мы погрузим вас в великую музыку». Начал просто: «Вот такие персонажи у нас. Флейта – это птичка…» Выходит флейта – спрашиваю детей: «Запомнили?» И представляете, 10 тысяч ребят звонкими голосами мне в ответ: «Флей-та!»

Теперь мне всё равно – играть для пятисот человек или для пяти тысяч. И мне такие вещи очень нравятся. Ведь так можно повлиять на целое поколение. Спортивных-то комплексов у нас в России сейчас много, так что будем работать. Дадим молодёжи шанс услышать оркестр и выбрать, нужна им классика или нет.

– Согласен, но, Александр Яковлевич, тут встаёт ещё один не менее серьёзный вопрос. Вот, скажем, сегодня молодые люди, что сидели в зале, пришли к выводу: классика – это легко, весело и приятно. А завтра они сгоряча купят билеты на Вагнера – и что?

– Это очень тонкое дело. Существует разная музыка. Есть классическая, но популярная, для массового слушателя. Вы, может быть, видели, какие концерты бывают на Западе. Люди – десятки тысяч! – располагаются прямо на траве, их так много, что, кажется, заполнено пространство до самого горизонта.

– И это здорово!

– Однако есть и музыка как бы для элитной части публики. Вы знаете, у меня был забавный случай. Друзья, которые стараются не пропустить ни одного нашего концерта, приехали не так давно в Вену и решили там сходить на Третью симфонию Бетховена. А когда вернулись домой, рассказали мне: «Что-то нам слишком сложно было. Мы, оказывается, такие неподготовленные…» Я выслушал их и говорю: «Надо советоваться, куда идти и на что».

– То есть начинающие должны приобщаться к классике очень осторожно?

– Я бы сказал: избирательно и толково. Если пустить это дело на самотёк, может получиться совсем нехорошо. А ведь самое главное – это чтобы людям хотелось слушать ещё и ещё. И когда я слышу из зала: «Ой, а что, уже закончилось?» – это для меня самый большой комплимент.

– И самая большая радость для слушателей! Тем более что многие из них, имея совсем невысокие доходы, далеко не часто могут позволить себе сходить на концерт.

– Конечно.

– Но, раз уж речь зашла о деньгах, спрошу: ваш оркестр государственный – финансирования хватает?

– Раз публика нас так встречает, значит, вроде бы хватает – да? Правда, музыкантам, конечно, тоже приходится постоянно выбирать, то ли зуб себе вылечить, то ли ребёнка начать учить английскому языку...

– И в результате получается – скрипач приходит на концерт в расстроенных чувствах, и его настроение не лучшим образом влияет на исполнение?

– А вот это как раз во многом зависит от дирижёра. Где ласками, где сказками – как угодно, но я должен добиться, чтобы они все, с какой бы массой житейских проблем ни пришли на репетицию или концерт, приобщились к музыке, которую исполняют.

– Вы сказали: «То ласками, то сказками…» Получается, руководитель оркестра не обязательно должен быть властным человеком?

– Мм… Очень сложный вопрос… Все дирижёры очень разные, и характеры у них тоже разные. Просто они бывают хорошими и бывают плохими.

– А может ли великий дирижёр, что называется, «вытащить» никудышный оркестр и наоборот?

– Запросто! Мой профессор Илья Александрович Мусин всегда говорил: «Дирижирование – дело тёмное». И это правда. Я, например, до сих пор не понимаю, почему у одного звучит, а у другого не звучит. Это загадка. Но без неё было бы, наверное, скучно заниматься нашим делом.

– При вашей загрузке скучать, наверное, некогда… Кстати, на сколько вперёд расписан ваш график?

– Я, в отличие от некоторых известных дирижёров, не люблю, когда меня спрашивают: «Так что вы нам сыграете через два года во вторник после обеда?» Да чёрт его знает! Вот сегодня мы придумывали и корректировали свою программу прямо перед концертом. Вместо акустической репетиции.

– Вы много гастролируете?

– В общем, достаточно.

– Собственно, можно было бы и не спрашивать – вас ведь в Петербурге не очень-то и застанешь…

– Ну, это не совсем так. Лет 7–8 подряд мы очень много ездили, но потом я решил: хватит! Мне интереснее быть здесь. И – скажу вам по секрету – оркестр ещё ничего толком не знает, но «Ленполиграфмаш» строит для нас на Карповке, около метро «Петроградская», концертный зал на 500 человек!

– Вот это да!

– К лету уже всё будет готово, сейчас занимаемся акустикой. И знаете, что я думаю… А вдруг это станет примером для других директоров предприятий? Может такое случиться – как вы считаете?..