«Я не могу выйти к оркестру «пустым»

Выдающийся дирижёр Марис Янсонс рассказал «НВ» о том, как ему заново открылась лирика Чайковского и на что он решил потратить «нобелевскую премию по музыке»

 

Выдающийся дирижёр Марис Янсонс рассказал «НВ» о том, как ему заново открылась лирика Чайковского и на что он решил потратить «нобелевскую премию по музыке»

Маэстро Марис Янсонс наведывается в родной город нечасто. В этот раз он впервые приезжает с Королевским оркестром «Концертгебау», совершая кругосветное турне в честь 125-летия коллектива. Нелишне заметить, что под руководством маэстро Янсонса амстердамский оркестр очутился на высшей строчке мирового рейтинга оркестров, сместив с насиженного места Венские и Берлинские филармоники.

В Петербург оркестр заедет лишь на день, перед двухдневными выступлениями в Москве, завершающими Год Нидерландов в России. На московских концертах будет присутствовать королевская чета – король Виллем-Александр и королева Максима. А перед тем в Петербурге в Большом зале Филармонии 8 ноября музыканты сыграют Вторую симфонию Густава Малера.

– Оркестр «Концертгебау» не случайно называется Королевским. Патронессой его четверть века была королева Беатрикс. В апреле королева отреклась от престола в пользу своего сына Виллема-Александра. Кто сейчас является патроном оркестра?

– Королева Максима, супруга короля. Она очень любит наш оркестр и, кстати, делает многое для развития детского музыкального образования в стране. В этом году в Нидерландах очень сильно сократили финансирование культуры. Многим оркестрам, хорам урезали бюджет вдвое, им пришлось сократить концертную деятельность, иные оркестры просто закрылись. Общественность возмущена: люди не ожидали, что в Голландии может произойти подобное. Но правительство отговаривается финансовым кризисом.

Слава богу, нашего оркестра сокращение бюджета не коснулось: всё-таки это лучший оркестр мира, и в этом году у него юбилей – 125 лет. Королевская семья всегда очень внимательно относилась и относится к оркестру. Когда королева Беатрикс приезжала в Латвию с официальным визитом, она пожелала, чтобы оркестр сыграл на концерте в Оперном театре Риги: нам оплатили дорогу, перевозку инструментов – всё абсолютно!

И ещё один раз был такой же случай, когда королева Беатрикс встречалась с президентом Германии в Берлине. Тогда мы тоже выступали на официальном вечере.

– Оркестр обязан выступать на протокольных мероприятиях?

– Это случается нечасто. Вот недавно, например, королева Максима праздновала своё сорокалетие. Она попросила нас дать концерт в зале «Концертгебау». Мы сыграли, Даниэль Баренбойм выступил в концерте как солист-пианист, потом ещё сыграл на бис аргентинское танго… Ведь королева Максима родом из Аргентины, как и сам Баренбойм. А после концерта приглашённые гости – 3000 человек – вышли в фойе. Ну, вы ведь знаете, какие там роскошные фойе… И гости королевы веселились до утра, танцевали всю ночь.

– Да, правда, мне очень понравилась атмосфера зала – радушная, гостеприимная, всем наливают в антракте. А потом гуляешь по фойе, рассматриваешь картины, скульптуры в гостиных... Интерьеры такие замечательные…

– Амстердам вообще очень толерантный, свободный город, мультикультурный, прогрессивный. У них там такая демократия – нам и не снилось…

– Но я слышала, кофе-шопы сейчас прикрыли…

– Не то чтобы прикрыли – так, немного навели порядок. Там сложно: своим всё разрешено, туристам – не совсем всё, но если очень попросишь – то и им можно…

– Вы опытнейший дирижёр с огромным послужным списком: сотни раз вы играли с разными оркестрами симфонии Малера, Бетховена, Брамса, Шостаковича. Как сейчас происходит работа над партитурой? Как вам удаётся находить новые смыслы в давно и хорошо известной музыке?

– Я не позволяю себе расслабляться, невзирая ни на что. Конечно, я играл симфонии Малера или, скажем, Шостаковича и в Осло, и с Питтсбургским оркестром. Мог бы теоретически не открывать партитур, не готовиться к концертам. Но я вновь и вновь перечитываю литературу о сочинении, погружаюсь в атмосферу музыки, чтобы оживить её, переосмыслить, найти новое звучание хорошо знакомой партитуры.

Скажем, Вторая симфония Малера – я делал её год назад. Летом играл её в турне с Баварским оркестром – в Зальцбурге, в других городах. Но я взглянул на неё как бы впервые и почувствовал, что в меня вливается какая-то новая энергия.

– В Зальцбурге вы играли также две Шестые симфонии – Шостаковича и Чайковского, обе – крайне трагические. И это стало для меня лично настоящим потрясением…

– С Чайковским – особый случай. Когда я прекратил работу в Санкт-Петербургской филармонии, я решил для себя, что Чайковского больше играть не буду. Я столько переиграл здесь симфоний Чайковского, что решил: нужно переходить на другой репертуар. Правда, когда я пришёл в оркестр Осло, мне снова пришлось начать с Чайковского, так как меня пригласили туда именно для освоения оркестром русского репертуара. И мы тогда переиграли все симфонии, причём начал я почему-то с «Манфреда».

Но последние восемь лет я Чайковского не играл. И думал уже, что проживу и без Чайковского. Я полюбил немецкую музыку – Бетховена, Штрауса, Малера, Брамса. А что там, у Чайковского? Секвенции, квадраты, каденции…

Но как-то перед гастролями в Японии меня попросили сыграть Четвёртую симфонию Чайковского. И я почувствовал, что слышу его по-новому: как будто в моей душе вновь распахнулись двери, ведущие к этой музыке! Потом я сыграл Пятую симфонию и вот прошедшим летом – Шестую.

Но это так трудно – быть всё время в форме, предлагать оркестру новое слышание, новые интерпретации! Всё время нужно заниматься. Ирина, моя жена, говорит, что это невозможно – так долго мусолить партитуры. Говорит, что я и так всё наизусть знаю.

А я не могу остановиться, боюсь, что окажусь не готов к концерту, что выйду к оркестру «пустым» – и тогда музыки не случится. Я всегда готовлюсь: читаю, просматриваю партитуру, прикидываю звучание. И к концерту «наедаюсь», знаю, что я «сыт». Многое из прочитанного мне, может, и вовсе не пригодится. Но для меня важно это внутреннее ощущение уверенности в своих силах, знаниях, эрудиции, когда я выхожу к оркестру.

– Только что в Амстердаме прямо во время концерта вам был пожалован орден «Нидерландского льва» – это был такой сюрприз от правительства Нидерландов. А в июне, в Мюнхене, вам была присуждена «нобелевская премия по музыке» – таково неофициальное название премии Эрнста фон Сименса. Награды наипочётнейшие.

– Да, мне даже неловко говорить об этом. Ведь премию Эрнста фон Сименса вручали таким великим людям – Бриттену, Караяну, Штокхаузену, Ростроповичу, Аббадо, Лигети.

Кстати, на церемонии вручения премии я был обязан сыграть одно из сочинений прошлых лауреатов премий – и мы с оркестром Баварского радио сыграли четвёртый танец из сюиты Лигети «Румынские танцы».

Церемония проходила ужасно торжественно. В очаровательном зале Принцрегентен-театра собрались сливки мюнхенского общества: графы, меценаты, бизнесмены. Томас Хэмпсон читал мне Laudacio – это такой род дифирамба. В денежном выражении премия составила 250 000 евро. И я сразу же при всех заявил, что отдаю премию на строительство концертного зала для оркестра Баварского радио. Мы много лет добиваемся, чтобы в Мюнхене построили современный зал с хорошей акустикой. Моя премия стала первой лептой в общую копилку, надеюсь, теперь власти Мюнхена уже не смогут отвертеться и концертный зал будет построен.

Эта страница использует технологию cookies для google analytics.