«Дедушка был своим человеком в доме Пушкиных»

Прогуливаясь по улочкам старого Вильнюса, осматривая выставленные на продажу картины местных художников, невозможно не обратить внимания на одного из них – крупного, громкоголосого. Общительного. А если удастся завлечь его в какое-нибудь тёпленькое местечко, например в гостиничный номер, можно услышать историю, которую, хочется надеяться, Ян Козич рано или поздно изложит на бумаге…

– Я и сейчас не без гордости говорю, что служил в Советской армии, и счастлив, что меня направили под Ленинград, в Сертолово. Я был очарован городом на Неве настолько, что позже, когда женился, первым делом любимую женщину повёз в Ленинград. «Москва – потом!» – говорил я ей.

Провожая в армию, мама повесила мне крестик. Однажды его увидел замполит, он сказал: надо снять и выбросить. «Не выброшу! Мать повесила, только она может снять. Я дал присягу и буду верно служить Родине. Крестик не помеха». Замполит посоветовал: «Лучше зашей в пилотку». Я не стал зашивать, и никто больше ко мне не приставал. Никакой дедовщины в части у нас не было, а вот дружба народов была настоящая. Меня, поляка по национальности, никто ляхом или ещё каким-нибудь обидным словом ни разу не назвал. И после того, как Советский Союз развалился как изношенные сапоги, у меня отношение к русским не изменилось. Русские – народ работящий, гостеприимный. В 1967-м меня послали на уборку урожая в Волгоградской области, так там нас, солдатиков, угощать готовы были в каждом доме. «Ян Антонович, а огурчиков солёненьких не желаете?» Водку предлагали. Я отказывался: «Срочникам не полагается».

Однажды в Ленинграде я увидел, как плачет пожилой человек. Подошёл: «Вас кто-то обидел?» – «Никто не обидел, а плачу я потому, что хлеб на земле валяется. Может быть, такого куска хлеба не хватило моим близким в блокаду, чтобы выжить…» Я написал об этом и послал заметку в газету, её напечатали. И я стал активно сотрудничать с газетами Ленинградского военного округа «Знамя Родины» и «На страже Родины», окончил школу военкоров.

Отслужив, работал я наборщиком-верстальщиком в вильнюсской типографии Комитета госстандарта Совета Министров СССР и внештатно занимался журналистикой. А ещё я пишу стихи. В перестроечные времена занялся живописью. В трудные времена и в космос без подготовки полетишь! Так получилось, что я оказался без работы. Семью – у меня двое детей – кормить было нечем. В отчаяньи подумал: разденусь догола и пройду по проспекту Ленина, чтобы попасть в дурдом, – хоть какое-то пособие семья получать будет. Но случайно встретился с другом, он предложил мне продавать картины одного художника. Сначала не очень покупали, а потом лучше, лучше, лучше. И я подумал: я рисую же не хуже! Начал писать городские пейзажи, старый Вильнюс, но не только. Я столько Иисусов написал, что, думаю, в рай меня пустят без очереди. Сам кардинал Литвы Аудрис Бачкис у меня заказал Христа.

Я написал стихотворение, в котором прошу папу римского благословить Литву на процветание. И – не поверите – папе передали текст этого стихотворения. Когда он летел на Гору крестов. (Есть у нас под Шяуляем такое уникальное место: холм, на котором больше 20 тысяч крестов.) Передали люди, которые покупали у меня мои картины религиозной тематики. Больше скажу: они мне пообещали передать стихотворение, когда самолёт с папой римским будет пролетать над Вильнюсом. Потом говорили, что так и было.

Я горжусь своими предками. Мой дедушка – скульптор Адольф Шимановский – какое-то время жил и работал в Петербурге и там подружился с младшим сыном Пушкина Григорием. Григорий был женат на дочери генерала, специалиста по строительству железных дорог Мельникова. Супруги Пушкины обосновались под Вильнюсом, в имении Маркучай, подаренном Варваре отцом. Там сейчас Литературный музей Александра Пушкина.

Дедушка был своим человеком в доме Пушкиных. Он перетащил из Петербурга в Маркучай двух своих сестёр. И они тоже там стали своими. Варвара Александровна в своём завещании, составленном в 1935 году, незадолго до смерти, отписала усадьбу Виленскому русскому обществу, а участок земли передала в дар в знак благодарности моим предкам. Также подарила французскую вазу, самовар, ещё что-то. Ваза в музее, самовар у меня хотели купить – я сказал: «Не продам, это память о деде». Таким образом, Варвара Александровна помогла встать на ноги моим предкам в трудные для них времена.