Польша, камо грядеши? Части II-IV

Вчера «НВ» начало публиковать серию очерков главного редактора газеты Михаила Иванова, написанных по следам поездки в Польшу, в которых он пытается понять эту страну и разобраться, почему русским и полякам всегда было сложно найти общий язык. А в понедельник поздним вечером группа агрессивных националистов устроила погром у российского посольства в Варшаве (на фото). В таких случаях принято говорить: «Нарочно не придумаешь». Мы уверены, что случившееся в столице Польши – лишь маленькая капля негатива в море добрых отношений между русскими и поляками, и надеемся, что наши публикации внесут свою скромную лепту в сближение двух славянских народов. 

(Продолжение. Начало – в «НВ» от 12.11.2013)

Есть такой анекдот, популярный в Польше. Собрался как-то француз в Москву, а русский в Париж. Оба сели в поезд и отправились в путь. И оба вышли в Варшаве, потому что каждый думал, что добрался до цели.

Я приехал в Варшаву не потому, что хотел обнаружить в ней Европу. Я вообще приехал в Польшу с чувствами сложными, противоречивыми, как и полагается настоящему русскому в представлении европейца. Я хотел понять поляков. Я хотел, чтобы поляки поняли меня. Одним словом, я приехал с высокой миссией мира. Ведь не секрет, что наши страны уже давно испытывают друг к другу болезненное влечение, хотя и стесняются в этом признаться. Нам легче враждовать, чем жить в любви. Ну как тут не вспомнить бессмертные строки Пушкина?

Оставьте: это спор славян между собою,

Домашний, старый спор, 

                                 уж взвешенный судьбою…

 Кто устоит в неравном споре:

Кичливый лях, иль верный росс?

Славянские ль ручьи сольются 

                                                    в русском море?

 Оно ль иссякнет? Вот вопрос.

Боюсь, лицо моё ещё горело, когда мы вышли на улицу.

– Ты сам хотел чего-нибудь остренького, – примиряюще сказала Лена. Милая украинка Лена. Я очень благодарен ей за помощь. В Варшаве я был за ней как за каменной стеной. Переводчик, гид, неутомимый организатор. И ещё миротворец. Представляя меня очередному поляку, она всегда подчёркивала, что я из Петербурга, и если до товарища не доходило, что из этого следует, поясняла, что это «самый европейский город в России». Это значило, что я в общем-то европеец и меня можно не бояться. Честно говоря, меня это сначала несколько сковывало, потому что я не вполне понимаю, что такое европейский стиль. В подобных ситуациях на всякий случай я пытался придать лицу несколько вырожденческое и усталое выражение: мол, видал я и перевидал вас всяких разных и ничем вы меня удивить не можете. Не мне судить, насколько хорошо это у меня получалось. Одно могу сказать: трудно быть декадентом, когда в тебе 120 кило весу и ты носишь фамилию Иванов.

– А сейчас, – сказала довольная Лена, – мы встретимся с самой настоящей польской аристократкой. Её зовут Мария Пшеломец.

Пока мы добирались до кафе, где была назначена встреча, я узнал много интересного. Пани Мария – старинного польско-литовского рода, стартовавшего в летописную историю аж в XIII веке. Журналистка. Автор популярной в Варшаве публицистической программы «Студия Восток». Отлично владеет многими языками, в том числе и русским. Хорошо знает Россию.

Я увидел её среди прохожих и понял, что это она, сразу. Осанка – главное, что выделяет человека в толпе. Она помахала нам рукой. Миловидная женщина средних лет с открытым, дружелюбным и немножечко пытливым (журналист!) взглядом. Крепкое рукопожатие. Какие-то слова, когда отвечать легко и даже радостно. Естественность, которая воспитывается поколениями и передаётся собеседнику в первые же минуты общения. Декаденствовать как-то сразу расхотелось.

Мы зашли в кафе, которое по питерским меркам можно было бы назвать весьма скромным (кафе в Польше и ресторанчики в центре города отличает простота, которая даже удивляет петербуржца). За столиком Мария сняла с пальца перстень и передала его мне.

– Это наш фамильный перстень. Передавая его мне, мама сказала, что он четыре раза побывал в Сибири! Первый раз в начале XIX века, последний – в середине XX. Мама сказала, что очень хочет, чтобы в пятый раз перстень попал в Сибирь только в том случае, если его обладатель приедет туда добровольно.

Перстень незатейливый, с потёртой монограммой на камешке, тёплый. Кажется, это тепло всех рук, которые украшал он. Что делали эти руки в Сибири? Добывали руду в шахте? Рубили деревья? А может быть, писали деловые бумаги в канцелярии губернатора? Лучшего начала для беседы о российско-польских отношениях и не пожелаешь.

– У поляков есть такая шутка, – Мария забрала перстень и надела его снова на палец. – Когда Бог распределял народы на карте Европы, один из ангелов, помогавших ему, ткнул пальцем на карту и сказал: а поляков, шутки ради, поместим между Россией и Германией!

С горечью я поведал Марии о разговоре с Адамом Эбергардтом. Выходило, что куда ни кинь – везде клин. Слишком велики обиды. Слишком глубоки противоречия. Слишком сложны проблемы. Тупик.

– Я не согласна, – сказала Мария, спокойно всё это выслушав. – Вы знаете, меня в Польше многие мои коллеги считают сумасшедшей.

Выдержав драматическую паузу, она продолжала:

– Я молюсь за Россию. Да, да, за Россию. Постоянно.

Если ты, дорогой читатель, не молишься постоянно за Россию, то поймёшь, что я испытывал, услышав это признание.

– Вы слышали что-нибудь о чуде в Фатиме? Нет? Тогда напомню. 13 мая 1917 года было первое явление Богородицы трём детям-пастушкам в Фатиме. Россия, которой суждено пройти в XX веке грозные испытания, вновь должна быть посвящена сердцу Богородицы – об этом сказала детям Фатимы сама Дева Мария. Об этом чуде написано много книг, нет нужды пересказывать всё подробно, однако мало кто помнит, что покушение на Папу Римского Иоанна Павла II было совершено тоже 13 мая 1981 года турком-террористом из секты «Серые волки» Али Агджи.

Вообще-то покушение намечалось на другой день, но произошло в этот. Ещё два обстоятельства, о которых нельзя не сказать. В момент покушения папа склонился над ребёнком, чтобы рассмотреть медальон, – на нём были изображены дети Фатимы. Это спасло его от пули в голову. Три другие пули тяжело ранили папу в живот. Четвёртую заклинило, хотя пистолет тщательнейшим образом проверялся накануне покушения. 

Кто-то может видеть в этом только цепь случайных совпадений, я же верю, что это был Божий промысел, и он указывает на то, что мы все должны помочь России на пути её христианского становления. Мы, поляки, много говорим в Польше об испытаниях, выпавших на долю нашего народа. Всё это так. Но не следует забывать о том, какие тяжкие испытания достались русскому народу в ХХ веке. Я молюсь за Россию.

Откровенно говоря, я настраивался перед встречей с Марией на боевой лад. Лена предупреждала меня, что эта гордая дама никому не делает уступок; что она остра на язык и независима в суждениях; что ей многое не нравится в политике России последних лет, и она говорит об этом прямо и остро в своих передачах. И вот – это признание, которое выбило меня из седла. Чего греха таить, я никогда не молился за Польшу, хотя и сочувствовал её многострадальной судьбе, как может сочувствовать человек, живущий в стране отнюдь не благополучной и хлебнувшей лиха по полной.

– Молитва очень нужна России, – повторила Мария твёрдо. – У неё есть особая миссия в мире, ей приходится трудно. На мой взгляд, Православная церковь всегда была слишком близка к власти, что недопустимо, в отличие от католической, которая этой власти часто противостояла. Нужно не забывать, что Богу – Богово, а кесарю – кесарево.

– Значит, вы считаете, что примирение наших стран возможно?

– Не забывайте, что есть разница между политикой и политиками и народами. В политике главенствуют прагматичные подходы, а люди любят сердцем. Поляки в массе своей хорошо относятся к русским. Русские во многом похожи на нас. Мы эмоциональны, умеем выпить, повеселиться; мы гостеприимны… Я сама воспитывалась во многом и на русской литературе. Люблю Толстого, Пушкина, Достоевского… Дело за политиками. России надо признать право Польши на свои интересы в Восточной Европе. Украина, Белоруссия, Молдавия – наши ближайшие соседи, и нам не безразлично, какая политика и какие политики там возобладают. Вы согласны?

Я хотел было спросить, какие общие границы у Польши с Грузией, Арменией и Азербайджаном, которые официально числятся в зоне её особых интересов, но взглянул на перстень Марии и решил промолчать. Вместо этого поинтересовался, как в Польше относятся к угрозе исламского радикализма.

– Главная угроза в Европе сейчас не радикальный исламизм, а радикальный либерализм. Европейцы утрачивают живую веру в Бога. А это чревато утратой смысла жизни. Нельзя считать целью бесконечное и бессмысленное потребление. Моя бабушка любила говорить, что человек в этом мире живёт не для того, чтобы ЕМУ было хорошо, а для того, чтобы С НИМ было хорошо. И тогда ему точно будет хорошо.

– А кто-то из православных святых говорил: «Спасите прежде всего себя, и тысячи вокруг вас спасутся».

– Трудно с этим не согласиться.

Спор явно не клеился. Можно было, конечно, попытаться зло возбудить себя ещё Смоленском или Катынью, но, во-первых, не хотелось портить хорошее настроение, а во-вторых, ясно было, что всё равно мы одинаково ответим на все вопросы, если не будем морочить себе головы. Да и какие претензии могут быть у христиан друг к другу, если они верят, что Бог – это любовь? Тем более если часть этих христиан – хорошенькие и умные женщины, с которыми хочется поговорить о литературе, о счастье, о судьбе. В конечном счёте – никаких. Поэтому извини, дорогой читатель, остаток встречи мы провели мирно. И когда на прощание на трамвайной остановке Марыся звонко чмокнула меня в щёку, я вдруг впервые ощутил полную беспомощность.

Что поляки думают о России?

– Ничего, – ответил мне парень-таксист, которому Лена перевела мой вопрос. – Я поляк и думаю только о Польше.

За десять минут, которые шофёр вёз нас с Леной на очередную встречу, он бесхитростно поведал нам всю историю своей жизни. Вырос в непутёвой семье. Мать – алкоголичка, отец – деспот. И ему была уготована доля незавидная, да помог ксёндз из местного костёла. Взял под крыло, оберегал от уголовщины. А потом ксёндза убили. Наркодилеры, с которыми он вёл непримиримую войну. Нашему герою тогда было 14 лет. В восемнадцать он ушёл из дома. Работал в супермаркете, копил деньги на водительские права, а когда получил их – устроился работать в такси. Работа нравится. Есть невеста, тоже работает – посудомойкой в ресторане, учится в колледже на повара. Собираются пожениться. Про Россию знает только, что огромна. Против русских ничего не имеет – некогда.

– Поймите, для нас, поляков, есть огромная разница – русский народ и политика России, – говорит Агнешка Ромашевска-Гузы, директор телеканала «Белсат». – Политикам мы не верим – надо ли объяснять почему? 135 лет Польша подвергалась принудительной русификации, за последние двести лет накоплено столько исторических обид! И тем не менее в Варшаву приезжает на гастроли хор имени Александрова – и зал полон! А русская литература? Очень популярен Булгаков, особенно «Мастер и Маргарита», Толстой, Достоевский… В советские времена любимы были Окуджава, Высоцкий. Мой отец-физик, часто бывавший в Москве, привозил огромные такие бобины – помните? – с его записями. Да, в конце 1980-х был всплеск антироссийских настроений, что вполне понятно. Я даже помню, как протестовала маленькая дочь моих друзей: «Не буду учить русский! Это язык наших врагов!» И что же? Прошли годы, и теперь она говорит мне: какая же я глупая, что не учила этот язык! Бизнес-контакты, культурные обмены, туризм – вот лучшая мотивация для изучения языка!

Ключи от российско-польских отношений лежат в Москве. Россия потеряла интерес к Польше. Нужны крупные проекты, которые бы нас объединяли. Мы в Польше говорим: если муж и жена поссорились, не надо расчёсывать старые обиды, а лучше родить ребёнка!

Об этом – о том, что Россия потеряла интерес к Польше, – мне говорили многие поляки. Кто-то с пониманием, кто-то с осуждением, кто-то с сожалением.

– Мы боимся вас! – признался мне Бартоломей Островски, директор отдела международных отношений воеводства Вроцлава. – Вы до сих пор увлечены мессианством. А как же, Москва – Третий Рим! И четвёртому, как известно, не бывать. Вы любите силу, даже в ущерб закону. Империализм у вас в крови. И главное – вы непредсказуемы. Определитесь же наконец, кто вы! Азия или Европа? Мы ждём. Поймите себя! Вы обижаетесь, когда вас обвиняют в бедах, которые принёс большевизм народам Европы, потому что главной жертвой этого террора стал именно русский народ. Согласен. Но тогда что вам стоит отречься от этого прошлого? Почему по всем опросам у вас так популярен Сталин? Почему Ленин тогда до сих пор остаётся символом Москвы?

И тем не менее поляку проще общаться с вами, чем, скажем, с немцами, с которыми у нас великолепные экономические отношения. Славянская кровь, никуда не денешься. Знаете ли вы, что у нас престижно иметь русскую жену? Правда, сложилось мнение, что русская женщина в гневе ужасна, лучше её не злить… А если серьёзно… Знаете, что нам мешает? Вы, русские, относитесь к нам без уважения. Да, да. Вы никак не хотите понять наши чувства. Вы не видите и не хотите понять нашу жертву. Я имею в виду не только Катынь, но и всё, что было между нами. Немцы покаялись, и мы простили их. Мы не хотим высокомерно прощать. Мы хотим, чтобы вы поняли нашу боль. Это важно для нас. Важно для того, чтобы мы верили вам.

Роберт Тышкевич, член польского сейма, смотрит на вещи скорее политически:

– Россию пугает развитие проекта «Восточное партнёрство», который должен объединить страны Восточной Европы: Армению, Азербайджан, Грузию, Молдавию, Украину, Белоруссию… Как политик, я понимаю проблему. Россия хочет иметь буферную зону из государств-союзников, но ведь и мы в Польше озабочены этим! Возникает вопрос: а почему бы тогда и России не включиться в Восточное партнёрство? Оказывается, нельзя! Россия желает иметь с ЕС особые отношения. У неё особый статус, который она хочет сохранить любой ценой. Отсюда, на мой взгляд, все проблемы. Остальное – вторично. Катынь? Да, важный, во многом символический вопрос. Поляки не считают, что он окончательно решён. Не все архивы открыты, следствие не было прозрачным. Смоленск? Тут я соглашусь, что это предмет наших, польских, внутриполитических игр. Уверен, что вины России в этой трагедии нет. Но, опять же, почему до сих пор нам не отдали обломки самолёта? Чёрный ящик? Мелочь? Отнюдь. Из-за этого создаётся негативное впечатление, которым умело манипулируют те, кому выгодно разжигать вражду между нашими странами.

«Нордстрим»? Да, нам, полякам, обидно, что газопровод прошёл мимо нас. Если хотите, в этом есть элемент ревности. Но дело в прошлом. Мы подписали со странами Евросоюза Хартию энергетической безопасности и теперь застрахованы от политических рисков. Ещё раз повторю. Восточное партнёрство. Украина – вот главный камень преткновения между нами!. И тем не менее я оптимист! Прекрасные экономические результаты после открытия границ между Калининградской областью и прилегающими областями Польши показывают, что перспективы развития отношений есть! Я сам из восточной Польши и могу вас заверить, что у нас прекрасно уживаются поляки как католической, так и православной веры.

Признаться, начиная подобные разговоры, я был готов к худшему. Ещё на стадии обсуждения поездки мы договорились с организаторами, что обойдёмся без комплиментарности в лучших традициях польско-советской дружбы. И встречался я с людьми, которых трудно заподозрить в особых симпатиях к России. Что я понял? Первое: поляки чётко различают политику государства Российского и наш народ, который многие из них считают заложником этой политики. С народом более или менее всё понятно. Добр, отзывчив, эмоционален, гостеприимен, щедр… С политикой сложнее, но всё-таки не безнадёжно. С тех пор как Польша вступила в НАТО (80 процентов – за), страхи поляков за свою незалежность сильно поубавились. Да и западный мир оказался не раем, а той же юдолью страстей земных да проблем разных и сложных. Время лечит. Многое видится на расстоянии. Иногда разочарования и неизбежны, и полезны. Как поётся в известной песне, «гуд-бай Америка, нам стали слишком малы твои тёртые джинсы».

Однако одна заноза в российско-польских отношениях осталась, и извлекать её придётся. Обида. Взаимная. Я лично никогда не пойму и не приму рассуждений, что советская оккупация была малосимпатичной альтернативой оккупации немецкой. И что 600 тысяч советских солдат полегли, чтобы удовлетворить чьи-то политические амбиции. Увольте! Выбор был невелик. Либо Польша исчезает с карты Европы вместе с многострадальным народом, либо остаётся в истории под бременем глупой и бесперспективной идеологии, которую сочинили (чего уж там!) вовсе не в России. И если в прошлом мы были виноваты во многом перед поляками, то жертва, которую мы заплатили во Второй мировой войне, столь велика, что её можно и нужно принять во внимание даже самым ожесточённым сердцам. Конечно, можно взять увеличительное стекло и разглядывать соответствующие фрагменты истории столь пристально, что они покажутся окончательной картиной мира, но стоит ли? Мне горько было узнать, как погибали восставшие варшавяне в 1944 году, не поддержанные советскими войсками; мне горько себе представить чувства бедных немцев, вынужденных покидать свои дома и бежать на запад из славного города Бреслау, ставшего Вроцлавом; мне горько помнить о том, сколько поляков сгинуло в большевистских лагерях… Но я приехал из Петербурга, в прошлом Ленинграда, который пережил блокаду. Продолжать или не надо? И когда молодой польский «художник» ставит памятник изнасилованной советским солдатом польской женщине, я понимаю, что речь идёт о недоумке, а вовсе не о всей польской молодёжи.

И всё-таки я бы прощения у поляков попросил. Лично я. За всё. Неважно, кто и кому сколько должен. Простите. И поверьте, ни мне, ни моим друзьям от вас ничего не нужно. Живите счастливо. У вас чудесная страна и чудесные люди. Вам выпали великие испытания, и страданиями полна вся история ваша. Так не нам ли, россиянам, испившим в ХХ веке горькую чашу, понять это? Мы любим ваш кинематограф, вашу литературу, вашу музыку. Ваши женщины – признанные красавицы. Мы всегда немножечко ревновали и злились за ваш европейский шарм, за вашу устремлённость в Европу, благосклонным вниманием которой сами хотели бы завладеть безраздельно. К чёрту прошлые обиды. Перед Европой стоят новые вызовы, и, возможно, нам ещё всем вместе придётся на них ответить. И будем всегда помнить, что не в силе Бог, а в правде!

(Продолжение – в ближайших номерах «НВ»)