«О серьёзном надо говорить смешно…»

Популярный актёр Сергей Рост – о том, как мужчины объясняют свои измены, можно ли смеяться на похоронах и почему в Москве мухи летают быстрее, чем в Петербурге

У Сергея Роста скоро премьера. Название пьесы, в которой он репетирует одну из главных ролей, в оригинале звучало так: «Ещё один Джексон, или Перебор». Не совсем понятно, к тому же ассоциируется с алкоголем или покером, а там речь не об этом. Поэтому для русской публики пьесу австрийского автора Херберта Бергера решено было представить несколько иначе: «Все мужчины делают это». Другие варианты были: «Моя жена не такая»; «Изменяют только мужчины»; «Женщины никогда не изменяют». И даже так: «Жёны всегда нам верны». Что ж, в принципе ясно, о чём спектакль (29 ноября, театр-фестиваль «Балтийский дом»).

– Сергей, ответьте как на духу: что, действительно все мужчины делают это?

– По моему мнению, в конце должен стоять знак вопроса. Если что-то говорить утвердительно – в любом искусстве, то становится неинтересно. К тому же это утверждение дурно сказывается на репутации мужчин и, как следствие, на их семейном покое. Однажды в 1984 году Эдди Мёрфи, выступая в концертном зале на несколько тысяч человек, объявил: «Милые дамы, я вам открою секрет – все мужчины изменяют, и в этом зале нет никого, кто не изменял бы своей жене!» Сначала посмеялись. А потом случился всё же страшный скандал. «Это правда?» – стали допытываться жёны у мужей. «Ну что ты, – стали отвечать мужчины. – Я ведь не такой!» До сих пор спорят. Даже песня недавно на эту тему появилась: «Все мужчины изменяют своим жёнам – а я не такой, я не такой, я не такой». И стройный мужской хор поёт: «Они все такие, они все такие, а он не такой!»

– Обхохочешься. Эту тему уже столько веков эксплуатируют!

– Потому что она волнует всех в этом мире. Действие пьесы происходит в Англии. Вполне можно было бы махнуть рукой на все эти условности и перенести место действия, скажем, в Саратов. Сюжет всё равно останется понятен всем, без исключения. Самое смешное: абсолютное большинство женатых мужчин, хоть на Урале, хоть на Мадагаскаре, уверены, что они-то да, изменяют немножко, но жёны – никогда. Как бы не так!

– Стоп! В газете я напишу, что это мнение Роста, оно не совпадает с точкой зрения редакции.

– И правильно. Напишите. Пусть мужья спокойно уезжают в командировки и живут безмятежно. Пусть будут уверены, что чья-то жена – да, но его-то – ого! Кремень! Но… в наше время женщины во всём сравнялись с мужчинами. И в этом праве тоже. Я много раз слышал: почему, если мужчинам можно, нам нельзя? Мужчины, оправдывающие свои измены биологическими задачами («Понимаешь, дорогая, всё так сложилось, это не я, это всё природа проклятая»), обычно бывают посланы по известному направлению.

– Нет, чаще всего они объясняют довольно примитивно: понимаешь, она просто прилегла отдохнуть.

– Да вообще никакое объяснение не канает.

– Что же тогда делать?

– Я бы призвал всех мужчин, состоящих в браке, быть настороже. Не успокаиваться на достигнутом. Если ты хочешь, чтобы она тебе была верна, нужно много что делать. Соответствовать. Демонстрировать свою любовь. Чаще бывать дома. Помните, как в том анекдоте, когда муж объявляет после свадьбы своей жене, что он очень занят: у него в понедельник вечером – совещание, во вторник – заседание, в среду… А жена, выслушав, говорит: «У меня тоже есть свой распорядок: ежедневно в 22.00 – секс, пришёл ты, не пришёл…»

– Актёр Сергей Рост продолжает искать в жизни всяческие смешные поводы. И главное – находит их! Вы когда-нибудь бываете серьёзным?

– Всегда.

– И на сцене?

– Конечно, но… Вы знаете, смех и слёзы всегда в жизни рядом. Я заядлый театрал с детства. Когда учился в школе, мы с классом даже ездили в Москву – смотреть лучшие спектакли, не говоря уже о лучших ленинградских премьерах того времени – Товстоногова, Корогодского, Додина, Пази… В их постановках смешное и серьёзное переплетается. В хорошем спектакле не должно быть чего-то одного, концентрированного. Представьте: поднимается занавес, мы видим замученную нищетой мать, у её ног – заморённый ребёнок, с первой сцены все плачут. Жалко их только первые несколько минут. Но потом – о, вот смотрите, у меня ещё прыщичек появился, наверное, проказа, – зритель начинает думать: да когда же ты наконец, гадина, помрёшь? Нет. Надо, чтобы серьёзно – о смешном. Но в основном о серьёзном – смешно.

– Мне где-то попалась фраза, что искусство предназначено не для того, чтобы научить человека жить, а для того, чтобы подготовить его к смерти. А вообще смерть – разве это весело?

– Смерть – часть жизни. Я веду передачу на Московском телевидении, езжу в гости к разным интересным людям. Был у Бари Алибасова, который два года назад отрепетировал свои похороны. Многие были в шоке. У нас не принято играть в такие игры. А он утверждает, что нельзя делать вид, что смерти нет.

– То есть даже похороны не повод отказаться от шуток. А есть вещи, над которыми всё же смеяться нельзя?

– Есть. По молодости, правда, я уверял, что нет. Мне тогда в голову не приходило, что кто-то может смеяться над инвалидами, например. Или над старостью. Как это делали некоторые, не будем показывать пальцами, высмеивая Людмилу Гурченко, которая в свои преклонные годы выходила на сцену. Она-то – молодец… Нельзя смехом унижать.

– Настоящую народную любовь вам дало телевидение. Очень смешной был телесериал «Осторожно, модерн!». А сейчас театр вам интереснее, чем съёмки в ситкомах?

– Человек, который смеет называть себя артистом, должен хотя бы раз в месяц выходить на сцену. Если спорт-смен хочет держать себя в форме, он каждый день тренируется. Точно так же артист должен выходить к зрителям. На телевидении режиссёр включает кнопку, и зрители смеются – не тогда, когда смешно, а когда надо. Неинтересно. Хочется, чтобы аплодисменты были заслуженными.

– На самом ли деле комедийному актёру тяжелее приходится по сравнению с актёром трагическим?

– Папанов заметил как-то, что в Театре сатиры работать непросто, потому что, если в «Гамлете» зал тихо слушает, это уже хорошо. А в комедийном спектакле, если нет в положенном месте взрыва смеха, то всё. Ощущение провала.

– От чего это зависит?

– От тысячи мелочей. В ресторане грязный рукав официанта или жирный таракан в углу могут свести на ноль все усилия шеф-повара, сколько он ни старайся. На сцене – то же. Множество мелочей. Вроде бы мы берём хорошую драматургию, приглашаем проверенных артистов, всё должно получиться. Но – непредсказуемо. Любой, даже самый хороший спектакль, если приглядеться, представляет собой ряд чудес, которые должны произойти в обязательном порядке. Именно здесь, именно сейчас, именно с этим артистом и этой артисткой. Между ними должно возникнуть электричество, яркая вспышка света, должна родиться жизнь, которая заставит зрителя забыть о том, где он находится…

– Сергей, вы давно уже существуете между Москвой и Петербургом. Почему всё-таки не в Москве?

– Знаете, как мойщики машин разговаривают? Один говорит: «Не, я бы «феррари» ни за что не взял». Второй отвечает: «А я «порше» никогда не куплю, дрянь машина». На самом деле у них просто денег нет.

– Многие петербуржцы говорят: я в Москву ни за что не поеду. И не едут, потому что не зовут. Но вы-то в Москве жили долго. А теперь – в Петербурге. Простите за сентиментальность, вам душа Петербурга роднее?

– Я понял: в столице имеет смысл жить, только если у тебя хорошая работа, работы очень много, за неё хорошо платят и она тебе очень нравится. При этом хорошо бы тебя, как президента, возили с эскортом. Но рядовые москвичи, не президенты и не члены правительства, половину жизни проживают в пробках между домом и работой… Вчера, например, я был в Москве, мы снимали передачу с Бари Алибасовым. Он живёт в одном из старых переулков на Арбате. Казалось бы, тихое местечко, чудесное! Мы с ним шли тихим прогулочным питерским шагом, разговаривали. И тут нас чуть не сбили две старушки – они волокли куда-то своих замученных внуков: а ну в стороночку! И проскакали мимо с дикой скоростью. За ними бежал дядя с какой-то сумкой в руках, пыхтел, как паровоз. То ли удирал от кого-то, то ли на поезд опаздывал.

– Что, даже и не узнали? Ни вас, ни Алибасова?

– Я не претендую, но они на нас и не посмотрели, им было некогда. Я заметил, что, когда ты вылетаешь из Питера в Москву, к самолёту все идут прогулочным шагом, спокойно, а из самолёта те же люди выбегают, расталкивая друг друга. Там даже мухи по-другому летают.

– Более стремительно?

– Да. А что такое душа города, я даже не знаю. Мы в больших городах утратили ощущение семьи, одной команды. Когда-то было: если ты из Ленинграда, то – о! Теперь – нет, ты уже не принц крови. Наши горожане и в лифтах писают, и бычки выбрасывают на улицах, и сквернословят, никого не стесняясь. Уходит ощущение, что этот город – мой дом. Я ведь очень люблю Петербург, я родился и вырос здесь. Поэтому не могу равнодушно смотреть на то, что сейчас происходит. В центре растут одна за другой какие-то сомнительные стекляшки. Много домов-копий, внешне здания вроде бы те же, но на самом деле они полностью перестроены. Модным стал тезис о том, что мы не музей, мы современный город. И стирают с лица земли целые кварталы…

– Ну вот. От смешного мы перешли к грустному. И даже не заметили как.

– А что поделать? Я же говорил, что всё в этой жизни рядом.