«Теория рисков – это целая идеология»

Заместитель директора ВНИИОкеангеологии Андрей Овсянников оценивает ситуацию, сложившуюся на платформе «Приразломная» при атаке экологов

Тысячи людей в разных странах – не только экологи, но и политики – до сих пор протестуют против жёстких мер России в отношении отряда «Гринписа», высадившегося в сентябре нынешнего года на платформу «Приразломная». Что это было, чей-то пиар? Попытка очернить репутацию «Газпрома» или настоящая бескомпромиссная борьба за чистоту моря? И вообще, насколько опасна нефтедобыча на шельфах? Об этом рассказывает один из ведущих российских специалистов в области управления рисками на морских нефтедобывающих объектах Андрей ОВСЯННИКОВ.

– Андрей Евгеньевич, действительно ли добыча углеводородов на шельфе – крайне большой риск?

–Да, добыча и транспортировка углеводородов на море действительно является одним из наиболее опасных видов человеческой деятельности. В среднем в мире ежегодно происходит до 400 предаварийных и аварийных ситуаций на объектах морской нефтегазодобычи. Но только почему безграничная отвага бойцов экологического фронта была направлена на одиноко стоящую, затерявшуюся в Арктике единственную российскую платформу? А как же неисчислимые скопления комплексов в Мексиканском заливе? Почему экологи не демонстрируют свои навыки верхолазов на высотных офисах «Бритиш Петролеум» после памятной аварии на «Дипуотер Хорайзон»?

– Так, может, пока лучше отказаться от добычи углеводородов на море? И вообще, как относиться к проблеме рисков?

– Очевидно, что под риском понимается возможность наступления неблагоприятного события. Всякий риск характеризуется степенью последствий, временем ожидания и его вероятностью. Чем больше рассматриваемый период времени, тем выше вероятность того, что опасное событие произойдёт именно в его пределах. В зависимости от того, направлен ли риск на конкретного человека или на группу людей (вплоть до всего человечества), можно говорить об индивидуальных, локальных, региональных и глобальных рисках. Наиболее воспринимаемое понятие – индивидуальный риск. Каждый знает, что езда на автомобиле со скоростью 200 километров в час или купание во время грозы – весьма рискованное занятие. В основном мы реагируем только на те риски, которые воспринимаем, и воспринимаем только те, которые имеют осязаемую вероятность реализации в течение понятного нам периода времени. А события даже катастрофического характера, но происходящие раз в сотни, тысячи или миллионы лет, нас могут вовсе не интересовать, поскольку бесконечно далеки и не касаются лично нас. И напрасно. Вся история нашей планеты – летопись мощнейших извержений вулканов, землетрясений, падений астероидов, климатических изменений и, как это ни печально, своего рода некролог тысячам видов живых существ, живших и даже господствовавших на Земле миллионы лет.

Но всё не так уж печально. Природа, окружив всё живое полчищами угроз и рисков, вместе с тем предоставила достойный арсенал для обороны – инстинкты выживания и самосохранения, а также безусловные и условные рефлексы. Вид хомо сапиенс, кроме того, получил дополнительные средства защиты – разум, умение использовать получаемый опыт и систему социальных отношений, к которой относятся правила, традиции и, наконец, законы.

– Однако, несмотря на столь богатый арсенал, мы то и дело слышим об авариях и катастрофах.

– И у каждой – свои причины. В том числе принципиальная: чем технологически сложнее наша цивилизация, тем выше риски катастроф и тем больше масштаб последствий. Исследование рисков тесно связано с теорией вероятности. В самом популярном изложении применительно к повседневной жизни это выглядит так: если существует некое количество событий, каждое из которых имеет низкую степень вероятности, то возможность реализации одного из этих событий определяется суммой вероятностей каждого из них. Таким образом, с увеличением количества потенциально опасных явлений вероятность возникновения одного из них возрастает.

– Но зачем же тогда наука – теория рисков и управления ими?..

– Без неё никуда, однако и без денег – тоже. Чтобы качественно оценить риск, надо взять вероятность негативного события и умножить на его последствия, а потом соотнести коммерческую выгоду проекта с возможными потерями. Сопоставив эти две величины, вы получите руководство к действию, в том числе к дополнительным затратам на защитные мероприятия – усиление конструкций, создание систем мониторинга и реагирования на угрозы. Теория управления рисками – это целая идеология. Она используется в первую очередь крупными страховыми компаниями. И без экспертного заключения, а также пока не будут сделаны выводы о возможности снижения рисков, ни один серьёзный банк не станет финансировать крупный проект.

– В повседневной жизни мы слишком привыкли к тому, что рубль, увы, оказывается сильнее всех других доводов. Насколько серьёзно коммерсанты прислушиваются к оценкам учёных?

– Да они просто не могут не прислушиваться! Эти оценки отражаются в заключениях экспертиз. С точки зрения обеспечения безопасности различных инженерных сооружений достаточно эффективно действуют соответствующие законы, подзаконные акты, руководящие документы и нормативы, регламентирующие требования к проектным и строительным решениям. Все инженерные объекты более или менее значимого уровня проходят Главгосэкспертизу, а особо опасные и морские проекты дополнительно рассматриваются Государственной экологической экспертизой.

– Тогда задам конкретный вопрос. Когда создавалась «Приразломная», закладывалась ли возможность падения метеорита, соизмеримого с тем, что недавно упал на Челябинск?

– Разумеется, нет. Потому что это априорно маловероятная величина, и мы заранее понимаем, что если заложить в проект возможность противостояния удару космического тела или ядерному взрыву, платформа станет не то что золотой, а просто бриллиантовой. Но другие, даже очень редкие явления учитываются. К примеру, самая мощная волна, которая бывает в этом месте моря раз в 50, а то и в 100 лет.

– Но разве трагедия 2010 года, когда в Мексиканском заливе нефтяное пятно достигало 75 тысяч квадратных километров, не вылилась в многомиллиардные суммы убытков и для «Бритиш Петролеум», и для США?

– Главные причины той катастрофы хорошо известны: стремление компании запустить платформу как можно скорее, ведь чем раньше она начнёт работать, тем быстрее пойдёт прибыль. Это привело к нарушениям регламентов, в том числе при оборудовании скважины. Уверяю вас, в России очень внимательно изучают опыт других стран, тем более у нас добыча углеводородов на море, по сути, только начинается, а за рубежом она идёт уже полвека, с тех пор как норвежцы начали вести такие работы в Северном море.

– Простите меня, Фому неверующего, но если по миру, как вы сами сказали, ежегодно случаются около 400 предаварийных и аварийных ситуаций, а три года назад в Мексиканском заливе произошла и вовсе страшная катастрофа, то почему у нас в стране, где на каждом шагу коррупция, «Приразломная» вне всяких подозрений?

– Знаете, можно украсть кошелёк, но нельзя украсть Эрмитаж. Коррупция, возможно, встречается на каких-то локальных объектах – при реконструкции частного причала или яхт-клуба. Но когда речь идёт о таких крупных компаниях, как «Газпром», и международных обязательствах государства, трудно вообразить себе какую-либо коррупцию. Поверьте, являясь в течение нескольких лет членом научно-технического совета Федеральной службы по надзору в сфере природопользования, я отношусь к экологам с искренним уважением, но они должны были понимать, что, проникая на платформу, представляли собой угрозу для безопасности этого объекта. Во-первых, их действия – прямое нарушение технических регламентов. Во-вторых, они вскрыли систему реагирования объекта на внешние угрозы, а эта информация имеет огромное значение при планировании террористических и иных враждебных действий.