«Мы живём в стране, которая не знает середины»

Олимпийский чемпион Алексей Урманов объяснил «НВ», почему не согласен с мнением, что в плохом выступлении спортсмена виноват тренер

Петербуржец Алексей Урманов относится к весьма редкой категории тех, кому удалось опровергнуть известный тезис: «Большие спортсмены большими тренерами не становятся». Олимпийский чемпион по фигурному катанию Урманов востребован в тренерской профессии и вполне успешен: его сегодняшняя ученица Николь Госвияни входит в число лидеров европейского женского катания.

– Алексей Евгеньевич, в преддверии Игр в Сочи начнём с дней далёких – с Олимпиады 1992 года в Альбервиле. Какие воспоминания у вас остались?

– Это были мои первые Игры. Мне тогда исполнилось всего 18. Был, что называется, «молодым перспективным» спортсменом. Уезжал я из Альбервиля с хорошим настроением: пятое место для дебютанта – достойный результат. Тем более что компания одиночников, которая тогда подобралась, была очень сильной. А вот два года спустя в Лиллехаммере, на первой настоящей Белой олимпиаде, я уже не был новичком: выигрывал медали чемпионатов Европы, бронзу мирового первенства. Так что и самооценка была выше, и качество катания, и спортивная форма. К олимпийскому сезону были подготовлены две очень хорошие программы – поставил их Эдвальд Арнольдович Смирнов (который и поныне работает в фигурном катании, помогая Алексею Николаевичу Мишину, моему бывшему наставнику), за что ему большое спасибо. Это было здорово и креативно. И сыграло определённую роль в том, что я стал чемпионом.

– Как думаете, на льду норвежского «Олимпийского амфитеатра» вы показали своё лучшее катание?

– Могу сказать, что всё сложилось. Но я бы не назвал это «счастливым стечением обстоятельств». Если у спортсмена нет должной подготовленности – говорить о результате не приходится. Всё-таки на первом месте – проделанная работа, набранная форма. И физическая, и психологическая. А она у меня тогда была близка к идеальной. Внешние факторы тоже оказались благоприятными. Во-первых, не было какого-то супердавления. Ни со стороны тренера, ни со стороны хореографа, ни со стороны федерации. Да и вообще Лиллехаммер оказался удивительно гостеприимным местом. Для меня, по крайней мере.

– Сейчас, если спортсмен добивается результата на Олимпиаде или других крупных соревнованиях, на него обрушивается волна подарков. А как поощряли чемпионов Лиллехаммера?

– «Балы олимпийцев» проводились уже тогда. И приём в Кремле был. Мы с Любой Егоровой (шестикратная олимпийская чемпионка по лыжным гонкам. – Прим. ред.) в 1994-м стали «спортсменами года». Меня наградили орденом «За личное мужество», Егоровой вручили звезду Героя России. Помимо этого Борис Николаевич Ельцин подарил нам красивые бронзовые статуэтки в форме крыла, я храню свою в домашней коллекции. Премия за победу на Играх тогда составляла 15 тысяч долларов. Я считаю это достойной наградой. И полагаю, что абсолютно неправильно сравнивать материальное положение и ценности 1990-х и сегодняшние. Кстати, за Олимпийские игры 1992 года меня и моего тренера тоже наградили. Мы получили земельные участки под Петербургом. После Лиллехаммера я получил однокомнатную квартиру на Васильевском острове.

– Сейчас у вас статус тренера. Эмоции, наверное, совсем другого рода?..

– Те эмоции, которые связаны с моими спортивными заслугами, – они и сегодня есть. Но поймите, им уже 20 лет. И тогда они были намного ярче, чем сегодня. Мне кажется, на протяжении всей нашей жизни, карьеры груз ответственности лишь видоизменяется, всегда оставаясь сравнимым по весу. По сути, я сегодня занимаюсь тем же, что и тогда. Только – по другую сторону бортика.

– И каково это – знать, что в те три-четыре минуты, что длится программа, вы не можете помочь своей ученице ровно ничем? Ведь в пору ваших выступлений в такие же четыре минуты на льду всё зависело только от вас. Соответственно, за что-либо несделанное вы могли упрекать только себя.

– Я не полностью согласен. Хорошо это или плохо, но мы продолжаем жить в стране, которая не знает середины. Либо героизм – либо предательство. У нас часто бывает так: если спортсмен выступил плохо – виноват тренер. Но ведь не всегда это соответствует истине! А зачастую люди просто не хотят разбираться в том, что происходило на самом деле. Чуть что – казнить! О помиловании и речи нет.

В то же время не согласен, что от тебя, как тренера, ничего не зависит. Ты же принимал участие в подготовке спортсмена! И эти три минуты на льду – следствие того, что вы со спортсменом делали до этого. Дальше включаются другие моменты: а может ли спортсмен, а правильно ли построил подготовку тренер? Но всё равно, наверное, это общая ответственность – и тренера, и спортсмена, и хореографа, и всех остальных, кто принимал участие в работе. То, что в итоге фигурист показывает за эти три минуты, как ни крути, – плод твоего труда. Хотя, конечно, ты не сможешь выбежать из-за бортика, взять спортсмена на руки и пронести его надо льдом.

Абсолютно убеждён, что у каждого тренера есть своя, выработанная годами модель поведения во время выступления своего спортсмена. И я – не исключение. Я вместе со своим учеником переживаю его программу от начала и до конца. Да, я иногда выплёскиваю эмоции. Но не делаю «театра» на камеру. Конечно, тренеры – не железные люди. И каждый волнуется по-своему. Я знаю одного француза, который на юниорском чемпионате мира, после того как его ученик упал в третий раз, просто ушёл со льда. И его уже на выходе задержали представители французской федерации. Есть и такие сумасшедшие люди. И закулисные игры тоже случаются. Кто-то хочет помешать тренеру или спортсмену – при выходе на площадку и так далее. Всяко бывает, надо контролировать.

– В одном давнем интервью вы упомянули, что, став тренером, были вынуждены научиться, образно говоря, отращивать когти и зубы. Сейчас это «оснащение» – нужной длины и остроты?

– Отвечу так... Что-то я не всегда понимаю: мы занимаемся спортом или в войнушку играем? С холостыми патронами? Или боевыми скоро начнём?

– Сегодня более десятка фигуристов пытаются исполнять от трёх до пяти четверных прыжков. К чему может привести эта «гонка вооружений»? Человек-то остаётся человеком. Кости, мышцы и связки прочнее не становятся.

– Страшного в этом пока не вижу. Фигурное катание, как и всё остальное, должно двигаться вперёд. Если человек способен это делать, почему мы должны его останавливать? Потому что иначе может произойти следующее: люди, которые сейчас имеют интерес к фигурному катанию, его потеряют: «Вы нам показываете то, что мы видели 15 лет назад? Нам неинтересно...» Весь мир, наверное, так устроен: человек хочет зрелища, он хочет увидеть трюки, чтобы воскликнуть: «Вау! Это круто!» А иначе зритель в следующий раз пойдёт в другое место, в кино, например.

В погоне за четверными прыжками не нужно забывать, что фигурное катание ещё и немножко искусство. Нельзя пренебрегать красотой, замыслом. Что ты хочешь сказать этой историей, которую придумал вместе с хореографом? Я очень хочу, чтобы фигуристы задумывались об этом.