От Байкала до Амура проложили магистраль

Сегодня исполняется 40 лет с начала строительства БАМа. 

О знаменитой комсомольской стройке по просьбе «НВ» вспоминают те, кто в ней участвовал

Четыре десятилетия назад на XVII съезде ВЛКСМ прокладка Байкало-Амурской железнодорожной магистрали была объявлена Всесоюзной ударной комсомольской стройкой. В тот же день, 26 апреля 1974 года, из Москвы в суровую байкальскую тайгу отправился первый отряд строителей-добровольцев. За годы строительства с БАМом так или иначе соприкоснулись миллионы наших граждан, хотя далеко не все из них своими руками прокладывали в дремучей тайге важнейшую для страны железнодорожную магистраль. И у каждого из них в памяти остался свой БАМ, воспоминаниями о котором некоторые из них поделились с читателями «НВ».

Виктор Лобко, президент Петербургского государственного университета путей сообщения, в 2003–2009 годах – вице-губернатор Санкт-Петербурга, в середине 1970-х годов – первый секретарь Ленинградского обкома ВЛКСМ:

– Наверное, не мне рассказывать, чем было для страны строительство БАМа и что такое БАМ вообще. Особенно тем, кто непосредственно своим умом и своими руками его создавал. Но я убеждён, что такое строительство – бесценный опыт решения крупнейших государственных экономических, социальных, морально-нравственных и политических проблем. Так, как это было сделано Советским Союзом, не под силу больше было никому. 

Ещё один чрезвычайно важный момент: как сделать, чтобы народ туда поехал? Это было время, когда мы пели песни с такими словами: «Раньше думай о Родине, а потом о себе». Спросите любого бамовца, и услышите: они ехали на эту стройку не за «длинным рублём», а прежде всего сделать что-то полезное для своей страны. Заманить человека на подобную стройку невозможно, а если и заманишь или насильно загонишь, то толку не будет. Его надо воспитать, и советская молодёжь была так воспитана: прежде думать о Родине, а потом о себе. Я не хочу идеализировать советское время и говорить, что все так мыслили и поступали. Всякое было. Но главным было именно это.

Мы же, руководители комсомольских организаций, занимались агитационной работой: доводили до молодёжи информацию, что за стройка идёт в стране, для чего она, что предполагается делать и какое это будет иметь значение. Откровенно рассказывали о тяжёлых условиях, в которых окажутся строители БАМа, – никакой пропаганды через обман или приукрашивание не было абсолютно точно! 

Добровольцев искали на ленинградских предприятиях. Отряды мы именно формировали, а не брали всех кого ни попадя. Будущий бамовец не должен был иметь судимость, желательно отслужить в армии, иметь соответствующую профессию. Ну и, конечно же, положительные характеристики играли свою роль. И были такие случаи, хотя и немного, когда мы были вынуждены говорить: «Извини, мы тебя в отряд записать не можем».

Самому же мне довелось побывать на БАМе лишь в 1986 году. Была зима, на улице, как сейчас помню, минус 47 градусов. Ты в тулупе, в меховой шапке, в меховых рукавицах, в валенках, а всё равно холодно, причём словно изнутри. Тогда я понял смысл выражения «душа стынет». Именно на БАМе я в первый и последний раз в жизни пил спирт.

В тот день много ходил по объектам, промёрз насквозь. Вечером прихожу в один из домов. Внутри натоплено, в воздухе аромат тёплого дерева, смолы. Я уже и разделся, и у печи посидел – а внутри по-прежнему всё будто льдом сковало. Бамовцы мне: «Что, внутри до сих пор стынет? Ну, так сейчас мы это поправим». Наливают… три четверти стакана спирта! Я руками машу: мол, не надо, не смогу. Но они ни в какую: «Вот тебе кусочек сливочного масла, прожуй его и проглоти, чтобы не было ожога. Потом выдохни, не останавливаясь, выпей – и вновь маслица». Сделал я так, как ребята сказали, – и уже буквально через минуту чувствую, что жизнь ко мне вновь вернулась. 

Андрей Чепакин, руководитель фотослужбы «НВ»,  строитель БАМа:

– Для меня БАМ начался осенью 1978 года. Я вернулся из армии. Поступил на работу в правильную организацию, присматривался, в какой институт пойти на рабфак… И загрустил. Проза монотонной городской жизни меня, уже «отравленного» свободой детско-юношеских скитаний, угнетала.

А тут на глаза попалась заметка про БАМ. Поехал в обком комсомола, сказал: «Хочу!». Через некоторое время уже проходил стажировку на Ижорском заводе в составе отряда «Комсомолец Ленинграда». Комсомольцем я был, прямо скажем, так себе, но армейская биография открыла дорогу к дальнейшим жизненным приключениям.

На БАМ после нескольких месяцев стажировки я отправился мотористом бензопилы – чтобы валить деревья, и плотником-бетонщиком 4-го разряда – чтобы что-то при случае построить.

Наш строительно-монтажный поезд № 648 треста «Нижнеангарсктрансстрой» базировался в посёлке Нижнеангарск на самом севере Байкала. Это были иллюстрации наяву к романам Джека Лондона. И жизнь наша больше походила на жизнь героев его произведений. Комсомольско-молодёжного наивного энтузиазма, как любили писать тогда в газетах, в ней было мало. Если армия для закалённого суровым интернатским бытом парня была «лёгкой прогулкой», то работа на БАМе стала реальной школой жизни. Полная ответственность за свои поступки и действия, что поначалу было непросто. Помню, как впервые был отправлен на лесовозе за много сотен километров за брусом. Мне 20 лет. Полный карман денег. Мешок с байкальским омулем – для ускорения решения вопроса…

Лес на пилораме в посёлке Ния-Грузинская выбили. На обратном пути через перевалы у перегруженного лесовоза отказали тормоза. Ехали, как по блокадной Ладоге, с открытыми дверями, чтобы можно было быстро выпрыгнуть. Пока, наконец, лесовоз не сложился пополам… Слева гора, справа обрыв. Как-то разобрались, доехали. Сюжетов таких было немало...

Друзья мои оттуда. Их много. Вот парочка. Серёга Иванов – в первый год работы на БАМе самостоятельно изучил французский и игру на семиструнной гитаре. Сейчас Сергей Николаевич – профессор, доктор наук… 

Гера Гуйганов – «сын полка». Обманом попал на БАМ чуть ли не в 16 лет. К 20 годам был неприлично по тем временам богат и независим. В Ленинграде, куда он вернулся, попал в водоворот «богемной жизни». Вырвался из этого уже зрелым мужиком. Уехал из Питера навсегда. Сейчас – главный рыбак на Чудском озере…

Музыкальные рок-фестивали, приключения в тайге, рыбалки, чтение редких книг, начало занятий фотографией, встреча с первой женой, рождение старшей дочки Веры… Всё это БАМ. Там я впервые взял в руки фотоаппарат, начал работать в газете «Молодёжь Бурятии». БАМ стал местом моих любимых командировок. Но это уже другая история.

Елена Драпеко, заслуженная артистка РСФСР, первый заместитель председателя Комитета Госдумы по культуре:

– Киностудия «Ленфильм» очень дружила с армией, и мы, ленинградские артисты, регулярно выступали в различных воинских частях. Вскоре после объявления БАМа ударной комсомольской стройкой нас попросили поехать к военным строителям на восточный участок магистрали.

«Ленфильм» собрал группу добровольцев, которыми оказались народные артисты СССР Павел Кадочников, Игорь Дмитриев, Людмила Чурсина, заслуженный артист РСФСР Юрий Каморный и я, к тому времени ещё совсем молодая артистка. И поехали мы на БАМ. Сначала долетели до Благовещенска, потом часть пути проехали поездом, а поскольку никакого БАМа ещё не было, к строителям можно было попасть только по замёрзшему руслу реки Зеи. Мороз 50 градусов, мы едем в газиках, обитых изнутри одеялами для утепления, но при этом с приоткрытыми дверями. Дело в том, что, когда река промерзает до дна, часть воды выпучивается на поверхность и образует такие пузыри, которые там называются наледями. И время от времени машины, идущие по Зее, в эти наледи проваливались. Вот и нужно было держать двери приоткрытыми, чтобы успеть выскочить, если машина начнёт проваливаться. И действительно: едем по реке и вдруг видим впереди трактор, погрузившийся «мордой» в этот пузырь и медленно тонущий…

На ночь остановились в бараке, построенном для водителей, которых тьма застала в пути. Только погрузились в сон – стук в дверь: «Ленинградцы, откройте землякам!» Оказалось, архитекторы, которые проектировали посёлки БАМа и, в частности, Тынду, узнав, что едет бригада ленинградских артистов, сели на вездеходы и поехали нам навстречу. Мы, конечно, поднялись, собрали, что было, на стол и до утра проговорили с этими ребятами. Они нам рассказывали, какой прекрасной будет Тында, что они придумали настоящий город будущего… На следующий день мы оказались в Тынде, которая в то время представляла собой палаточный городок. Но, как ни странно, уже был построен клуб.

Вечером в клубе у нас был концерт. И мы решили, что выйдем на сцену в концертных платьях, чтобы создать настоящую атмосферу праздника. У меня было лёгкое платье из японского шёлка, а у Люси Чурсиной – из металлических кружочков-пайеток на тонких бретельках. Павел Кадочников был в смокинге, но со всеми наградами на груди, а Игорь Дмитриев в бархатном пиджачке с бабочкой. Комната, которую нам отвели под гримёрку, отапливалась, а вот о том, что в зале отопления нет, нас забыли предупредить. Конферансье объявляет о начале концерта, и тут мы, стоя в гримёрке, слышим какие-то странные глухие аплодисменты. Что такое? Выходим на сцену и понимаем, почему звук был таким странным: все зрители сидят в тулупах, в шапках и меховых рукавицах, потому что на улице минус 50, а в зале – минус 24 градуса. Это уже бамовцы надышали. И тут мы, словно на южном курорте. Аплодисменты за то наше героическое выступление были просто сумасшедшие! Мы кланяемся и вдруг видим – через весь зал к сцене идёт какой-то совершенно огромный мужчина. Подошёл к нам, распахнул тулуп – и к нашим ногам посыпались розовые цветы багульника. Выяснилось, что бамовцы за две недели до концерта откопали из-под снега багульник и поставили его в палатках в воду, чтобы он распустился к нашему приезду. Таких дорогих цветов я в своей жизни никогда не получала! Даже сейчас, по прошествии стольких лет, вспоминаю – и слёзы наворачиваются. Какие были удивительные люди!

После этого на БАМе я была неоднократно. Помню, как в год 10-летия начала строительства магистрали мы поехали в Тынду от Союза кинематографистов. Было лето. Приземляемся – перед нами красивый белый город. Центр с великолепными административными зданиями, повсюду высажены цветы, по тротуарам ходят бабушки с детскими колясками, солнце светит. Жизнь повсюду кипит! И я понимаю, что это тот самый «город будущего», о котором нам ночью во время моей первой поездки рассказывали ленинградские архитекторы и строители. Признаюсь, тогда мне казалось, что это всё мечта, что-то из разряда «и на Марсе будут яблони цвести». Но за какие-то 10 лет сказка стала былью…