«Серёжа – из породы бродяг»

Ася Пекуровская говорит, что ей было абсолютно неважно, выходить замуж или нет, но Довлатов просил.

В неё были влюблены и Василий Аксёнов, и Иосиф Бродский. Замуж же она вышла за Сергея Довлатова. Родила от него дочь. После развода, в 1973-м, эмигрировала в Америку. Недавно филолог и писатель Ася Пекуровская впервые после 40-летнего перерыва посетила родной город – по приглашению Центра гуманитарных программ. В музее «Эрарта» состоялся творческий вечер, где особое внимание было уделено трём книгам Пекуровской, изданным в России: «Довлатов – псевдодокументалист», «Достоевский: механизмы желаний» и «Герметический мир Иммануила Канта: Кант и Кафка». А также – шести её «детским сказкам для взрослых» «Спарк – каменный мальчик», на основе которых она собирается сделать мюзикл…

– Ася, по дороге на встречу с вами, я, томясь в ожидании автобуса, стал осматривать витрины киоска «Роспечать», на глаза мне попалась книга: «Сергей Есенин. Поэт и хулиган». Не удивлюсь, если появится нечто подобное и о Довлатове. Когда читаешь, слышишь о Есенине, Высоцком, Довлатове, что, дескать, они только пили и хулиганили, задаёшься вопросом: а когда же творили? Вы-то хоть видели Сергея Донатовича за письменным столом?

– Отвечая на ваш вопрос, должна вам сразу сказать: когда я уезжала из Советского Союза, Довлатов ещё не был писателем. 

– Но писал же он уже!

– Мечта о литературе у него была всегда. В предисловии к моей книге «Когда случилось петь С.Д. и мне» Валера Попов вспоминает, как однажды из окна троллейбуса увидел нас с Сергеем, переходящих Суворовский проспект. Довлатов, пишет он, «с присущим ему вызывающим сибаритством шёл в домашних тапочках, и прохожие оборачивались». «Вот, оказывается, как «делают себя» гении!» – заключает Попов.

Довлатов был человеком очень талантливым. Именно – человеком. Личностью. Под маской сибарита скрывался довольно организованный и практичный индивидуум. Когда я взялась писать о Серёже, стала читать, что написали другие. Так что это не только моё мнение.

Серёжа вставал очень рано, в 6–7 утра, и где-то до полудня работал. Так, кстати, работал и Вася Аксёнов. А потом уже начиналась та жизнь, которая откладывалась в памяти и подсознании и отражалась в произведениях. Довлатов написал не очень много, а Вася – довольно-таки много. Мне кажется, у Васи был какой-то особый дар к сочинительству. Он почти не редактировал написанное. Это, согласитесь, редчайший случай. Ну, может быть, немножко и редактировал, но не переписывал. А Довлатов переписывал по многу раз.

– Развейте, пожалуйста, ещё один миф. Мне рассказывал один литератор, как он пришёл к Довлатову домой, а тот сидел в темноте, потому что не был способен даже сгоревшую электрическую пробку заменить.

– Я в это поверю. Довлатов никакими бытовыми делами себя не обременял. И вообще его нельзя назвать домашним человеком. Есть такая порода людей – бродяги. Так вот Серёжа из них, из бродяг.

– Выйти замуж за такого человека можно, наверное, в двух случаях. Либо надо его безумно любить, либо понимать, что он талант, ради которого стоит пожертвовать всем…

– Есть другие варианты. Я совершенно не «брачный» человек. Меня никогда не интересовала совместная, семейная жизнь с предсказуемым или непредсказуемым мужчиной. За Серёжу я вышла замуж тогда, когда знала абсолютно точно, что жить с ним не буду.

Такой автошарж с Асей Пекуровской сделал сам Сергей Довлатов в Ленинграде в 1960-х.

– Тогда вопрос – зачем?

– Он привёл делегацию во главе с Игорем Смирновым, которая пыталась объяснить, почему мне необходимо выйти за Довлатова. А поскольку мне было абсолютно неважно, выходить или не выходить замуж, и поскольку считалось, что Довлатов мною обижен (но я точно знаю, что никакой обиды я ему не нанесла), то я подумала: если ему так это нужно, выйду за него замуж. Я видела фильм, снятый какими-то студентами, и там тот же Валера Попов говорит: брак Серёжа и Ася зарегистрировали, когда было понятно, что они расходятся. После регистрации брака мы почти не жили вместе.

– Странное решение: вышла замуж, потому что кому-то так хотелось.

– Дело не в том, хотелось ли этого кому-то или не хотелось. Повторяю: для меня это было неважно. Если было бы важно – никто бы не уговорил и не заставил.

– Значит, яичницу по утрам Довлатову вы не готовили и готовить не собирались?

– Нет. Меня никогда не интересовали домашние дела. Дом для меня всегда оставался на заднем плане. И с теперешним моим мужем (он профессор, специалист по компьютерной технике) в этих делах мы – каждый сам по себе. Правда, он любит готовить завтраки, это стало его добровольной обязанностью. Иногда вместе обедаем, когда у нас есть обед, и расходимся по кабинетам. А если обеда нет, перекусываем, кто чем, когда кому захотелось, у каждого своё рабочее расписание.

– Анна Андреевна Ахматова воскликнула, когда устроили судилище над Бродским: «Какую биографию делают нашему рыжему!» Довлатов, похоже, сам себе делал биографию. 

– Я сейчас закончила книгу «Непредсказуемый Бродский». Работая над ней, я не только вспоминала, но и обдумывала, анализировала. Я считаю: Бродский тоже делал себе биографию. Мне кажется, это почти неотъемлемое свойство амбициозного писателя. И Бродский, и Довлатов были очень амбициозны. 

– Получается, что Довлатов преуспел больше – он стал человеком-легендой.

– Что это значит: человек-легенда?

– Какие-то истории, байки, легенды про Довлатова вам могут рассказать и те люди, которые его никогда в жизни не видели и даже не читали.

– В таком случае я соглашусь с тем, что он человек-легенда. И в общую копилку добавлю историю – из университетских времён. Серёжа отправился сдавать зачёт по немецкому языку, которого совершенно не знал. Я же довольно сносно читала и переводила. Вот он и попросил меня перевести какой-то рассказ. Переводом я занялась в университетском коридоре. Серёжа только пробежал текст глазами. Минут через двадцать он вышел из кабинета с зачётом. Он сумел пересказать рассказ слово в слово! У Довлатова была исключительная, нечеловеческая память. Он, кстати, был очень музыкален, хорошо рисовал. Когда-то Игорь Ефимов сказал, что появление Довлатова в компании – это праздник! Я могу это подтвердить. Серёжа был очень обаятелен. Уже один его облик притягивал как магнит. Если бы он был ещё и светским человеком, то, наверное, стал бы настоящим донжуаном.

– А Бродский?

– А Бродский был человеком с большими комплексами, неуклюжим, косноязычным, застенчивым, а потому – довольно высокомерным. Если Довлатов чего-то не знал, он благодаря природному чувству юмора мог себя представить героем-неудачником. Для Бродского признать себя хоть в чём-то неудачником – большая трагедия. Иосиф любил прихвастнуть, особенно – успехом у женщин. Ему почему-то доставляло удовольствие рассказывать об этом мне. Я смотрела на него и думала: «Всё, всё – абсолютное враньё!» Я даже представить себе не могла успеха, о котором он повествовал.

По-моему, Бродский был глубоко необразованным человеком, но человеком, который легко усваивал модные веяния. Ум у него был живой, Иосиф мог представить себе что угодно, ассоциации у него возникали спонтанно. Но необразованность сказывалась и на его характере. Я уверена, что оттуда его застенчивость, неуверенность и высокомерие – эти качества в принципе уживаются друг с другом.

– Необразованность – до какого возраста? 

– Я считаю – до конца дней. Помню, один именитый учёный в Америке мне рассказывал, как Бродский на какой-то конференции нёс такую чушь, что слушатели опускали глаза и не знали, как реагировать. Мне слова этого филолога казались странными. Пока я не собралась писать о Бродском и не занялась им всерьёз. Когда я стала очень внимательно читать прозу Иосифа (о поэзии не говорю: в поэзии не нужно что-то обосновывать), я поняла, что думать логически он был неспособен. Для меня его нобелевская речь – образец сглаженной неграмотности.

– А мне казалось, что Бродский уже в юношеском возрасте  понимал, что он гений. Не знаю, какого мнения о своём даровании был Довлатов…

– Серёжа говорил о себе как о второстепенном писателе. Он любил повторять, что уровень Паустовского – его предел. Но как он считал на самом деле? Думаю, иначе. После того как мы оба оказались в Америке, мы каждый год встречались с Серёжей в Нью-Йорке, и из наших разговоров я вынесла впечатление, что амбиции у него были непомерные. Но как человек, для которого чувство юмора было первостатейным, он не мог к себе столь серьёзно относиться, как Бродский. Иосиф не был обделён чувством юмора, но он не позволял себе над собой шутить. Бродский действительно считал себя великим уже в молодом возрасте. Помню, он в нашем доме (я тогда жила у Серёжи на Рубинштейна) читал «Шествие», и никому из присутствующих поэма не понравилась. Случались моменты, когда реакция слушателей давала ему понять, что «Шествие» не производит впечатления. Иосиф распахнул дверь и, уходя, сказал: «Сегодня вы освистали гения!»

– По большому счёту, он был прав.

– Я не могу вам сказать, прав он был или нет. Когда я писала «Непредсказуемого Бродского», я перевела какие-то его стихи – те, что ещё не были переведены: написанные по-русски – на английский язык, написанные по-английски – на русский. При переводе возникает какой-то интимный контакт с автором. Но и в этом случае чувства гениальности Бродского у меня не возникло. Может быть, потому, что к тому времени уже прочла очень недодуманную, но такую модненькую его прозу? Нет, я не считаю его гением. А о гениальности Довлатова и речи быть не может.

Объективности ради скажу вам, что мой муж-немец обожает Довлатова. Он читает его по-немецки. Прочитал одну книгу, заказал другую. Ему нравятся даже те вещи, которые, я считаю, просто невозможно читать, – все большие произведения. Для меня Довлатов – это только короткие рассказы! И то – небольшое количество…

Когда-то Игорь Ефимов сказал, что появление Довлатова в компании – это праздник! Я могу это подтвердить. Серёжа был очень обаятелен. Уже один его облик притягивал как магнит. Если бы он был ещё и светским человеком, то, наверное, стал бы настоящим донжуаном.

Ася Пекуровская

Автор выражает признательность директору Санкт-Петербургского центра гуманитарных программ Виталию Васильеву за предоставленную возможность встретиться с Асей Пекуровской.