«Интердевочка» – вовсе не секс в большом городе…

Роль Тани Зайцевой принесла Елене Яковлевой всесоюзную славу.

Кто такая интердевочка – страна узнала четверть века назад. Сначала – из наделавшей фурор книги Владимира Кунина, а позже – из одноимённого фильма Петра Тодоровского. Картина буквально взорвала советское общество. Именитый режиссёр, автор лент «Любимая женщина механика Гаврилова» и «Военно-полевой роман», снял кино о судьбе… валютной проститутки.

Мира Тодоровская вспоминает, что идея пришла ей, а Пётр Ефимович был против этого замысла. Мол, он – человек, который снимает серьёзное, вдумчивое кино. А тут в принципе обыденная история валютной проститутки, пусть и с изяществом изложенная рукой Кунина. Однако Мира Тодоровская придерживалась иной точки зрения: «Получается, мастер способен снимать исключительно военно-полевые романы, а как дело доходит до современного, востребованного «здесь и сейчас» материала, так у него находится масса причин, морального и этического свойства в том числе, дабы не снимать это кино…»

Пётр Ефимович долго сопротивляться не стал. И приступил к экранизации произведения, которое в те дни ещё даже не было выпущено собственно книгой, а ходило лишь в журнальной версии.

Первый коммерческий продукт

– Я ведь до той ленты никакого отношения к миру большого кино не имела вообще, – вспоминает Мира Тодоровская. – Но уже тогда понимала, что мне предстоит стать кем-то вроде продюсера. Когда мы только соприкоснулись с этим интересным, фактурным материалом, я отчётливо поняла, каким выгодным является этот продукт. Это был первый проект Петра Ефимовича, на котором мы всерьёз задумались о так называемой коммерческой составляющей фильма. Снимать картину «на коленках», исходя из бюджета, выделенного по остаточному принципу, очень не хотелось. И я задумалась, где можно взять деньги на производство. Вспомнила, что часть действия книги и, соответственно, фильма проистекает в Швеции. Для Швеции тогда вся эта история с русскими «интердевочками», которые приезжали «за счастием», да так и не акклиматизировались, была не нова, но чрезвычайно актуальна. Собственно, если забежать вперёд, именно шведский финансовый вклад и «сделал» весь наш фильм.

До того как стать продюсером (и вообще – до замужества), я была… военным инженером в звании лейтенанта морского флота, дорожила своей работой. Считалась неплохим специалистом своего дела. Однако на дворе были лихие 1980-е, самое их завершение. Перестройка, сулившая нам качественные перемены, превратилась в жёсткую пертурбацию всех общественно-экономических взаимоотношений, и в итоге… я чуть было не оказалась на улице с точки зрения профессиональной деятельности. И пошла мужу с киноделом помогать. Продюсер – работа, которую в те времена профессией не считали. Меня и в титрах-то не было…

Этот, казалось бы, незначительный эпизод с кораблём добавил необходимую краску в образ героини.

А кораблик плывёт…

– Съёмки «Интердевочки» шли, как ни странно, чрезвычайно легко, Петя работал как заворожённый. Он всецело увлёкся материалом, благо автор книги, он же автор сценария, делал всё возможное, чтобы у нас всё сошлось. Да, конечно, это кино, и поэтому какие-то коррективы были, да и монтировали мы по-разному. Так, у нас первое действие фильма начинается в одном отеле, выход из гостиницы мы снимали в другом месте, а набережная Невы, где героиня садится в такси, – вообще третья точка. Но вот такую деталь, как, например, взгляд Тани Зайцевой на теплоход, который движется по реке (в тот момент, когда героиня собирается убегать из номера своего клиента), мы сохранили. Этот знаковый момент очень по сердцу пришёлся Петру Ефимовичу, он обожал такие сюжетные повороты – чтоб пусть лёгким мазком, но задеть за живое, показать истинную, человеческую суть героя или героини…

Мы постарались весь фильм наполнить воздухом. Чтобы он смотрелся не просто нагромождением активных действий и значимых диалогов, но чтобы в нём была атмосфера, полная противоречий. С одной стороны – вольный воздух старого города, наполненный стихами Пушкина и Блока. А с другой – бетонные лбы чиновников, «весёлые посёлки», которые никакие не весёлые… Нам нужно было показать весь этот ужасающий контраст между мелодичным перезвоном колоколов Петропавловки и гулом современного деловитого мегаполиса, шумного, подавляющего всё и вся…

«Продюсеры – в Голливуде!»

– Хотя фильм построен на сексуальных отношениях, мы постарались убрать из него весь секс. Благо и книга – человеческая, женская, душевная, и фильм таким вышел. Пускай критика, особенно чиновников от кино, упрекала нас в излишней драматизации (читай – героизации) мира легкомысленных и продажных женщин, мы с Петром Ефимовичем были убеждены: фильм не о проституции, а о нас с вами, о повседневных трудностях. И о безысходности. Как и книга, так и фильм был… без хеппи-энда. А он и не мог иметь счастливого конца. Главная героиня романтизировала радужную жизнь за кордоном, по наивности своей полагая, что там жизнь – патока, сахар. А ведь там люди пашут в поте лица своего. И деньги им – в нашем случае шведскому бизнесмену, ставшему супругом Тани Зайцевой, – на голову не сыпались. Финал – громкий завершающий аккорд полной нелепого трагизма жизни «интердевочки»: рок догнал её даже в сытой и богатой Швеции. Не зря же говорят: от судьбы не уйдёшь.

Когда фильм был почти что закончен, со всем этим только что отснятым материалом мы пришли в организацию, которая давала добро на производство и прокат всех фильмов, – в Госкино. Там кино посмотрели, оценили и спросили меня: «А вы тут кем будете?» Я, недолго думая, ответила: «Продюсер фильма». – «Ах, продюсер, – возмутился мне самый главный киночиновник, – так езжайте в Голливуд, у нас продюсеры там обитают!»

Слава богу, кино состоялось, это факт. Петя снял кинохит – такого понятия не существовало, но как иначе можно назвать фильм, который в советском прокате собрал почти 20 миллионов долларов? И я состоялась как продюсер. А что самое любопытное, тот «остроумный» чиновник позже сам стал продюсером, именитым. Почти сразу по выходе картины «Интердевочка»…

Мы постарались весь фильм наполнить воздухом. Чтобы он смотрелся не просто нагромождением активных действий и значимых диалогов, но чтобы в нём была атмосфера, полная противоречий. С одной стороны – вольный воздух старого города, наполненный стихами Пушкина и Блока. А с другой – бетонные лбы чиновников, «весёлые посёлки», которые никакие не весёлые… 

Мира Тодоровская

Как это было

***

В конце 1980-х где-то в кинематографических коридорах «Мосфильма» родился такой анекдот. Председателя Госкино Армена Медведева вызвали вроде бы на ковёр в один из кабинетов и стали его стыдить, что он разрешил снимать кино о проститутках. Которые, как известно, являлись наследием буржуазного прошлого и в СССР отсутствовали. Почти. Медведев якобы ответил так: «Не беспокойтесь, снимать будет Тодоровский, а про что бы он ни снимал, это всё равно будет фильм про любовь!»

***

Пётр Тодоровский дал интервью журналу «Советский экран», в котором поделился своими планами и рассказал, что начинает снимать фильм под рабочим названием «Фрекен Танька». И тут на него посыпались сотни писем со всего Союза и в основном от проституток, которые были растроганы тем, что о них будут снимать кино, и предлагали свои консультации (безвозмездно).

– Я был потрясён! – вспоминал Пётр Ефимович. – Признаюсь, что до этого я никогда не имел дело с проститутками. Ну, видел. Знал, что они есть в Москве, Ленинграде, Киеве, в портовых городах. А тут девочки слали свои фотографии во всех ракурсах – спереди, сзади, сбоку. Каждая писала: «Я прошла эту жизнь! Только я могу сыграть эту роль! Я и есть фрекен Танька...» Оказывается, я ничего не знал об этих женщинах.

И режиссёр попросил, чтобы ассистенты нашли и привели к нему несколько московских путан. Проститутку он видел один раз в Москве, возле гостиницы «Националь» – с большими достоинствами, в короткой юбке. Она засекла интересного одинокого мужчину и двинулась ему навстречу. Режиссёр запомнил, что рядом оказалась пожилая женщина, которая произнесла вслух: «Вот енту сразу возьмуть!»

– Одна пятнадцатилетняя пришла к нам в норковой шубе с рукавами до пола, – рассказывал Тодоровский. – Откинула подол, закинула ногу на ногу… наглая! Я говорю: «Вот хожу я вечерами мимо окон и вижу, как в полуподвальных помещениях сидят девочки за швейными машинками – гнут свои спины, зарабатывают копейки…» А она: «Дуры-идиотки! А у меня зато – норковая шуба!»

Пришла красивая женщина – кандидат наук. Она мечтала написать докторскую диссертацию. С мужем давно развелась, осталась с двумя детьми. Рассказала: «Я устала от бедности и от советского маразма! Я не хожу на панель, но у меня есть десять мужчин, которые по расписанию приходят ко мне домой. И как только я положу сто тысяч на книжку, всё брошу и сяду за диссертацию…» Были и некрасивые женщины, которые отчаялись найти мужчину и просто удовлетворяли свои биологические потребности… Разные, очень разные люди и истории! И мне надо было насытиться этим материалом.

***

Исследование жизни продолжилось в Стокгольме. Пётру Тодоровскому пришла в голову мысль познакомиться с советскими девушками, вышедшими замуж за шведов. Таких оказалось достаточно. Были и благополучные семьи (меньшинство), но в основном девушки целый год ждали лета, чтобы поехать в гости домой. К маме, к друзьям. Там они чувствовали себя хорошо, в Швеции же они все чувствовали себя второсортными. Чужими.

– У шведов ведь свой круг, и русских жён в него не пускают, – объяснял Тодоровский. – И состояние у них немножко чемоданное – они не хотят рожать, боятся. Были случаи, когда женщин бросали с детьми и по брачному контракту им ничего не оставляли. В такой ситуации многие уехали в Гамбург, где колоссальное количество борделей. Стали профессионалками. Знаете, что выяснилось? Шведы, которые строили в Питере гостиницу «Прибалтийская», вывезли сотню наших женщин – женились, а к нашему приезду, как мне рассказали, сохранилось менее 20 семей… Грустно.

***

На главную роль пробовались многие актрисы. Когда пришла Елена Яковлева, Тодоровский сразу замахал руками: не то, не то. Он представлял себе девицу с объёмными формами, эдакую секс-бомбу. А тут пришла худенькая девушка в странной шапочке, села на стул, скрутила ноги восьмёркой. Сидит и молчит. «Раздеть её – одни кости!» – подумал режиссёр. Но всё-таки решил порепетировать с Яковлевой – «для очистки совести», – признавался он потом.

– Но уже с первой-второй репетиции я понял, что это – Танька! – вспоминал он. – Лена Яковлева – большая удача этого фильма. Она тончайшая актриса, заводилась с пол-оборота, предлагала, впитывала в себя. Она и как женщина понимала какие-то вещи больше меня, что пошло фильму только на пользу.

Но утвердили её с огромным трудом.

***

На роль Эдварда Ларсена, её шведского мужа, пригласили Томаса Лаустиола. Он был прекрасным театральным актёром, снимался в кино, но оказался запойным алкоголиком. Пил так, что не помнил себя неделями. Из театра его выгнали, семья распалась. И швед нашёл в себе силы признать правду, прошёл курс лечения в специальной клинике. И сам выработал свою систему – как бросить пить. К тому времени, как начались съёмки, он имел три собственные клиники. Женился второй раз, разбогател. Терпеть не мог, когда от кого-то из осветителей пахло алкоголем.

– Общались мы поначалу при помощи переводчицы, – рассказывал Тодоровский. – Но она всё портила. Когда я ему показывал, что от него требуется, он всё прекрасно понимал, когда в диалог вступала переводчица, мы переставали понимать друг друга. В итоге он потребовал переводчицу убрать, и мы снимали весь фильм на знаках.

А вот прибалтийского актёра Мартиньша Вилсонса, сыгравшего водителя фуры, Тодоровский считал ошибкой.

– Нам нужен был этакий Гостюхин: настоящий дальнобойщик, здоровый русак, намного старше героини… Это была моя ошибка. Всей компанией подружек я очень доволен: и Ирой Розановой, и Любой Полищук, и Наташей Щукиной. Мать замечательно сыграла ленинградская актриса Лариса Малёванная, она и творчески, и как личность интереснейший человек.

***

– Мне было неинтересно снимать половой акт, – рассказывал Пётр Ефимович. – У Кунина в сценарии было написано, что ей с японцем лучше, чем с будущим мужем. Значит, что – надо снимать две такие сцены. Но как? На бумаге можно ляпнуть что угодно! Я решил сделать наоборот: героиня лежит под японцем с полным безразличием. Кстати, если бы мы зафиксировали на плёнку, как снимали эту сцену, то это было бы ярче, чем сам фильм!

Японца в этой сцене не было. Актриса лежала на кровати в нижнем белье, под кроватью поставили бревно и под музыку его раскачивали. Осветитель в такт манипулировал светом, оператор – камерой, а режиссёр сидел за кадром и ритмично расталкивал актрису. Вся группа еле сдерживала смех, а кто-то посоветовал даже запатентовать этот способ. Или написать что-то вроде кинематографической «Камасутры».

Некоторые зрители (а они были тогда в СССР не такие избалованные насчёт постельных сцен) писали, что зря вы так. Надо было показывать всё, как есть. Подлинно, реалистично. А так – очень плохая сцена…

***

В 1989 году фильм прошёл по стране с огромным успехом. А потом был куплен Германией, Канадой, Японией, Южной Кореей. Студия получила валюту, тут же во дворе «Мосфильма» появились иномарки…

– В советские годы за этот фильм я мог получить постановочных шесть тысяч рублей, из которых на руки выдавалось менее пяти – из-за перерасхода плёнки, перерасхода смен, партийных взносов и так далее, – говорил Тодоровский. – За «Интердевочку» мне заплатили сто двадцать тысяч! Вся съёмочная группа получила фантастические деньги!

Режиссёр на свой гонорар купил небольшую дачу, успел до того, как эти деньги обесценились. Но насладиться дачным покоем не успел – затеял перестройку, а тут и в самом деле перестройка, инфляция, дом разрушили, а новый построить было уже не на что. Так и продали один участок, без дома.