«Теперь могу сделать грядку, не взяв в руки лопату»

Есть люди – и их становится всё больше, – которые раз и навсегда выбирают жизнь вдали от большого города. В мире 2000 экопоселений. В России – 250. 

В Ленобласти – с десяток. В одном из них побывали корреспонденты «НВ».

Картинка перед глазами напоминает сцену из романов Пелевина: на грунтовке, в клубах поднимаемой колёсами нашей машины пыли, стоит мужчина с густой бородой с китайской хохлатой собачкой на руках. За его спиной возвышается синее сооружение мудрёной геометрической формы, издалека напоминающее купол, выросший прямо из земли...

Собственно, оно так и называется: купольный дом. Он предназначен для собраний и приёма гостей. Правда, достроить всё никак не могут – не хватает денег. Это наш ориентир и финальная точка маршрута. А мужчина с собачкой – наш провожатый Пётр, один из жителей экопоселения.

– Местные сразу окрестили этот дом сатанинским, – вздыхает Пётр. – Он тогда ещё был чёрным, стены просмолили, чтобы не гнил. Приходится говорить, что это сельскохозяйственный склад, чтобы народ не пугать.

Мы за 200 километров от Петербурга, в Сланцевском районе Ленобласти. Здесь на двух полях, разделённых речкой Долгая, расположилось поселение родовых поместий Руссковедово.

– Наша цель – жить в гармонии с природой, не нанося ей вреда и пользуясь её дарами, – объясняет Пётр. – Каждая семья получает гектар земли, который возделывает, обеспечивая себя всем необходимым. Участок нельзя делить или продавать, он может передаваться только по наследству.

Тем временем мы перебираемся через речку по самодельному мостику, взбираемся на крутой склон. Взору открывается обширное холмистое поле, тут и там разбросаны маленькие домики-времянки, вдалеке белеет коза. Полноценных домов пока мало: поселению всего пять лет, и большинство семей – а их в общине 30 – заняты строительством жилища. Никаких оград и разделения участков – заборы запрещены сводом правил, который называется «Уклад». Главные постулаты просты: не выращивать животных на убой, не употреблять алкоголь, не курить, не сквернословить.

– Сейчас пройдём по Светлановскому проспекту, – Пётр указывает на едва заметную в высокой траве дорожку. – Это потому, что там живёт Светлана. А вот там, дальше, где Ленин дом, – Ленинский.

Неподалёку на пригорке поблёскивает солнечная батарея. Централизованного энергоснабжения здесь пока нет, никак не могут договориться с районными властями: подали заявку на подключение к сетям, ответа ждут почти год. Каждая семья решает проблему по-своему – у кого генератор, у кого фонарики, некоторые и свечами обходятся. Вода – из родника. Условия у большинства спартанские, но, похоже, это здесь вообще никого не смущает.

– Решение уехать из города назревало давно, – рассказывает Лена. – Это было мечтой, но я никогда не думала, что это возможно. Мы и так последний год жили в Токсово. Присоединились к экопоселению в марте, а уже 1 мая перебрались сюда окончательно. С тех пор почти не выезжаем.

По образованию Лена фармацевт, 20 лет работала топ-менеджером в крупной медицинской компании, потом провизором в аптеке. Игорь – крановщик 6-го разряда, трудился на Балтийском заводе. К переезду готовились загодя и основательно – откладывали всю Ленину зарплату, учились строить из брёвен. Говорят, что сейчас живут на 5000 в месяц, покупают только корм для животных, бензин для машины, себе – крупу, растительное масло, сладости. В перспективе планируют зарабатывать на продаже мёда, молока, овощей и фруктов. Но пока на повестке дня – достроить дом до холодов.

– А если не успеете? – ужасаюсь я.

– В бане будем зимовать, – улыбается Лена. И добавляет: – Если бы мне 20 лет назад такое сказали, я бы и сама не поверила.

Наталья Реута, наоборот, в поселении с самого его основания. Но переехать сюда пока не может – негде перезимовать. Дощатый домик, где помещаются только кровать и стол, Наташе построили соседские дети – два четырнадцатилетних подростка. До этого жила в палатке. А вот сарай уже сама смастерила. Спрашиваю, почему никто из родных не помогает.

– Они моих взглядов не разделяют, говорят, я странная, – смеётся она.

– Не странная, а особенная, – поправляет Пётр.

На участке электричества нет, да оно хозяйке и не нужно: встаёт с солнцем, ложится с ним же. Если что, есть фонарик. Собирает хворост, готовит на мангале. Уверяет, что возделывать землю оказалось совсем нетрудно. А свести к минимуму свои потребности – ещё проще.

– Все мы городские жители, серьёзного опыта ни у кого не было, – улыбается Наталья. – Но постепенно, методом проб и ошибок, он приобретается. Я, например, теперь могу сделать грядку, даже не взяв в руки лопату. Оказывается, всё, чему нас учили, что нам внушали с детства – что человек не может существовать обособленно от техногенного мира, что он не сможет себя обеспечить, – неправда. Здесь я поняла, что могу прокормить не только себя, но и ещё пару человек.

В подтверждение наливает в миску наваристой похлёбки. Из ингредиентов покупные только соль и масло, остальное выросло тут же, под ногами: картошка, зелень, грибы.

– Опята с моей горы, между прочим, – шутливо напоминает подруга и ближайшая соседка Александра. Хотя понятие собственности здесь условно. Оттого и нет заборов, и все дома открыты, а уезжающие на неделю в город оставляют ключи другим поселенцам – вдруг понадобится что или гости к кому приедут.

Александру, например, летом с удовольствием навещает семья из Казахстана. Сама она тоже пока не переехала в Руссковедово окончательно: держит работа в одном из петербургских вузов, где Саша преподаёт… нанотехнологии. И никакого противоречия в этом не видит.

– Наша цель – построить гармоничное жизненное пространство для себя и близких, – поясняет Саша. – Но это не значит полностью оторваться от цивилизации. При всём желании она нас попросту не отпустит. И потом, мы же не хотим превратиться обратно в обезьян (смеётся).

Планы у руссковедовцев масштабные: когда все наконец достроятся и переберутся на постоянное место жительства, в поселении хотят открыть свою школу – к образованию в нынешнем виде они относятся критически. Но это всё в далёкой перспективе. Пока что надо решать насущные проблемы. Вот недавно один из экопоселенцев не выдержал, уехал. И не просто обратно в Петербург, а во Вьетнам. Образовался небольшой финансовый кризис. Новоиспечённые жители экопоселения делают первоначальный взнос: это плата за участок, деньги идут в общий котёл на нужды поселения. Но если кто-то решает уйти, ему их возвращают. Все оргвопросы обсуждаются на ежеквартальном собрании, которое называется Круг. Решения принимаются только в том случае, если согласны все. Таковы правила.

Напоследок заглядываем в гости к Петру. По дороге он немного рассказывает о себе: по профессии программист, идеями Владимира Мегре проникся давно, но всерьёз об экопоселении не задумывался. Когда ушла супруга, стал изучать вопрос вплотную. В Руссковедово оказался три года назад, встретил здесь Наталью. Недавно они поженились.

Мы сидим на кухне, пьём иван-чай, которой здесь собирают каждый август. За окном сгущаются сумерки, на поля наползает густо-молочная пелена тумана. Пётр рассказывает об их главной головной боли: поля, на которых находится Руссковедово, относятся к землям сельхозназначения. А значит, согласно Земельному кодексу строить фундаментальное жильё здесь запрещено.

– Поэтому мы живём в подвешенном состоянии, – снова вздыхает Пётр. – Одна надежда, что примут закон о родовых усадьбах.

В апреле прошлого года депутаты фракции ЛДПР внесли на рассмотрение Госдумы проект закона «О родовых усадьбах», по которому россиянам предлагается раздавать по одному гектару земли для строительства родового поместья. По мнению авторов, это позволит навсегда избавиться от нищеты и возродить сельское хозяйство. Владельцы таких участков будут якобы освобождаться от налогов, а землю нельзя будет ни продать, ни заложить, ни сдать в аренду. 

Пётр провожает нас к машине. На фоне бледного неба зловеще чернеет купольный дом. Что бы там ни думали деревенские жители, на людей, доведённых прогрессом до интеллектуальной капитуляции, экопоселенцы похожи меньше всего. Кому-то их идеи могут показаться дикими, кому-то – утопичными. Но, проведя здесь всего несколько часов, признаюсь: я едва в них не поверила.