Он родился в один год с державой, которой служил

Ушёл Юрий Любимов, Мастер, создавший Таганку, и – совершенно новый русский театр

Буквально несколько дней назад Юрий Любимов был героем публикации нашей газеты, посвящённой долгожителям отечественной культуры, а накануне отметил он свой 97-й день рождения... И вот его не стало. Любимову не хватило прожитых лет, чтобы осуществить всё то, о чём он мечтал и что задумывал. Но и того, что успел, с лихвой хватит на несколько жизней, ибо он вошёл в историю русского и мирового театра как его великий и признанный реформатор. Без него искусство Мельпомены на одной шестой части суши было бы принципиально иным.

Жизнь Юрия Петровича Любимова сложилась так, что негатива (страхов, ужасов войны, раздоров и непонимания), впрочем, как и позитива (аплодисментов, признания, преданных друзей и любви), было не на одну биографию. Он родился в один год с той державой, которой служил верой и правдой, переживая вместе с ней все драматические повороты судьбы. Ранняя потеря репрессированных родителей, начало карьеры в закрытом властями МХАТе 2-м, финская война и ансамбль МВД, в котором он служил всю Великую Отечественную, – всё это значится в личном деле режиссёра и гражданина Любимова Юрия Петровича. А ещё там есть запись о его первой роли, которую он сыграл на сцене, будучи студентом театрального вуза. То был юноша в спектакле «Мольба о жизни» в далёком 1935 году.

И наконец, основная глава жизни – созданный и дважды покинутый им Театр на Таганке. Как он мог пережить это? Сначала, в 1984 году, лишение поста худрука и советского гражданства, но когда сменилась эпоха – восстановление во всех правах. И уже в новое время – трагический разрыв с коллективом родного детища, не пожелавшим оставаться в подданстве «великого княжества» Таганки под дланью его основателя Юрия.

А ведь театралы всего мира его носили на руках и были счастливы работать с ним! Он много и плодотворно трудился, рискуя  и экспериментируя, никогда не останавливаясь в творческом поиске. Для Любимова была важна эстетика «театра площадей и улиц», которая пробивалась умопомрачительными всходами в пронзительных сценических шедеврах, среди которых, быть может, лучший спектакль русского театра о Великой Отечественной войне – «А зори здесь тихие…». Были ещё и «Добрый человек из Сезуана», и «Гамлет», и «Десять дней, которые потрясли мир», и «Борис Годунов», и… Впрочем, каждый из театралов со стажем может на свой лад и вкус продолжить список достижений Мастера – в театре, опере, балете, кино и даже на телевидении, где Любимов блистательно сыграл трагическую роль господина де Мольера.

Он был неравнодушен к результатам своего творчества и потому постоянно следил за тем, как воплощаются его замыслы в рамках рутинного исполнения текущего репертуара на Таганке. Это было необыкновенное зрелище: седовласый мэтр дирижирует фонариком из восьмого ряда, из темноты театрального зала. Впрочем, легенда гласит и о том, что не однажды Любимов, переодевшись, выходил во время спектакля на сцену в массовке, чтобы изнутри последить за тем, как исполняется его режиссёрская воля. Актёры были для него инструментами, и какой же он составил из них оркестр! Демидова, Славина, Высоцкий, Смехов, Золотухин, Филиппенко, Губенко, Шаповалов, Филатов, Бортник, Дыховичный – это были звёзды его, любимовского, театра. И в каждом из них отсвет Таганки был виден невооружённым взглядом.

Для русской культуры ХХ века понятия «Театр на Таганке» и «Юрий Любимов» – синонимы такого же уровня, как МХАТ и Станиславский, БДТ и Товстоногов, «Современник» и Ефремов. Таков удел реформаторов сцены, что их имя навечно связывается только с одним коллективом, хотя они могли трудиться и в других. Любимов родился как выдающийся театральный деятель нашего Отечества вместе с Таганкой, и вместе с нею он стал символом советской культуры, со всеми её взлётами и противоречиями. Был и остался.

В эти печальные дни многие будут вспоминать, как пересекалась их жизнь с Юрием Петровичем Любимовым. Мне тоже отчасти повезло. Пришлось даже как-то вести пресс-конференцию с ним, были и эксклюзивные интервью, и даже запись программы «Мужские истории»… Но почему-то сейчас вспоминается совсем другое.

Тот самый последний раз, когда я видел Юрия Петровича в нашем городе. Было это в 2011 году, когда ему вручали специальную премию «Европа – театру». Проходя по Невскому проспекту, я случайно бросил взгляд на окно кофейни и… увидел за стеклом Любимова, расположившегося за столиком и о чём-то оживлённо спорящего со своей обожаемой Каталин. Захотелось остановиться и исподволь понаблюдать за этой семейной картинкой, но дела погнали меня вперёд. Пришлось пройти мимо, почти без остановки…

Таким я и оставил его в памяти: Юрия Петровича Любимова, неутомимо спорящего – с самим собою, со своими родными, с актёрами, со всеми, кто окружал его, и, наконец, с той огромной страной, в которой он родился и в которую вернулся, чтобы здесь окончить свою жизнь и творчество.

Сергей Ильченко, обозреватель «НВ»

В 2011 году Юрий Любимов был удостоен Европейской театральной премии «За неоценимый вклад в современное искусство». Впервые церемония вручения этой престижной награды проходила в России, в Санкт-Петербурге. Тогда и состоялась наша встреча, растянувшаяся на два с половиной часа. Вот некоторые выдержки из диктофонной записи…

***

– В молодости я играл в Театре имени Вахтангова и достаточно много снимался. С удовольствием играл Пятницу в фильме Александра Андриевского «Робинзон Крузо». Для своего героя придумал оригинальный танец – в детстве занимался в школе танцев по системе Айседоры Дункан, и хореографическая подготовка в дальнейшем мне пригождалась.

Труднее для меня были съёмки в «Кубанских казаках», так как мы с режиссёром не могли найти общий язык. Однажды Пырьев на меня замахнулся палкой, а я её выхватил и выкинул в поле. За меня вступилась его жена Марина Ладынина, милейшая женщина. А Иван Александрович в отместку хорошенько порезал мою роль, чем сделал хуже картине.

…Конечно же, актёрское начало помогало мне в режиссуре, потому что я мог войти в шкуру артиста.

***

– Постановщик должен иметь конструктивные мысли, обладать чувством пространства, ритма, формы. У него должна быть своя философия восприятия мира. Режиссёру необходимо придумать концепцию и собрать команду, не ошибившись в игроках. При этом нужно быть жёстким и беспощадным. Причём это необходимо самим артистам, которые должны безукоризненно выполнять поставленную задачу.

***

– Получилось, что я изначально был чужим в своей стране. Мой дед был крепостным и старовером, но его в 86 лет выкинули на улицу. Потом посадили родителей. В десятилетнем возрасте я носил в тюрьму передачи. Помню, как во время очередного свидания мама заплакала. Я сказал: «Не смей при них плакать», показывая на одного из надзирателей. Он меня назвал «щенком», а я ответил: «Сволочь». Удивительно, но побоев за этим не последовало, и посылку я маме передал. Так что закалку ещё в детстве получил.

Потом прошёл две войны – советско-финскую и Великую Отечественную. Довелось держать в руках «коктейль Молотова», когда на меня двигался фашистский танк и мог сделать из меня фарш. Много чего я пережил в то время. Поэтому, когда чиновники на меня орали, это мало действовало.

***

– Что бы я ни ставил, всё время вызывали, прорабатывали, спрашивали, кто разрешил. Когда я ставил спектакль «Павшие и живые», некой комиссии не понравился огонь на сцене. Пришли какие-то люди во время репетиции и рекомендовали его убрать. Я им сказал: «Это огонь павшим. Пожалуйста, топчите!» Они не посмели этого сделать.

***

– Пришли как-то ко мне в кабинет и настойчиво предлагали снять портрет Мейерхольда. Я попросил принести стремянку, а затем сказал этим людям: «Лезьте!» На меня посмотрели изумлённо и заявили, что мои рабочие должны это сделать, на что я ответил: «Я им запрещаю это делать, а вот вы попробуйте». Не рискнули – повертелись и ушли. Мне как будто плакат на спину прикрепили, что я занимаюсь политическим театром…

***

– После изгнания я объездил весь мир, ставил в разных театрах не только драматические спектакли, но и оперные. В шутку даже называл себя «оперуполномоченным»…

При той обстановке в стране я не испытывал большого желания вернуться. Но с началом перестройки мне поступало много писем, звонков, телеграмм. Меня пытались убедить, что изменилась ситуация. Позже я понял, что это была политическая игра.

…Как бы это ужасно ни звучало, но мне не за что любить Россию. Но всё же я её люблю, так как был и остаюсь русским человеком.

***

– Больше всего мне хочется передать созданное мною дело в хорошие руки.

Константин Глушенков

как это было

Имя Юрия Любимова так или иначе всплывало в беседах с известными людьми. Каким он был в повседневной реальности – в жизни и театре, как реагировал на пересуды и сплетни – всё сейчас важно.

Из интервью с Валерием Плотниковым, фотографом:

– Захожу я как-то к Любимову в кабинет, а у него на полу стоит бутылок двадцать из-под «берёзовской» водки. («Берёзка» – в СССР сеть магазинов, реализовывавших товар за валюту. – Прим. авт.) От обычной она отличалась этикеткой и завинчивающейся пробкой. «Юрий Петрович, давайте изобразим что-то из «передвижников». Я завалил его стол бутылками. Любимов сделал чудовищное лицо. Представляешь, столько выпить одному?! Кадр был! Но, но, но… В те времена, «теперь почти былинные», у меня ни студии, ни лаборатории своей не было. Да и камера при себе оказалась не своя. Я, обалдевший от счастья, помчался проявлять плёнку. Меня просто трясло: «Вот это удача! Такого кадра не будет ни у кого никогда!» Проявил – чистая плёнка! Как потом выяснилось, товарищ, который дал мне камеру, сбил синхронизатор…

На следующий день прибегаю на Таганку: «Юрий Петрович, извините, съёмка не получилась. Надо переснять». Он разводит руками: «Я бы с удовольствием, но уборщица бутылки выбросила». Я взвыл: «У-у-у!» Такой кадр погиб! Успокоившись, я сообразил, что ни разу не снимал Любимова на фоне его знаменитой стены. Я понимал, что нужно снимать сверху, чтобы не было искажающего ракурса, и побежал за стремянкой. И на этот раз пришла беда, откуда не ждали: в кадре над Любимовым зиял пустотой белый потолок и часть не записанной автографами стены. Что делать? Вспоминаю Сальвадора Дали и ввожу в кадр свои руки.

…Буквально через полтора-два месяца Юрий Любимов едет в Лондон, и его лишают гражданства. А ко мне знакомые начинают приставать с вопросами: «Валера, как ты всё предугадал? У тебя над Любимовым нависают руки КГБ!»

Конечно, жалко, что не получилась фотография с бутылками, но, получись она, не было бы этой – с «руками КГБ».

Из интервью с Людмилой Крутиковой-Абрамовой, вдовой писателя Фёдора Абрамова:

– Федя радовался, что его «Деревянных коней» взялась ставить Таганка. Позже он будет радоваться «Братьям и сёстрам» в Ленинградском малом драматическом, но первой была Таганка. Они тогда и познакомились, а вскоре и подружились – Абрамов, Любимов, Высоцкий, другие замечательные артисты.

На репетициях Фёдор Александрович всегда сидел рядом с Юрием Петровичем и подсказывал, что и как. Консультировал. Обращение элитного в своём роде театра к деревенской прозе было несколько неожиданным. Абрамов месяц не вылезал из театра!

Официальный приём «Коней» городскими и партийными чиновниками проходил с трудом. Любимов кричал, что вообще больше ничего ставить не будет. Абрамов был не менее резок: «У меня прострелены обе ноги, мой патриотизм немецкими пулями вышит на моём теле, и не вам меня учить, что тут и как нужно делать, и не надо забывать, что все мы вышли из деревни и корни наши там!» «Деревянных коней» удалось отстоять. Премьера была триумфальная. Спектакль имел грандиозный успех.

Фёдор Абрамов справедливо считал, что «Деревянные кони» – один из лучших спектаклей Театра на Таганке, а Юрий Любимов – гениальный режиссёр.

Записал Владимир Желтов