«Мы, русские, выше политических дрязг»

Известный художник Михаил Шемякин рассказал «НВ» о своих встречах с президентом России и о том, как его проекты смогут помочь улучшить имидж нашей страны в Европе

Разговор у нас получился не на «заданную» тему. Потому что, озвучивая её собеседнику, я вдруг понял, что не смогу не задать двух вопросов, которые возникли пятью минутами раньше, когда он – Михаил Шемякин – на художественно-аналитической выставке «Метафизическая голова» общался с питерскими журналистами… Мне захотелось уточнить, что имел в виду художник, а в результате получился долгий разговор о том, чем власть может помочь людям искусства и чем художники способны помочь власти.

– Из ваших уст прозвучала интересная фраза: «Если Владимир Владимирович Путин посетит нас…» Посетит во Франции?

– Конечно во Франции.

– И что будет?

– Возможно, он обратит внимание людей, у которых карманы побольше и поглубже моих, на созданный мной Институт философии и психологии творчества, на наши проекты, и эти люди начнут помогать. Не мне – институту.

– А что, Владимир Владимирович уже обращал внимание людей с деньгами на ваши проекты?

– Памятник «Дети – жертвы пороков взрослых» на Болотной площади появился благодаря…

– Юрию Лужкову.

– Нет. Юрий Михайлович сделал заказ, а деньги на реализацию многофигурной скульптурной композиции удалось получить благодаря Владимиру Владимировичу. Если бы не Путин, этого памятника не было бы. Дальше. Памятник Петру Первому в Лондоне. Если бы не Путин, памятник в Дептфорде (район Лондона. – Прим. авт.) не стоял бы, а он не только стоит, но и входит во все путеводители по британской столице. Я уж не говорю про памятник «Царская прогулка» в парке Константиновского дворца – Дворца конгрессов. И ещё. Если бы не Путин, мы бы с вами здесь не разговаривали. Именно благодаря ему у меня есть эти помещения в центре Петербурга. Президент хотел, чтобы я здесь жил и работал, но я вскоре понял, что для России будет больше пользы, если займусь образованием молодёжи, и создал фонд. Так что пока в России есть один человек, который помогал Шемякину в реализации его проектов.

– А какая связь между Путиным и вашим лондонским Петром? Неужели в вопросах установки памятников к Владимиру Владимировичу прислушиваются и на берегах Туманного Альбиона?

– Не приписывайте мне того, чего я не говорил! Путин помог с финансированием и этого памятника. Реализация любого проекта всегда упирается – во что? – в деньги. Уже который год у меня стоит памятник Эрнсту Теодору Амадею Гофману, выполненный в гипсе. На металл, на отливку нет денег. Мы встречались с Путиным. Вместе с ним был Герхард Шрёдер (в то время канцлер Германии). Они посмотрели мои эскизы, тогда ещё были только эскизы. Владимир Владимирович сказал: «Это важно, я поддерживаю». И Шрёдер поддержал. Поддержка есть, а денег нет. Так до сих пор и нет. Или пока нет?

Теперь вернёмся к вашему вопросу о возможном визите ко мне Путина. Я разговаривал с людьми «кремлёвского полёта», и мне было прямо сказано: если Владимир Владимирович увидит, чем занимается ваш институт, он наверняка поймёт (он всё схватывает на лету!), что на его базе можно сделать одну из важнейших точек культурной экспансии России, так необходимой для того, чтобы начать восстанавливать пошатнувшиеся мосты с Европой.

– Итак, Путин приезжает к вам и вы во время общения с президентом делаете акцент не на своём творчестве, а на институте…

– Да. Если мы и будем с ним говорить о моём творчестве, то, конечно, о памятнике Гофману. Но это в какой-то степени вопрос политический. Установка монумента в бывшем Кёнигсберге, в городе, где родился великий Гофман, может показать, что мы, русские, выше политических дрязг. Мы понимаем, что значит для всего мира, и для нас в том числе, немец Гофман. И мы показываем наше отношение к немецкой культуре, к немецкому народу. Разве это не здорово?

Путин может поддержать и, я надеюсь, поддержит идею строительства мастерских для студентов, расширения парка скульптур, создания большого интернационального центра, и нам удастся расширить наше образовательное пространство. Для чего, конечно же, нужна материальная поддержка. А то ведь приходится вертеться как белке в колесе, чтобы, например, за электричество заплатить. Мне кажется, то, чем мы занимаемся, – большое, интересное и важное дело. А учитывая нынешнее довольно туманное международное положение России, дело – сверхважное. Но мой центр не должен быть единственным. Подобные центры должны открываться по всей Европе, и это будет замечательно – и для России, и для всех нас.

– Дай бог, чтобы Владимир Владимирович прочитал это наше с вами интервью…

– Или просто исполнил своё обещание. Мы в брюссельском отеле беседовали с ним тет-а-тет, потом Владимир Владимирович пригласил Сару (супругу Шемякина. – Прим. ред.) на бокал вина, и наша беседа продолжилась и продолжалась чуть ли не до двух часов ночи. Слишком много накопилось разных важных вопросов, которые мы и обсуждали. Тогда-то Путин и сказал: надо включить в программу одной из моих поездок во Францию посещение Шемякина.

– Ещё меня смутила фраза «У нас в Воронеже». Родились вы в Москве, вся сознательная жизнь до эмиграции прошла в Ленинграде…

– Я говорю «наш» в самом высоком, метафизическом смысле слова. Отсюда в моей речи и наш Воронеж, и наш Кавказ, и наш Крым.

– Но что вас привело в Воронеж?

– Ректор (он же основатель) Воронежской академии искусств Эдуард Бояков предложил мне должность профессора живописи, графики и скульптуры. Кстати, вот вам пример того, что не место красит человека. Это я о воронежском губернаторе. Алексей Гордеев – человек, который с пониманием относится ко всякого рода культурным инициативам и всегда идёт навстречу людям искусства. При нём Воронеж стал резко меняться в лучшую сторону. Я разговаривал с горожанами – они довольны своим нынешним губернатором, тем, что он делает.

– И как же вы собираетесь преподавать, проживая во Франции?..

– По контракту я обязан какое-то время проводить в Воронеже. Сколько конкретно – лучше спросить у Сары, она занимается всеми организационными вопросами. Я уже даю мастер-классы в Воронеже. Студенты мои (они не только воронежские – съехались со всей России) будут на пару месяцев приезжать ко мне во Францию и там проходить практику. Они получат возможность заниматься в моей библиотеке, которую я собираю более 40 лет и которая не похожа на библиотеку в общепринятом значении этого слова. В ней не только книги, но и тематически рассортированные материалы по изобразительному искусству всех времён и народов. Тысячи папок! Мы будем выбираться и на пленэры – природа в тех местах удивительная.

– Студенты жить будут у вас?

– Доценты – их два – у меня. А для студентов мы жильё снимаем. Я и прежде приглашал к себе учеников из России, и они всё время проводили у нас в доме, в моих мастерских, в библиотеке.

– Это, должно быть, обременительно для вас?

– Для меня обременительно всё, что отвлекает от творчества, принуждает покидать мастерскую или библиотеку, но это то, чем обязательно нужно заниматься. Потому что на сегодня уровень образования в России катастрофически падает.

– Общего или художественного образования?

– И общего, и художественного. Умирают старые учителя, зарплаты грошовые – никто в преподаватели особо не стремится. Ну чего мне вам объяснять? Вы лучше меня всё знаете.

– А Петербург всё ещё «наш» или «не наш»?

– Петербург наш и всегда будет наш. Сейчас, по-моему, наш Петербург уже не тот, что был при Валентине Матвиенко. Я встречался с очень симпатичным человеком по фамилии Кичеджи (Василий Кичеджи – вице-губернатор Петербурга. – Прим. авт.), он ознакомился с моими проектами, в том числе с образовательными, обещал поддержать, помочь. Я с большой симпатией отношусь к Василию Николаевичу; думаю, что нам обязательно удастся сделать что-то интересное.

– Михаил, вы давно уже не только художник. Раньше бы сказали «…но и общественный деятель». Теперь в подобных случаях говорят о миссионерстве.

– Мессианство – чувство очень опасное, по крайней мере на территории России. Оно может привести к печальным последствиям. Поэтому, если шальная мысль о мессианстве вдруг и посетит меня, я её выжигаю… перекисью водорода.