«История над нами пролилась…» Мать вспоминала, дочь записывала

Некоторые ленинградцы, чьи фотографии можно теперь увидеть на выставке «История над нами пролилась…» на Каменноостровском проспекте, 67А, в блокаду были совсем маленькими детьми и не помнят вообще ничего об этом времени. Позже, став постарше, они пробовали расспрашивать о тех страшных днях родителей или других родственников, но узнать им, как правило, удавалось немного. Тем, кто пережил блокаду в сознательном возрасте, было слишком тяжело вспоминать о ней

Некоторые ленинградцы, чьи фотографии можно теперь увидеть на выставке «История над нами пролилась…» на Каменноостровском проспекте, 67А, в блокаду были совсем маленькими детьми и не помнят вообще ничего об этом времени. Позже, став постарше, они пробовали расспрашивать о тех страшных днях родителей или других родственников, но узнать им, как правило, удавалось немного. Тем, кто пережил блокаду в сознательном возрасте, было слишком тяжело вспоминать о ней.

И всё же иногда они кое-что рассказывали своим детям, внукам или младшим братьям и сёстрам. А теперь самые юные блокадники записывают эти отрывочные воспоминания своих родных и приносят их в медиа-центр Балтийской медиа-группы. Именно так на выставку попала информация о Марии Прасовой – её записала дочь Татьяна Киселёва, которой в начале войны был всего год. После войны Мария Мануиловна пыталась кое-что рассказывать Тане о том времени, но каждый такой разговор, по словам её дочери, заканчивался тем, что они обе начинали плакать. Однако дочь всё-таки запомнила и записала некоторые отрывочные воспоминания матери.

Мария вспоминала о своём муже, отце Татьяны, Павле Хитрушко. У него было очень слабое зрение, поэтому его признали негодным для службы в армии. Однако, когда началась война, он всё-таки сумел попасть на фронт добровольцем: для него было неприемлемо находиться в тылу, когда все способные держать оружие мужчины отправились защищать свою страну. В октябре 1941 года он пропал без вести.

Вспоминала Прасова, как во время блокады работала электриком на телефонной станции, а кроме того, стала донором, потому что за сдачу крови полагался дополнительный паёк. Они с дочкой жили в коммунальной квартире, и у них была пожилая соседка по имени Анна Локачёва, которая в начале первой блокадной зимы предложила им поселиться вместе с ней в её маленькой комнате, чтобы топить одну буржуйку, а не две.

Прасова рассказывала дочери, как отводила её в ясли и поначалу подолгу стояла под окнами, не доверяя нянечкам, – она боялась, что те возьмут себе еду, которую она оставляла им для Татьяны. Но сотрудницы яслей и не думали отбирать паёк у ребёнка – как их и просили, они делили его на части и давали девочке в течение дня.

Ещё одно воспоминание Марии: она шла по Лиговскому проспекту, и прямо перед ней перевернулась телега, на которой везли котёл с гречневой кашей. Каша рассыпалась по земле, и на неё тут же набросились все, кто оказался поблизости. Но сама Прасова так и не смогла заставить себя есть с земли – она только со слезами на глазах смотрела, как это делают другие, как они отталкивают друг друга от крупы, как пытаются собирать её и заворачивать в бумажки или тряпки, и не двигалась с места. Жалела ли Мария потом? Об этом она никогда не говорила…

Но самым страшным её воспоминанием было другое: о том, как один раз она пришла домой и увидела, что соседка Анна Ивановна идёт прямо на неё, глядя перед собой странным, немигающим взглядом.

– Мама поняла, что она хочет её съесть, – рассказывает Татьяна Киселёва, – бросилась в нашу комнату и заперлась. Анна Ивановна ещё какое-то время скреблась под дверью… Но потом всё прошло.

После войны старая соседка помогала Марии, забирала её дочь из детского сада и угощала хлебом с солью, а о том страшном эпизоде они с Анной Локачёвой никогда не вспоминали, словно его и не было.

 

Эта страница использует технологию cookies для google analytics.