«Лучше сначала умереть, а потом закончить петь…»

Ушла из жизни блистательная Елена Образцова, певица, которая удивляла всех, всегда

Она и не думала скрывать своего возраста. Всего год назад Елена Васильевна Образцова отмечала сразу два юбилея – своё 75-летие и 50-летие творческой деятельности. То не было томительное сидение примадонны в кресле на концертах в свою честь, приём подарков и выслушивание заранее отредактированных речей. Она так не смогла бы. Ей нужно было радовать и удивлять людей, и поэтому она, конечно же, вышла на сцену. Журналистам призналась, что очень переживала, придут ли зрители на её юбилейный концерт, до дрожи в пальцах волновалась. И когда узнала, что все билеты в её родном Ленинграде – Петербурге куплены и будут стоять стулья в проходе, вздохнула с облегчением.

– Значит, ещё кому-то я нужна, – говорила она тогда на пресс-конференции. – Ну что ж… Зал полон, значит, не всё так плохо. Не дай бог дожить до такого дня, когда не будет аншлагов…

До такого дня она не дожила.

И ещё она повторяла в разных интервью одну и ту же мысль разными словами:

– Как я люблю музыку! Я безумно люблю петь вот в таком уже возрасте, м-м-м-м, почтенном… и всё никак не могу остановиться. Лучше сначала умереть, а потом закончить петь.

И она пела – не только сольные концерты (мало кто из оперных певцов мог похвастаться таким творческим долголетием!), но и партию графини в опере «Пиковая дама» на сцене Большого театра, в котором служила всю жизнь. Кстати, – ещё один рекорд! – начала петь свою старуху графиню в 25 лет. Ну разве можно в такое поверить?!

Её постоянно спрашивали, где она находит силы. Откуда такая энергия, в чём секрет её молодости. Она отвечала, что секрета не имеет и не скрывает – силы Бог даёт и вера. Что она каждый день сдаёт экзамен, как умеет, и старается идти туда, куда её ведут. Жить надо радостно и весело, советовала она.

Сама жила так же – легко и весело всегда (хотя в её жизни было всё: и разлады с родными людьми, и потеря любимого человека, и работа, работа, работа…).

Обладательница изумительного меццо-сопрано, она всё время экспериментировала в музыке и не только. Поставила, например, в качестве режиссёра оперу Массне «Вертер», в которой сама же и исполнила главную партию. Через некоторое время вышла на драматическую сцену в «хулиганском» спектакле Романа Виктюка («А почему бы и не похулиганить?!»). Написала книгу. Увлеклась фотографией. Стала писать стихи, причём на итальянском языке. Пела джаз и даже рэп с Тимати (для чего полностью сменила свой оперный имидж: кепка набекрень, футболка, куртка на одно плечо, куча колечек и фенечек и… татуировка, правда не настоящая, – на руке).

Но это всё между делом. Главное же дело последних её лет – это Культурный центр в Петербурге, Международная академия музыки и Благотворительный фонд поддержки музыкального искусства, который проводит конкурсы молодых вокалистов. Она торопилась – убеждала чиновников, что стране очень нужна такая школа, искала спонсоров, собрала команду единомышленников.

– Нашему поколению есть что сказать, есть чему научить молодых певцов, – сказала она на открытии академии в Петербурге. – Мы учились у великих музыкантов. И должны, пока мы живы, передать всё, что знаем, молодым. Пока мы ещё живы…

Наталья Игнатенко, директор Благотворительного фонда Елены Образцовой, заверила, что все проекты фонда, все программы будут продолжены, – сама Елена Васильевна за несколько дней до смерти просила об этом. Она говорила, что нужно помогать, помогать молодым талантам.

И тогда музыка в России не умрёт.

из первых уст

– Любовь – это главное в жизни. Иногда студентка меня спрашивает, выходить замуж или ещё повременить, я всегда говорю: «Ни в коем случае!»  «Но я его люблю», – лепечет девушка. – «Нет. Если бы ты любила, ты бы не спрашивала…» А вообще, девчонки, давайте всегда, до самой смерти будем ждать любви! В моей жизни любви всегда было много. Можно даже сказать – избыток. Может, поэтому я пою?

***

– Вы знаете, я не помню, чтобы мои родители ездили в отпуск, не было этого, вроде и не надо. И я сама не знаю, что это такое – две недели у моря лежать. Дня два, и хватит. Работа – это здорово. А отдых у меня на даче. Я приезжаю, а они (четыре пуделя. – Прим. ред.) бегут ко мне, хвостами виляют. Потом ко мне в постель заваливаются, обложат меня, как в коконе, не пошевелиться. Все вместе спим, в счастье.

***

– Я ездила на гастроли и ноты никогда не клала в чемодан. Носила партитуру или в сумочке, или в пакете. Боялась, вдруг чемодан пропадёт. Но партию я свою всё равно спою…

***

– У папы был потрясающий баритон, у его брата тоже, у мамы – замечательное сопрано. Они все могли бы стать оперными певцами, если бы учились. Но при этом папа не хотел, чтобы я поступала в Консерваторию. Говорил: вот будешь петь перед сеансами в кино, семью позорить. Тогда в кинотеатрах перед началом фильма всегда пели какие-то захудалые певицы… Даже пообещал мне часы золотые купить, если я выберу какую-то другую профессию. Я не послушалась. Он год со мной не разговаривал. Простил, только когда я стала лауреатом на конкурсе в Хельсинки. Плакат написал даже «Привет лауреатше!». И ещё говорил – не вздумай стать примадонной, они все дуры. Тут я с ним согласна. Я не очень люблю это слово... Дура может быть примадонной, но настоящей артисткой – никогда.

***

– Мы прожили страшную блокадную зиму. Я была совсем маленькой, но многое помню. С четвёртого этажа мы бежали вниз, в бомбоубежище, и приходилось перескакивать через мёртвых людей. А потом на улице, где мы жили, на Маяковского, больница рядом была, и там штабелями лежали трупы… засохшие такие, замёрзшие, и тоже страха не было. Страх был только, что вдруг не хватит хлебушка, за которым мы стояли в очереди в нашу булочную. Что он закончится перед нами.

А сейчас, когда мы ездим по всяким шикарным ресторанам и кто-то что-то оставляет на тарелке, мне не по себе – сейчас бы завернула и отнесла домой. На всю жизнь это остаётся у всех блокадников. Когда умерла моя мама и я стала разбирать её вещи, на антресолях нашла три коробки: соль, чёрное мыло, спички. И множество кусочков в холодильнике. Она знала, что есть их не будет, но выбросить продукты не могла…

***

– Это такая была жажда жизни, даже у самых маленьких малышей. Никогда не скулите, что вам плохо, потому что может быть ещё хуже. Когда случается какая-то неприятность, я говорю: «Спасибо, Боженька, что только это…»

***

– Голос – это дар божий, но без постоянной работы, всегда, всю жизнь это просто инструмент. Это как если бы я вам подарила скрипку Страдивари – она вам к чему? В шкаф положить?..

***

Нужно уметь быть ребёнком. И сохранить своё детство. Когда детство заканчивается, человек умирает. Инфантильность – от дурости. А детскость – от ума.

***

– Мы репетировали с Франко Дзеффирелли «Кармен». Я приставала к нему и спрашивала, какая она, эта Кармен, чего хочет в жизни? Он объяснял сначала словами, а потом ему надоело и… он укусил за плечо, по-настоящему. И я всё поняла – она дикая, страстная, необузданная. Чёрная пантера, зверь. Ею все восхищаются, и все её боятся. Она разная. Её любили все, её хотели все. И каждый хотел от неё что-то своё – кому она нужна была как роковая женщина, кому – как нежная подруга. В ней столько красок, в моей Кармен! И я пела (и танцевала) эту партию босиком.

Но я не ощущала себя Кармен, хотя, как теперь понимаю, изобразить на сцене её не удастся, если этой страсти в тебе нет…