Инна Желанная: «Как автор я просто закончилась»

Можно сказать, что она поёт фолк, но это будет неправдой. Можно описать её творчество как этнику, что тоже окажется не совсем уместным. Можно сформулировать обтекаемо: «слова народные, музыка авторская» – и снова не то. Эти песни похожи на ключевую воду: каждый может ею напиться, но как описать вкус? Беседуя с ней, убеждаешься: сколько ни пытайся удержать воду в ладонях, она мягко просочится сквозь пальцы, унеся с собой свои тайны. Все попытки ограничить творчество Инны Желанной строками газетной полосы обречены – буквы не ноты. Но выход есть: 14 февраля в галерее «Эрарта» состоится праздничный концерт Желанной. Приходите, распробуйте эти песни на вкус.

– Лев Толстой говорил, что «музыка – это стенография чувств». Вы о чём стенографируете?

– А композитор Фрэнк Заппа говорил, что рассказывать о музыке – то же самое, что танцевать об архитектуре! (Улыбается.) Когда пытаешься анализировать то, что анализу вообще не должно поддаваться, никакого ответа на этот вопрос не находится. Можно ответить – ни о чём. У нас с музыкантами нет цели, нет концепции, нет рамок. Мы делаем ровно то, что нравится в данный момент. Единственное, что нас ограничивает, это собственные вкусы и понимание того, что хорошо и что плохо, что уместно и что нет.

– Когда я слушаю ваши песни, то чувствую в них нечто колдовское, языческое…

– Этому «виной» обрядовость, ритуальность, сакральность народных песен. В них колдовство и магия, глубина и мудрость – тем они нас и трогают. Мы городские люди, к сожалению: вокруг нас камень и бетон, нерв и напряжение. Связь с природой практически не ощущается.

– У вас в семье приветствовался интерес к народной культуре?

– Не особенно. Бабушка пела, но я этого почти не помню. Семья у нас музыкальная, но народной музыкой никто всерьёз не увлекался, к ней я пришла через знакомство с носителями аутентичной культуры, через Сергея Старостина прежде всего. Мы вместе работали в 90-х годах. Сергей Николаевич не только собиратель и исполнитель народных песен, но и один из тех немногих музыкантов, кто органично сочетает народную традицию с джазом, роком, авангардом. Его можно услышать в коллаборациях с такими музыкантами, как Леонид Фёдоров (лидер группы «АукцЫон»), Андрей Котов (руководитель ансамбля духовной музыки «Сирин»), джазовый пианист Сергей Филатов, в коллективах Moscow Art Trio, «Волковтрио» и многих других.

– Народные тексты вы сплавляете с роком, блюзом – получаются не столько песни, сколько медитации. Но что остаётся от традиции?

– Нас нельзя называть фолк-группой – категорически! От традиции остаётся разве что народная подача в пении. Ведь мы используем не только современные инструменты (бас, барабаны, саксофоны), но и электронные процессоры, компьютерные программы, луп-станции (рекордер для записи и воспроизведения закольцованных музыкальных фраз. – Прим. авт.). Народные песни – лишь основа, и она остаётся практически неизменной. Все вместе складывается в этакий прогрессивно-психоделический замес. Я думаю, сейчас все мы – те, кто занимается в той или иной степени фолком в современном прочтении – находимся на этапе изучения музейных архивов. Фольклор бережно хранится в том виде, в каком существовал много лет назад, но уже не развивается, не живёт в нынешнем времени. И жанр world music (в котором смешиваются пограничные жанры. – Прим. авт.) у нас приживается с трудом, постепенно, по капле, в то время как в Европе этно-бум уже утих. Кстати, ярчайший пример современной народной музыки – Алексей Архиповский, уникальный, талантливейший музыкант, музыкант от бога. Обязательно послушайте! Вы не только заново откроете для себя балалайку, но и, возможно, пересмотрите своё отношение к фольклору в целом.

– Вы ведь начинали как автор и исполнитель собственных песен. Почему потом отошли от этого?

– Вполне возможно, как автор я просто закончилась, не о чем стало говорить. А писать в стиле «не знаю, что сказать, зато знаю много слов и круто складываю рифмы» – это графомания, которой я, слава богу, не страдаю. Да и народная музыка в какой-то момент увлекла меня полностью, переключила на другие вибрации, открыла бесконечные горизонты. Понимаете, для того чтобы написать стоящий, сильный текст, мне всегда были необходимы столь же сильные душевные переживания. А я с некоторых пор стараюсь их избегать. И поскольку исполнительская роль меня вполне устраивает, я не испытываю недостатка в творческом самовыражении. Если когда-нибудь вдруг «засвербит», я вернусь к авторскому творчеству. Не исключаю этого. Но и не стремлюсь.

– В 1990-е годы вы гастролировали с группой Farlanders и посетили половину земного шара, а вот в России были не очень востребованы. Почему?

– Такой был менеджмент, весь упор делался на европейский рынок, где жанр world music был в те годы на пике популярности. И нам повезло: мы попали «в струю», объездили все фестивали, каждые полгода прокатывались туром по европейским странам, пару раз по Америке...

– А сейчас?

– …сейчас нам приходится осваивать российский рынок фактически с нуля. И это непросто – народ перекормлен, любая музыка доступна, звёзды приезжают даже в небольшие города, никого ничем не удивишь.

– Но для вас важно экспериментировать? У вас ведь есть совместные песни с Пелагеей и «Би-2».

– Да, безусловно. Во-первых, постоянная «варка в собственном котле» опасна закоснелостью, сужением горизонта. Во-вторых, если есть интерес пробовать себя в других жанрах, в других воплощениях, зачем отказывать? Например, работа с «Би-2» и оркестром была для меня огромным удовольствием! Захотелось сделать что-то подобное и со своими песнями.

– А ещё вы недавно выступали с финалистками шоу «Голос» на Первом канале. Как туда попали?

– Я смотрю все выпуски «Голоса», мне нравится это шоу, особенно «Голос. Дети». Каждую пятницу, когда идёт сезон, мы собираемся с друзьями перед телевизором поболеть за своих фаворитов. Поэтому, когда мне позвонил Леонид Агутин и предложил участие в номере, я, естественно, согласилась. Сыграло роль и моё огромное уважение к нему. Отказаться от предложения выступить со своей песней на главном канале страны в прайм-тайм было бы глупо. Другое дело, что спеть можно было и получше, но тут уж не перепоёшь... жаль, переволновалась.

– Со стороны мне показалось, что вы были очень отстранённы, словно это не ваш формат…

– Пора уже выбросить слово «формат» из лексикона! Я выбросила – и жить стало интересней. Есть хорошая музыка, и какая разница, джаз это, рок, поп или шансон? Я просто панически боюсь камеры, а прямых эфиров в особенности, так было всегда, и это не удаётся побороть. Наверное, просто маловато в жизни бывало прямых эфиров: ответственность огромная, а тренировки нет.

– Я слышала, что ваши песни не брали в ротацию радио, объясняя это тем, что «у вас же даже припевов нет». Сегодня такое обилие музыки, что отсутствием припевов никого не удивишь. Пробиться к слушателям стало проще?

– К слушателям проще – у всех теперь есть интернет. А на радио, по-моему, ничего не изменилось: поскольку в народной песне припевов по-прежнему не появилось, мы перестали стучаться в двери радиостанций. Но кое-где нас крутят – там, где к слову «формат» относятся проще.

– А ведь на ваших выступлениях наверняка бывают бабушки или дедушки, для которых народные песни – составляющая их жизни. Как они реагируют?

– Бывают. Городские! (Смеётся.) Одни уходят после второй-третьей песни, понимая, что организаторы ошиблись в описании жанра, другие весь концерт приплясывают или снимают на мобильные телефоны.

– А как вы считаете: нужно сегодня возрождать народные традиции – скажем, при поддержке государства? Или же то, что было, – ушло, и восстановление скорее приведёт к абсурдным формам?

– Нужно! И именно при поддержке государства! Это в идеале. Но как только у нас что-то начинает регулировать государство, возникает опасность прийти именно к абсурдным формам. Но даже не это главное. Прежде чем говорить о восстановлении национальной культуры, стоило бы поговорить о восстановлении регионов – малых городов, сёл, деревень, где эта культура много веков назад зарождалась. Если вообще возможно это «второе рождение»… С тех пор как истинное народное творчество было подменено стилизованным композиторским продуктом, фольклор перешёл в разряд музейных экспонатов, традиция передаётся на уровне фольклорных кружков и ансамблей, но не становится популярной, не является повсеместной составляющей нашей жизни. И если даже сейчас начать восстанавливать сельское хозяйство, населять деревни жителями – откуда их брать? Из городов? Тогда кто носитель культурной традиции – новый фермер из города? Тут я, пожалуй, сдаюсь, не знаю, что ответить. Возможно, мы вообще стоим на пороге возникновения новой национально-культурной идеи.