Эдмунд Шклярский: «Рок-музыка не должна быть сиюминутной»

Наше интервью с музыкантом предваряется восклицанием: «Ой! Да что же это такое?!» Оказывается, его только что в очередной раз… ударило током от телефона. И почему-то меня не удивляет такое начало. Лидеру группы «Пикник» даже непредумышленные перформансы даются легко – что уж говорить о продуманных концертных программах. Выступления группы разворачиваются как будто бы не в залах, а в лаборатории профессора-экспериментатора, где часы идут вспять, механизмы оживают, неведомые футуристические существа рассказывают свои загадочные истории, а знаменитый иероглиф-логотип становится восточной танцовщицей.

7 марта в фантастический город, населённый персонажами песен Эдмунда Шклярского, превратится сцена ДК им. Ленсовета. Без шаманизма не обойдётся: своей музыкой группа «Пикник» будет закликать солнечную весну. А вдруг получится?

— Эдмунд Мечиславович, вот вы поёте: «Будто я — египтянин, и со мною – и солнце, и зной», а у меня мурашки по коже. Потому что кажется, что в этой песне – тоска по былому могуществу человека, которое мы растеряли. Как вы думаете: наши далёкие предки были мудрее нас?

— Если говорить о мощи, мне сразу вспоминается «Вишнёвый сад» Чехова – там есть такая фраза: «Господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами...» Наверное, это ощущение тоски по нереализованному могуществу человека свойственно не только вам и Чехову, а вообще витает в обществе. А по поводу мудрости… вот если бы я видел далёких предков в реальной жизни, наверное, смог бы сложить о них какое-то впечатление (смеётся). Но мне кажется, что, к сожалению, при всех благах цивилизации, развитии культуры и искусства люди не эволюционируют в своих моральных качествах. Да, гладиаторские бои истреблены, но в головах мало что поменялось.

— Если бы была возможность путешествовать во времени, вы бы куда отправились?

— А я бы на месте остался! (Смеётся.) Представьте себе: окажетесь вы в другом времени… на каком языке будете говорить? Даже если этот язык ваш родной, он будет либо архаичным, либо непонятным. К чему же быть лишней персоной?..

— Можно наблюдать…

— А вот понаблюдать было бы интересно все времена. Но ведь это невозможно. А если начать фантазировать – ох, как далеко можно зайти!

— …что вам вполне успешно удаётся – в своих песнях вы постоянно фантазируете, смешивая места и эпохи. А вот что касается настоящего – будто по касательной идёте… без злободневности, характерной для рока.

— На мой взгляд, рок-музыка не должна носить сиюминутный характер, и в своём творчестве я ориентировался на англоязычные образцы. Да, наверное, всегда был и будет естественным, например, протест молодого человека против родительских устоев. Но специально придумывать ярлыки времени и оперировать ими в искусстве совсем ни к чему: пройдёт несколько лет – и это потеряет актуальность. Возьмите перестроечные фильмы – за редким исключением, их невозможно смотреть, потому что они как раз оказались зажатыми в рамках времени и выглядят низкопробными. Они даже ностальгии не вызывают – потому что те годы были достаточно неприятными.

— Но если, например, говорить о литературе, ведь есть классика, которая актуальна и понятна во все времена.

— Классика – да! Потому что там отражаются естественные процессы, которые волнуют всех и всегда, только в разные времена они проявляются по-разному. Но не о дефиците колбасы или её сортах речь должна идти, понимаете?

— Конечно. Есть группы-однодневки, а есть те, которых слушают десятилетиями. Как вы думаете, каковы критерии музыки, которая объединяет поколения?

— Если бы я знал рецепт, обязательно поделился бы им! (Смеётся.) Наверное, это зависит не только от автора, но и от той ситуации, в которой он находится. Если, опять же, вспоминать отцов и детей, то моё поколение в большинстве своём не слушало музыку наших родителей, а сейчас новое поколение слушает музыку, которая была интересна нам. И для меня это немного странно.

— Почему так? Не появилось достойной смены?

— Мне кажется, не появился какой-то по-настоящему революционный жанр… а может, его и не будет. И не только в музыке. Попробуйте, например, сегодня придумать в живописи нечто, что сможет поразить зрителя!

— А вы, когда начинали, пытались придумать новое?

— Скорее, я старался адаптировать некогда услышанную музыку к тем условиям, в которых жил.

— Но одно дело «выстрелить» и стать известным и совсем другое – поддерживать популярность много лет. За счёт чего вам удаётся быть на плаву?

— Во-первых, необходимо чем-то отличаться от других. Как минимум должно быть некое своеобразное звукоизвлечение. Во-вторых, каждый концерт должен быть значимым. И мы стараемся представить зрителю своеобразный спектакль: это не просто набор песен, подчинённых какому-то выбору по содержанию, а нечто новое с визуальной точки зрения. Это – то, что можно объяснить. Но сколько ещё того, чего объяснить нельзя!

— Ваш новый альбом называется «Чужестранец», и это слово очень подходит для описания творчества вашей группы в целом. Как-то я встречала фразу: «Я прохожий. Ни в каком коллективе, ни в какой среде я не оказываюсь стопроцентно своим» — это схоже с вашим мироощущением?

— Если бы я был художником или писателем, я мог бы не зависеть от людей. К счастью, у нас коллектив, в котором каждый является обласканным (улыбается). Мы находимся внутри метафорической лодки, и таким узким проверенным коллективом движемся к своей цели. Но образ странника и «человека родом ниоткуда», который впервые сталкивается с какими-то событиями и, основываясь на собственном опыте, делает выводы – всё это нам близко.

— А почему вы избрали для своего личного сайта имя Квазимодо? Вам близок этот герой?

— Да мне просто звучание слова нравится – мелодичное, как колокол! (Смеётся.) А ещё есть такой тембр на синтезаторах – очень мощный звук.

— Вы не раз говорили, что на вас повлияли Ницше и Лао-цзы. Чему вы у них научились?

— Каждый из них попался мне в разные периоды времени и оказался необходимым для формирования мироощущения. Я, кстати, теперь убеждён, что хорошие книги не надо искать – они приходят сами. То, что было написано у Лао-цзы, показалось мне очень актуальным, и тогда я понял, что современник – это не тот, кто живёт с тобой в одно время, а тот, с кем ты разделяешь мысли. У Лао-цзы много парадоксального и недосказанного, и именно у него я почерпнул метод написания песен: некое явление окружается словами с разных сторон, но не называется напрямую. Поэтому тот, кто читает или слушает, может вложить свои собственные смыслы и поставить финальную точку там, где сочтёт нужным.

— Тексты – это одна из фирменных составляющих «Пикника». Вторая – необычные инструменты. Экспериментировать с ними вы начали ещё в 80-х…

— …да, у нас даже был «первобытный» компьютер!

— И что же он из себя представлял?

— У нас был особенный – музыкальный – компьютер. Программа закачивалась очень сложно – с помощью кассетного магнитофона, который постоянно давал сбои. Поэтому иногда на концертах мы оказывались в своеобразной ситуации – музыка шла… как бы выразиться… вразнос. Тогда мы придумали на клавишах специальный тембр под названием «взрыв». Когда музыка выходила из-под контроля, я поворачивался к клавишнику Серёже Воронину и командовал: «Взрывай!» С помощью такого трюка мы плавно переходили к песне «Иероглиф», которая не требовала компьютера. Такие вот высокие отношения у нас были с техникой.

— Ваши высокие отношения с музыкальными инструментами продолжаются. Но если циркулярная пила, аппарат Морзе и терменвокс, которые вы используете, хотя бы существуют в реальности, то гитара с одной струной, световой гиперболоид и новый египетский инструмент вообще придуманы вами. Расскажите, как вы их создаёте?

— Когда мы размышляем над программой, иногда в голову приходят идеи новых инструментов. Первой у нас появилась живая виолончель: мы просто надели струну на барышню, начали играть на ней и… сработало! Ну и дальше пошло-поехало. Когда-то давно я оканчивал Политехнический институт по специальности «строительство атомных станций», поэтому технически собрать какую-то придуманную нами модель не представляет труда. Так что это – привет оттуда.

— Как вам удалось выстроить отношения с миром таким образом, что, будучи популярным, вы не стали шоуменом и сохранили вокруг себя ауру таинственности?

— Характер у меня такой – не люблю суеты…