Что делать с почтой?

По итогам прошлого года федеральное госпредприятие «Почта России» получило чистую прибыль свыше 1 миллиарда 200 миллионов рублей. То есть в 50 раз больше, чем в предыдущем году! Эта вчерашняя новость, наверное, многих удивила: с чего бы вдруг такой огромный скачок? Но гендиректор российской почты Дмитрий Страшнов всё объяснил: столь высокой чистой прибыли удалось добиться во многом благодаря сокращению операционных затрат (на 6 процентов), причём даже несмотря на то, что рост зарплаты составил 10,5 миллиарда рублей.

Наверное, оно и в самом деле так, но почему нельзя было сократить те же операционные затраты на волшебные 6 процентов в предыдущие годы? Впрочем, это вопрос риторический, а потому ответ на него неизвестен. Зато известно другое: и в прошлом году, и в позапрошлом, и ещё раньше большинство тех, кто пользовался услугами родной почты, ругали её последними словами. И сегодня то же самое.

Вчера утром одному из нас довелось столкнуться с работой одного из петербургских почтовых отделений. Очередь была небольшая – всего четыре человека. Но проторчать пришлось три четверти часа. В среднем на обслуживание каждого клиента ушло ни много ни мало – 9 минут!

Если вы думаете, будто оператор, молодая симпатичная женщина, болтала с коллегами, смотрела в окно или просто оказалась недостаточно квалифицированной, то ошибаетесь. Не сказать, что у неё работа горела в руках, но трудилась она ни на что не отвлекаясь. Ни одной минуты не потратила зря.

Дело в другом. Даже невооружённым глазом неспециалиста было видно: оформление любого действия – будь то отправка заказного письма или просто копирование одностраничного документа – требует множества дополнительных действий. То надо в компьютере что-то отметить, то зарегистрировать… Похоже, часть операций можно было бы исключить совершенно безболезненно. Вдобавок к тем самым прошлогодним 

6 процентам, о которых говорил главный почтмейстер страны.

Все знают: сегодня письма, бандероли и посылки идут до адресатов утомительно долго. Но ведь и при советской власти было не намного лучше. Наш московский коллега Анатолий Рубинов, увидев в 1971 году конверт с письмом Льва Толстого, которое писатель отослал из Тулы в Москву, ахнул: оно дошло в тот же день. Рубинов послал своё письмо из той же Тулы в столицу: оно пришло… через трое суток. Тогда он стал рассылать письма по всей стране и выяснил, что никакой закономерности в сроках нет.

Потом в «Литературке» появилась знаменитая статья «Меченые атомы». Глава Минсвязи ответил газете, что её автор заблуждается в своих выводах. Но на конверте стояли штемпели, которые свидетельствовали об обратном. В итоге министра сняли с работы. Тем не менее работа почты от этого лучше не стала.

Так что же делать с нашей нынешней почтой, которая, несмотря на бешеный скачок чистой прибыли по итогам прошлого года, работает по-прежнему неудовлетворительно? Может, то же, что сделали в позапрошлом году британцы? Когда в середине 2000-х годов стало ясно, что объём писем, в связи с появлением электронной почты, резко упал, тогда как посылок, наоборот, стало гораздо больше, а сортируют эти посылки так же, как при королеве Виктории, правительство поняло: для модернизации Королевской почты нужны огромные вложения. В поиске средств выход был найден: государство уступило 50 процентов своих акций инвесторам, но при этом 150 тысячам почтовых работников предоставило бесплатно по 10 процентов акций на 2000 фунтов.

Кстати, британцы далеко не единственные, кто отважился на столь решительный шаг. Свои почтовые службы в разные годы приватизировали Австрия, Бельгия, Германия, Нидерланды…

Впрочем, конечно, приватизация сама по себе проблему не решает. В 1990-е приватизировали всю промышленность – и где её успехи? До сих пор ждём… Так и с «Почтой России» может произойти.

Первым делом частный владелец (или группа владельцев – неважно) закроет и продаст (под предлогом оптимизации) половину из 43 тысяч почтовых отделений страны. Это сразу даст миллиард долларов прибыли в карман (способов обналички хватает), что-то ещё и самой почте останется. Затем следует сократить половину всех работающих – 165 тысяч человек из нынешних 330 тысяч, что обеспечит ещё миллиард долларов экономии в год. После чего под залог оставшегося имущества набираем кредитов – на пару-тройку миллиардов «зелёных», переводим их в офшорные юрисдикции – и валим за границу. Извините за оговорку, уходим в отставку, сообщив, что работа по оптимизации проведена, эффективность – зашкаливает, так что все задачи, которые стояли перед нашей командой, выполнены. И только после этого – валим.

Такой сценарий отнюдь не шутка. По нему три четверти предприятий в стране было приватизировано и ликвидировано. И где гарантия, что с российской почтой будет иначе?

Гарантий нет, но они должны быть. Виновата ведь в наших бедах не сама приватизация (частная собственность действительно эффективней государственной), а условия, на которых она проводится. На Западе прописываются абсолютно все условия приватизации и действий собственника. К примеру, купив участок земли, человек обязан в течение года подвести к нему дорогу или ЛЭП – иначе штраф или конфискация. Поэтому там и нет латифундистов, держащих тысячи гектаров «про запас». У нас же условие при приватизации одно: «Хочу – с кашей ем, хочу – масло пахтаю».

Впрочем, проблема «Почты России» ещё и в том, что она даже сейчас старается быть старой советской почтой, пытаясь зарабатывать на письмах, открытках, доставке повесток и журналов… На самом деле во всех странах почты зарабатывают деньги на доставке товаров интернет-торговли. Но именно к этому бизнесу «Почта России» готова, похоже, менее всего.

Сергей Ачильдиев, редактор отдела спецпроектов «НВ», Владимир Владимиров, обозреватель «НВ»

Корреспонденты «НВ» побывали в автоматизированном сортировочном центре «Почты России», где ежедневно обрабатывают до полутора миллионов писем и посылок.

Пропустить сортировочный центр на улице Софийской никак не получится – ярко-синее здание, по форме похожее на посылку, выделяется на унылом фоне городской окраины. Этот центр – второй в России (первый в Москве) – открылся летом 2011 года. С тех пор здесь круглосуточно нон-стоп обрабатывается вся корреспонденция, которая предназначена жителям Петербурга, Ленинградской, Псковской и Новгородской областей. Причём обрабатывается автоматически. Люди – лишь на подхвате.

Центр – это огромный ангар, заставленный блоками синих ящиков, между которыми оранжевыми квадратиками снуют сотрудники в фирменных футболках и стремительно текут конвейерные ленты.

По обеим сторонам ангара – ворота. Вот они открываются – значит, пришла очередная партия корреспонденции. Она запечатана в контейнеры: их разгружают, проверяют на сохранность (каждый должен быть опломбирован) и вскрывают.

В помещении стоит не стихающий ни на секунду гул – машины трудятся. Вот прямо перед нами IRV-1, или «встроенная машина считывания и видеокодирования». Она отвечает за сортировку простых писем (стандартного размера) – считывает адрес на конверте, прогоняет по ленте и отбрасывает в нужную ячейку в соответствии с индексом. Оттуда письма забирает оператор, укладывает их в ящик и отправляет на следующий участок, где формируют накладные. За час старательный агрегат успевает прогнать через себя 41 тысячу белых конвертов. Его брат-близнец по соседству пыхтит над сортировкой нестандартных отправлений – весом до килограмма и размером до формата А4. Тут объём чуть меньше – до 27 тысяч в час.

– Мы отвечаем за четыре зоны обслуживания: Петербург, Ленинградскую, Псковскую и Новгородскую области, – рассказывает Елена Фёдорова, начальник отдела по работе с персоналом. – Всё, что сюда адресовано, мы сортируем до отделений почтовой связи. Весь остальной объём сортируется до магистральных центров. То есть если вы отправляете письмо в Самарскую область, оно доходит до Главпочтамта Самары, а там уже за дело возьмутся местные коллеги.

Самая большая машина из имеющихся здесь – для сортировки посылок. Она напоминает ленту досмотра багажа в аэропорту. Операторы ставят каждую коробку на линию, и они медленно уплывают вверх, делая парочку кругов, пока автоматически определяется нужная ячейка. Дальше – как с письмами.

Впрочем, иногда машинам тоже приходится помогать: например, если те не могут считать небрежно написанный индекс или адрес. Тогда информация отправляется на участок видеокодирования, где каракули распознают операторы по видео­­изображению конверта. Эти люди в мгновение ока вбивают непонятые компьютером цифры и буквы в нужную графу, не отрывая взгляда от монитора. Скорости их пальцев позавидовал бы Шопен.

Однако и распознавать нечего – адреса на конверте нет. Зато адресат всем известен. Например – Алла Пугачёва.

– Порой приходится иметь дело с письмами фанатов, – вздыхает Елена. – Но на такой случай у нас уже есть сформированная за годы работы база адресов фан-клубов почти всех популярных российских звёзд.

Значит, моё письмо Лёня Агутин всё-таки получил?..

Последний этап – цех логистики. Здесь контейнеры с посылками расставляются по направлениям следования и ждут отправки. Со временем строго: на сортировку даётся 21 час, а отсчёт начинается, как только машина с почтой прибывает в центр. На приоритетную корреспонденцию отводится и того меньше – четыре часа. Это касается правительственной почты, писем первого класса и отправлений EMS (экспресс-доставка).

Зону обработки последних легко вычислить – выдаёт груда оранжевых мешков. Двое крепких парней монотонно ворочают их, но, завидев нас, приосаниваются. Хотя об осанке, полагаю, тут можно забыть – я не смогла протащить мешок и десяти метров.

– А что вы хотели, работа не сахар, – один из ребят настроен игриво. – Тяжести всё время таскаем, нагрузка на крестец. А это знаете к чему ведёт? К импотенции!

– Зачем же вы себя такой опасности подвергаете? – говорю. – Найдите другую работу!

– Так по УДО (условно-досрочное освобождение. – Прим. авт.) больше не берут никуда…

Это, конечно, была шутка.

Всего, кстати, в центре работают 700 человек – сменами по 12 часов два через два. График не самый щадящий, но по сравнению с машинами – ерунда: те вообще не останавливаются ни на секунду. Да и о сотрудниках здесь заботятся, как могут: профсоюз организует походы в театры, в бассейн. И про личные праздники не забывают – в центре зала экран, который виден практически из любой точки, на нём – поздравления сегодняшним именинникам: «Желаем счастья, радости, добра, всегда во всём ни пуха, ни пера!»

Вообще, побывав в сортировочном центре, перестаёшь понимать: почему же «Почту России» большинство считают эдаким ненасытным чудовищем, которое проглатывает письма и бандероли, чтобы они никогда не увидели солнечного света, не говоря уже об адресате? Сама убедилась: работа в АСЦ отлажена, каждый этап отслеживается, везде жёсткий тайминг, нарушение которого строго карается. Может, дело в том, что таких сортировочных центров на всю страну только два?

Ася Вилкина. Фото Алексея Лощилова

из личного опыта

Анастасия Ложко, заместитель редактора отдела информации «НВ»

Вообще я не из тех, кто костерит «Почту России» и считает её исчадием ада. По крайней мере была не из тех. До тех пор, пока мне не пришлось отправлять лекарства в далёкую азиатскую страну. Действовать надо было быстро, поэтому выбрала экспресс-доставку через службу EMS – филиал «Почты России», наивно полагая, что слово «экспресс» – залог успеха. Заказала курьера по телефону. В назначенное время он… не приехал. Просто не приехал, и всё. Набрала единую справочную, оператор вяло предложил вызвать повторно. Вызвала. На следующий день – звонок.

– Еду к вам. У вас есть таможенные декларации?

– ???

– У меня тоже нет – кончились. Ладно, перезвоню.

Не перезвонил. Глотая непечатную лексику, снова связываюсь с горячей линией. Диктую номер заказа.

– Девушка, всё в порядке, ваше отправление доставлено в Новороссийск.

– Какой Новороссийск?! У меня его даже не забрали!

– Да? Странно… Напутали, наверное. Можете сами отвезти свою посылку в клиентский офис.

– Да если бы я могла, я бы не вызывала курьера!

– Не знаю, чем помочь…

В итоге в офис я, конечно, посылку отвезла и благополучно (как я думала) отправила. Однако спустя пару дней выяснилось, что таможня её из России не выпустила. Пришлось снова пилить туда, забирать. О том, что впустую потраченные деньги мне не вернут, поняла по взгляду сотрудницы. Пошла в районное отделение почты. Там, услышав про лекарства, замахали руками.

– Вы что! Их же вообще отправлять нельзя! Только если приложить сертификат из аптеки.

Ещё неделя ушла на получение сертификатов, подробности опущу. Для верности на этот раз поехала на Главпочтамт – сорок минут старательно выписывала наименование препаратов латиницей, ошибаясь и путаясь в графах декларации. Наконец, сунула ворох листов в окошко. Тётенька в синем халате полыхнула презрительно.

– Мне зачем эти ваши бумажки? У вас авиапочта – другая форма нужна.

– Какая?

– В справочной узнайте!

В справочной, кстати, заодно сказали, что ограничений на ввоз лекарств в ту страну, которая мне нужна, не существует и никакие сертификаты не нужны. Сидя на лавочке в просторном зале почтамта и вдыхая сладковатый запах кошек, я старалась отодвинуть подальше мысли об изощрённой расправе над всеми сотрудниками «Почты России», вместе взятыми.

Вот как после такой эпопеи верить этой самой почте? Почему на нехитрую операцию, которая в итоге заняла ровно двадцать минут, у меня ушло две недели (а человек всё это время нуждался в жизненно важных препаратах)? Может, я сама виновата, что не узнала всю информацию заранее, порывшись в интернете? Но с какого перепуга мне разбираться в правилах международных почтовых отправлений, когда на то есть компетентные сотрудники? Ведь, уверена, они есть, и немало. Просто мне не повезло. Но если во всей цепочке так много гнилых звеньев, чего ждать от всей структуры?