«О друзьях-товарищах мы будем говорить…»

Будущий главком ВВС Советского Союза Павел Кутахов (слева) проводит разбор полётов с лётчиками эскадрильи «Комсомолец Заполярья»

В начале 1980-х в ленинградском ПТУ № 105 существовал Музей боевой славы 20-го гвардейского истребительного авиационного полка, в годы Великой Отечественной защищавшего Заполярье. После того как создатели экспозиции (автор этих строк, в то время заместитель директора профтехучилища, и председатель ученического профкома Владимир Гонров) уволились, а оказывавший всяческую поддержку директор перевёлся в главк, музей прекратил своё существование…

В моём домашнем архиве до сих пор хранится несколько копий фотографий да записи (конспекты) рассказов ветеранов о славных делах сослуживцев, среди которых не один Герой Советского Союза…

Ефим Иоффе, майор

Павел Кайков до войны окончил ФЗУ, работал токарем на Калининском вагоностроительном заводе. Одновременно учился в аэроклубе. Закончил Одесское военное училище лётчиков. Участвовал в боях с белофиннами. Великую Отечественную встретил в Заполярье.

29 ноября 41-го, возвращаясь из штурмовки, получил приказ прикрыть самолёты при посадке. Из облаков вынырнули два Ме-109. Павел вступил в бой. После нескольких атак, израсходовав боезапас, решил идти на лобовой таран. В последний момент фашистский лётчик попытался уклониться, но «Чайка» Кайкова крылом всё же ударила его. Оба самолёта рухнули на землю.

Воздушный бой произошёл на наших глазах. Я и ещё несколько человек побежали к месту трагедии. Первым на нашем пути оказался «мессер». Недалеко от него лежал пилот – огромный, очень симпатичный парень. Мы взяли его документы. Это был знаменитый немецкий ас Эрих Керстен, «свободный охотник», не раз сбивавший наши самолёты при посадке. Немцы знали, что запас топлива и боеприпасов обычно уже израсходован и вести бой мы не в состоянии.

Самолёт Кайкова упал в реку. Паша не успел выпрыгнуть с парашютом. Это был его 77-й боевой вылет…

Леонид Байков, старшина

Алексея Небольсина называли «северным Гастелло». Николай Францевич совершил огненный таран 26 июня 1941 года. Лейтенант Небольсин – 10 июля, в районе Мурманска. Его самолёт был подбит зениткой. Радиосвязи между самолётами тогда ещё не существовало. Товарищи крыльями показывали: возвращайся на базу! Но Алёша понял, что до базы не дотянет, и направил самолёт на колонну вражеских автомашин…

Иван Мисиков воздушный таран совершил в те же дни, что и Здоровцев, Жуков и Харитонов под Ленинградом: 28 или 29 июня 41-го. Оказывается, как важно вовремя доложить о подвиге начальству! Жукову, Здоровцеву и Харитонову первым в Великую Отечественную было присвоено звание Героя Советского Союза. Говорят, по личному указанию товарища Сталина, которому о подвиге доложили по телефону. Командующий ВВС Александр Новиков в своих мемуарах пишет, что слишком поздно узнал о подвиге Мисикова. Поэтому – только орден Ленина…

Иван Бочков. В Москве две улицы названы именами моих сослуживцев Героев Советского Союза Алёши Хлобыстова и Вани Бочкова. Ваня работал слесарем на заводе «Калибр», а до этого вообще пастухом был. Войну он начал младшим лейтенантом, хорошо к боевым действиям подготовлен не был. Командир эскадрильи старался пореже в небо выпускать: «Эх, Ванька, и не таких сбивают!» (В начале войны потери, действительно, были очень большие.) А через год газеты уже писали: «Иван Бочков – лучший лётчик фронта!» И всё же свою первую боевую медаль – «За отвагу» – Бочков получил в августе 41-го. Героем стал в 43-м.

В день годовщины присвоения полку звания гвардейского – 4 апреля – против шести Ме-109 вылетели Паша Кутахов и Ваня Бочков. Сделали вид, что им не до «мессеров», мол, у нас другое задание. (Так случалось не раз, что и у наших, и у немецких лётчиков задания были разные, и они в бой не вступали.) Резко развернулись, нагнали «мессеров» и парочку сбили. Бой продолжился. Бочкова подбили. Он выпрыгнул с парашютом. Что случилось дальше, неизвестно: то ли он ударился об антенну, протянутую от хвоста к кабине, то ли тросик парашюта оказался перебитым. В общем, Ваня полетел камнем вниз…

Хоронили мы его 6-го. Весь полк на время похорон (а это минут сорок) освободили от полётов. Кутахов шёл впереди и нёс подушечку с орденами. На нашем пути был подвесной мост, который сильно раскачивался, когда по нему кто-то шёл. А поверх льда уже была вода. Павел Степанович шагнул прямо в воду, остальные за ним…

Иноземцев в книге «Тараны в северном небе» пишет, что Бочкову звание было присвоено посмертно. Я зачеркнул это слово. Позвонил Ивану Григорьевичу и объяснил: в Указе не сказано «посмертно». Так получилось, что Ваня погиб, будучи представленным к званию Героя…

Григория Дмитрюка сбили в тот день, когда погиб Бочков. Грише удалось посадить самолёт на брюхо, в снег. Но на вражеской территории. На такие случаи у лётчиков в кабине всегда были лыжи. Были они и у Дмитрюка, но при посадке их переломало. Снег оказался таким глубоким, что идти по нему было невозможно. Пришлось ползти. Григорий Федосеевич полз четыре дня. Питался всё это время одной плиткой шоколада. Был момент, когда захотелось выкинуть пистолет, таким тяжёлым казался. Ориентировался по нашим самолётам, снижающимся при заходе на посадку.

В первый же день заполз на сопку, а там – немецкая зенитная установка! Пополз обратно. Оглянулся и пришёл в ужас: «Я такую дорогу пропахал!» – рассказывал потом со смехом. А тогда было не до смеха. Спасло его то, что начался сильный снегопад.

На четвёртые сутки увидел солдата: «Форма наша – лицо нет!» Собрался, присмотрелся – казах. На всякий случай крикнул: «Руки вверх!» Солдат упал в снег. Как потом выяснилось, был он без оружия. Тогда Дмитрюк крикнул казаху: «Не бойся, солдат, я тоже русский!» Бросил ему пистолет: «Держи! Сил больше нет!» И потерял сознание. Очнулся в землянке от запаха спирта – спиртом растирали ему тело. В тех местах не было сплошной линии фронта, но Дмитрюк попал к пограничникам. Неизвестно, чем бы дело закончилось (документов-то никаких!), если бы среди них не оказался его знакомый по полку – он не так давно перевёлся в пехоту.

Александр Шевцов, фронтовой корреспондент

Георгия Громова на Севере называли «наш Чкалов». Лихой был парень!

Так получилось, что свой первый орден Жора обмывал – в прямом и переносном смысле этого слова – со мной. Когда мы изрядно выпили, Жора вдруг заплакал…

На следующий день он как-то с опаской смотрел в мою сторону. Мол, расскажет или не расскажет кому-нибудь о слезах «сталинского сокола»? Я не рассказал. И все последующие боевые награды Громов обмывал только со мной. И каждый раз, хлебнув лишку, плакал. Я в душу не лез, ну мало ли что у него там… Однажды он сам разоткровенничался:

– Саша, ты только посмотри, чем меня награждают! Орден Красного Знамени. Ещё бы орден Ленина дали! Да орден Ленина любая доярка может получить!

– Так ведь орден-то Боевого Красного Знамени!

– Ну и что? О чём это говорит? Ни о чём! Хоть бы раз дали медаль «За отвагу»!

Как-то раз я летел в полк вместе с командующим Орловым. У того был ординарец по фамилии Крутиков. Я его называл орденоносцем. Не потому что он был чего-то удостоен, а потому, что носил за Орловым чемодан с наградами. У Орлова была привычка – награждать тем, чего на груди у отличившегося нет. И вот летим мы в Мурмаши, разговариваем. Я возьми да и расскажи про Громова. Орлов удивился:

– Не слишком ли мизерная награда для такого аса, как Громов, медаль «За отвагу»?

Прилетели. Общее построение полка. Орлов со своим орденоносцем пошёл вдоль строя. Громову вручил второй орден Боевого Красного Знамени. Поздравил. Пошёл дальше. Дойдя до конца строя, развернулся и – в обратную сторону. Остановился напротив Громова и повесил ему на грудь медаль «За отвагу».

Вечером мы с Громовым обмывали его награду… награды. Он улыбался. Улыбался и я:

– Погоди, Жора, будет тебе ещё и орден Ленина. Вместе с медалью «Золотая Звезда».

Правда, звание Героя Советского Союза Георгию Васильевичу Громову присвоили уже после войны, в 46-м.

…У Громова был удивительной красоты самодельный кинжал. Во время посещения полка Папаниным, кинжал этот попался ему на глаза. Иван Дмитриевич любовался и нахваливал. Жоре ничего не оставалось, как подарить кинжал прославленному полярнику.

– Иван Дмитриевич, – сказал он, – мы хоть и не на Востоке, но примите этот дар… от всего нашего полка!

– Чем же я смогу ответить? – растерялся Папанин. – А, держи мою папаху! Не замёрзну…

Эту же историю рассказывал и Михаил Семянистый – но с другой концовкой:

– Папанин подарил полку пять самолётов – он же был уполномоченным ГКО (Государственного Комитета Обороны. – Прим. авт.) по перевозкам на Белом море…

Михаил Семянистый, генерал-майор

Иван Никитин – замечательнейший был лётчик. Но ухарь ещё тот! Замполит как-то в ораторском запале вместо того, чтобы сказать: «Гитлера мы победим!», выпалил: «Гитлер не победим!» На этот призыв Ванька среагировал моментально – вскинул руку и выкрикнул: «Хайль Гитлер!» Его хотели судить – как врага народа. Я вступился (я тогда был командиром полка – значит, дело в 43-м):

– Какой же он враг народа! Врага нашего советского народа Иван Никитин бьёт в воздухе! Его поступок – чистой воды хулиганство.

В тот раз обошлось. А под конец войны Никитин всё же угодил под суд. Обмывали они с товарищем очередной орден. Выпили как следует, вышли проветриться. Видят – водовоз. Старая кляча еле тянет бочку с водой, а возница – старый дед, хлещет её что есть мочи. Опрокинули они бочку, опорожнили наполовину, чтобы лошади было легче. Дед – в крик. И – как в плохом кино – появляется особист! Власть свою решил показать. Пистолет достал, стал им размахивать. Ну а лётчики возьми да и отними пистолет. Швырнули куда-то в сторону… Тут уже никакое заступничество не помогло...

Виктору Крупскому в одном из воздушных боёв снесло чуть ли не полчерепа. Сложнейшая операция, длительное лечение. Отправляют Витю на отдых. Там он познакомился с девушкой. С его стороны – даже намёков никаких. А она влюбилась в него без памяти. После возвращения Крупского в полк она вдруг приезжает! Как я ни уговаривал, Витя отказался с ней встречаться:

– Она такая молодая и красивая! А я? Я инвалид! Зачем я ей?..

Михаил Васильевич очень удивился, когда через 40 лет в нашем музее узнал, что Виктор Крупский не только жив, но и занимает должность председателя Орловского областного исполкома:

– Мы все были уверены, да и он сам, наверное, думал, что после такого ранения долго не протянет…

Павел Кутахов сменил меня в должности командира полка. В одном из неравных и ожесточённых боёв была подбита его машина. Кутахов выбросился с парашютом. Парашютист – хорошая мишень, лёгкая добыча. Поэтому друзья прикрывали его – не давали немцам приблизиться. Когда Паша был близок к земле, они ушли, чтобы продолжить воздушный бой. И тут к Кутахову устремились два «мессера». Финал был предсказуем. Но вдруг наперерез немцам пошёл краснозвёздный самолёт. Немцы бросились наутёк. Только на земле Павел Степанович понял, что это был его самолёт – неуправляемый, он спускался по спирали. Не горел и не дымил, потому что было что-то перебито в двигателе…

Будучи Главным маршалом авиации, командующим ВВС страны и заместителем министра обороны СССР, во время одного из приездов в Ленинград, Кутахов пригласил нас, своих боевых друзей, в резиденцию на Каменном острове. Увидев меня, маршал как мальчишка закричал: «Я узнал тебя, толстый!» Что мне оставалось? Ответить тем же. «И я тебя, длинный!» Естественно, было застолье. Павел Степанович в тот же день уезжал в Москву, и мы все поехали его провожать.

Лёня Байков по каким-то причинам не смог приехать на Каменный остров – приехал на Московский вокзал. И вот представьте себе картинку. По перрону в сопровождении свиты идёт маршал, а у вагона его встречает Байков. Кутахов и Лёню сразу узнал. «Здравствуйте, товарищ Байков!» Ещё что-то хотел сказать, но Лёня оборвал его: «Товарищ маршал, почему вы ко мне обращаетесь не по форме? У меня, между прочим, тоже воинское звание есть». Кутахов поправил папаху и, став по стойке смирно, проорал: «Здравия желаю, товарищ старшина!» Кутахова сопровождала парочка ужасно важничавших, но готовых выполнить любую его прихоть генералов. Они, мягко говоря, были обескуражены поведением маршала. Им, не нюхавшим пороха, было не понять, что такое фронтовое братство…