На карусели наслаждений

Особняк Виолетты Валери, выстроенный на сцене, привлекает внимание: его хочется разглядывать

«Травиата» – опера, написанная Джузеппе Верди по роману Александра Дюма-сына «Дама с камелиями», – вот уже почти столетие бьёт рекорды популярности. Именно «Травиата» возглавляет список самых часто ставящихся опер в мире, и, кстати, охранителям нравственности, коих в последнее время развелось немерено, стоит об этом помнить. Ведь история Виолетты Валери – это история жизни падшей женщины, которая оказалась способна и на искреннюю любовь, и на самопожертвование.

Каждое время взыскует своих Травиат: меняются ценности, меняется мировосприятие, темп жизни – и меняется сама Виолетта. Неизменным в её образе остаётся сердцевина: её мимолётная и неувядающая красота души и тела, искренность чувства и благородство характера. Любовный порыв уносит роскошную даму полусвета из развращённого суетного Парижа на просторы сельских полей, где воздух чист, а жизнь проста. И это перемещение – суть перерождение Виолетты. В этом смысл оперы.

Историю Травиаты изложить несложно: она любила, она страдала, она умерла. Гораздо сложнее сочинить по этой канве внятное и оригинальное высказывание, преодолев соблазн двинуться по проторённой дорожке оперных постановочных клише. Однако постановщики мариинского спектакля, режиссёр Клаудиа Шолти и сценограф Изабелла Байвотер, и не стремились к этому. Две эти британские дамы уже работали вместе в Мариинском театре. Пару лет назад они представили в Концертном зале «Мариинский-3» изумительно красивый, «лунный» спектакль по опере Бриттена «Сон в летнюю ночь».

В новом спектакле «Травиата» визуальность безусловно доминирует над чисто режиссёрской составляющей. Красивые, детально проработанные декорации восхищают с самого начала, как только открывается занавес и мы видим на сцене огромную нарядную карусель – это особняк Виолетты Валери. Карусель вращается, открывая нам анфиладу комнат, – и мы заинтересованно наблюдаем за сбором гостей, за тем, как они веселятся и пьют шампанское, как уединяются парочки, как проходит в спальне первое объяснение Виолетты и Альфреда. Карусель становится генеральной метафорой спектакля: вот так же, в круговерти светских удовольствий, в мимолётной смене друзей и любовников, проходит жизнь Травиаты. Яркие обои, виньетки, канделябры, мебель в стиле belle epoque, изящные, сотканные из летучих тканей наряды дам – всё призвано прельстить взор, насытить спектакль изящными вещицами.

Это же стремление «сделать красиво» чувствуется и во втором, «пасторальном» акте. Густой переплёт золотых ветвей, увенчанный бутонами, и узорчатый лёгкий купол беседки отсылают к стилю модерн начала ХХ века. Байвотер постаралась создать во втором акте визуальный образ рая, в котором герои наслаждаются уединением и недолгим счастьем.

Беседка, зелёный лужок, ступени, ведущие к воде, озеро, лодочка… Именно в лодке происходит окончательное объяснение Виолетты с суровым отцом Альфреда, плывущая средь мирных кущ лодочка огибает особняк, и багровый закат, отражённый на стенах и в окнах, недвусмысленно предвещает грозы и бури в грядущем героини.

Главным музыкальным событием спектакля стало исполнение титульной партии Оксаной Шиловой. Чем-то она напоминала Анну Нетребко, какой та была лет 10–15 тому назад. Глубокое, гибкое, чувственное сопрано с лёгкостью «пробивало» зал до самых последних рядов; идеальная фразировка и точное попадание в образ. Некоторая неточность вокальной позиции, когда Шилова брала верхние ноты, не портила общего впечатления. Несомненно, на ней держался весь спектакль, ибо партнёр её, молодой Илья Селиванов (Альфред), оказался скован, ходулен, на грани комизма в своей преувеличенной, абсолютно неорганичной жестикуляции. Вдобавок к тому, голос его – высокий тенор – по тембральному окрасу скорее годился для комического персонажа, нежели для лирического героя-любовника. Безусловно хорош был Алексей Марков в партии Жермона; благородный тембр его баритона обволакивал сильное сопрано Шиловой.

Валерий Гергиев вёл спектакль с несвойственной ему нежностью и бережностью; оркестр под его руками звучал сдержанно, мягко, где надо – слегка пружинил, поддаваясь голосам солистов; словом, маэстро в вечер премьеры был в ударе. Так что плюсов в новом спектакле оказалось больше, чем минусов.

Хотя, если считать по гамбургскому счёту, спектакль глубоким не назовёшь. Никак нельзя утверждать, что постановка Шолти – Байвотер вскрыла какие-то важные, скрытые смыслы оперы Верди, заставила задуматься, сопереживать героине. Но авторы спектакля и не ставили перед собой такой задачи. Они создали избыточно красивый и подчёркнуто иллюстративный спектакль. Ревнители старины, гордо величающие себя поклонниками «традиционного театра» (бог весть что они вкладывают в это понятие), несомненно, останутся довольны. Но зрители, приходящие в театр, чтобы лучше понять посредством искусства боли и вызовы нашего времени, на такой «Травиате» попросту заскучают: слишком уж легковесно высказывание британских постановщиц. Впрочем, таких зрителей, как показывает опыт, у нас меньшинство.