Ирма Ниорадзе: «От танца мне передаётся энергия жизни»

Солнечная балерина, воплощение грузинского достоинства и изящества, Ирма Ниорадзе обладает взрывным темпераментом, весёлым нравом и неиссякающим интересом к жизни. Партии в её исполнении оставляют яркое впечатление и желание увидеть её снова на сцене. Она прекрасна, как воспетая Шота Руставели царица Тамара; глядя на Ирму, сразу вспоминаешь его строки: «Косы царственной – агаты, ярче лалов жар ланит. Упивается нектаром тот, кто солнце лицезрит». Эта балерина – сочетание огня и аристократизма, женственности и ребячества. Наш разговор состоялся после её выступления на сцене Тбилисской филармонии и накануне анонсирования неожиданного сюрприза для петербургских поклонников.

– Ирма Амирановна, недавно вы проводили в нашем городе мастер-классы и видели юных танцовщиков, думаю, для них это будет яркое воспоминание. А что вам вспоминается из первых впечатлений о балете?

– К нам в Тбилиси приезжал Марис Лиепа, танцевал в «Жизели» Альберта. Балерину скорее должно восхищать исполнение женской партии, но его танец произвёл на меня незабываемое впечатление! Я, маленькая девочка, зарыдала, когда было последнее рas de chat перед могилой. Меня поразил трагический сюжет балета. Потом, когда я увидела «Дон Кихота», мне очень понравилась главная героиня – весёлая и жизнерадостная Китри. Я очень люблю солнце, и балеты мне тоже нравятся солнечные, где проявляется темперамент и позитивная энергетика.

– В Тбилиси вы учились у Вахтанга Чабукиани, который был ярким солистом Мариинского театра. Каким он был педагогом?

– Я очень горда, что именно его уроки поставили меня на дорогу, которая вывела в сегодняшний день. Есть много великих танцоров, но метод передачи собственного опыта присутствует не у всех. А у Вахтанга Михайловича был режиссёрский глаз. Вы видели балетные телевизионные съёмки с его участием 40–60-х годов? Он ведь сам снимал, направлял режиссёра, выбирал удачные ракурсы. И получились шедевры! «Сердце гор», «Лауренсия»… Гениальные кадры. Я росла на этих фильмах. У него за счёт дара режиссёра была возможность передать свой взгляд. Метод преподавания был построен на замечаниях. У Чабукиани было волшебство в общении со студентами, он умел находить нужные слова, чтобы дать толчок к развитию, а не нарушить его…

– Ваша балетная судьба уже четверть века связана с Петербургом и Мариинским театром, где вы встретились с великими педагогами – Ольгой Моисеевой и Нинелью Кургапкиной. Какие грани в вас они раскрыли?

– Техника в работе с Ольгой Николаевной сбалансировалась с индивидуальностью. А Нинель Александровна дала мне академизм, рафинированность. У неё был педагогический подход, когда ты понимал: всё, что делаешь, важно именно для тебя. Такой взгляд необходим для успешности человека. Сейчас, кстати, у молодёжи он напрочь отсутствует. Загляните в простые муниципальные школы: родители заставляют детей ходить на факультативы, берут репетиторов, сидят и решают с ними задания, но у ребёнка нет понимания, что это нужно ему, поэтому и результаты хуже, конфликты в доме. Общение с Нинелью Александровной дало мне ощущение: я делаю, постигаю что-то новое и это нужно мне.

– Каким образом ей удалось в вас развить это мироощущение?

– Её аванс внимания ученику был совсем маленький. Такие взаимоотношения вызывали чувство дефицита времени, надо было успеть научиться, дать повод ей открыться чуть больше. Ведь, если ты не стараешься понять, педагог и не может тебе объяснить. Помню, на одном из уроков она добивалась от меня исполнения комбинации движений и говорила: «Меня не интересует тот вариант, который у тебя хорошо получается, ты должна сделать именно так, как я тебе говорю». Я тогда не выдержала и расплакалась. Потом вытерла слёзы, встала и сделала, как она хотела. Нинель Александровна тогда сказала: «Молодец, ты не сдалась, значит, из тебя получится хорошая балерина».

– Являясь представительницей тбилисской школы, вы столкнулись с какими-нибудь проблемами, занимаясь у петербургских педагогов?

– Тбилисская школа связана с вагановской академией и Мариинским театром. На сцене Театра оперы и балета имени Палиашвили, когда я ещё была маленькая, всегда танцевали «Лебединое озеро» в редакции Кировского театра. И поэтому, попадая в детстве на спектакли Большого театра, я не могла понять, почему чёрный лебедь совсем по-другому танцует.

– А чем отличается петербургская школа от московской?

– В Петербурге всегда обращали внимание на руки, постановку корпуса, вообще на академизм, аристократичность. А Москва – другой по темпераменту город, широкий. Там не до взаимоотношений на «Вы»; если балерина выходит, то сразу словно говорит: «Я яркая!» У нас в городе всё происходит постепенно. И это не вопрос противостояния, просто так сложилось.

– Вы посвятили Мариинскому театру четверть века своего творчества. Каким вам видится его будущее?

– Наш театр – написанная книга, и переписывать её нельзя. Это театр, который должен нести свои традиции веками. При этом к Граалю надо добавлять драгоценные камни, чтобы они сверкали, – в виде новых хореографов, спектаклей. Но нельзя забывать, что всё новое должно быть уровня, достойного вековых традиций.

– Что важно для личности в балете?

– Амплуа. Балерина без амплуа – скрипач без скрипки. Я станцевала весь классический репертуар Мариинского театра, кроме «Сильфиды» и «Щелкунчика». Я их не чувствовала – для меня это означало, что в них не надо выходить. Вначале я была лирико-драматического характера балериной. Потом пришло время танцевать Мехменэ Бану, а у неё совершенно другой характер. Она всю боль, всё достоинство своё держит в глубине души – царица. Сразу понимание такого характера не приходит, только через очень большой труд. Причём должен быть баланс техники, характера и драматизма. Тогда я обнаружила, что героическое амплуа мне тоже доступно и интересно.

– Какие эмоции ведут вас на сцену и держат там?

– Просто я очень люблю танцевать. Но не для себя. Я принадлежу искусству и публике и делаю всё для них. И мне это возвращается. Ты напряжён на тысячу вольт на протяжении нескольких часов, находясь на сцене, а после поднимается занавес для поклонов и видишь зал, эмоции зрителей! Я всегда стеснялась успеха: легче танцевать, чем потом получать аплодисменты. Но счастье наступало – знаете где? Я жила в общежитии и помню моменты, как сидела с цветами в шестиметровой комнате и ловила себя на том, что у меня на лице улыбка как в фильме «Берегись автомобиля» – помните, когда его везут после спектакля в милицейской машине?

– Для зрителей балет – это всегда праздник. Возможно ли балерине во время танца получить то же ощущение?

– Нужно много заниматься, точить носок, технику, затем работать над образом. Когда наступает день спектакля, всё должно сойтись: музыка, дирижёр, чтобы всё было досказано… Даже коллеги, смотрящие спектакль в кулисах, создают атмосферу! Знаете, какое счастье, когда они смотрят, а потом я вижу, что аплодируют!

– А ведь люди в закулисье смотрят совсем другой спектакль…

– Да! Если режиссёра пустить туда с камерой, но только чтобы этого не видела балерина, получится кино, которое интереснее, чем тот тортик с розочками, который ты выносишь на сцену и зрители видят из партера.

Сейчас вспомнила, что, когда была премьера баланчинского «Хрустального дворца», я забыла заклеить себе пальцы. У меня тонкая кожа на ногах, и если этого не сделать, то потом несколько дней просто невозможно ходить после спектакля. И вот перед премьерой я забыла! Уже прозвенел третий звонок, а я только вспомнила, что муж должен был оставить лейкопластырь на вахте. Представьте себе: диадема на голове, пачка, третий звонок, а я вдруг пулей бегу к охраннику, возбуждённо начинаю ему объяснять, что от него хочу, а он в шоке смотрит на меня! С трудом разобрались, чем он может мне помочь. Бегу на сцену… А чтобы заклеить пальцы, надо снять весь костюм. Сыграла роль сообразительность: я разрезала перед пальцами трико, быстро наклеила, а увертюра уже звучала! Конечно, мне это стоило нервов! Сейчас часто снится, что я забыла тесёмки завязать, сижу, а мне что-то не принесли, как будто опаздываю и ноги вязнут. Я один раз проснулась после такого и подумала: какое счастье, что это сон!

– Сейчас вы живёте в Ницце – это связано с новым творческим этапом?

– Я нахожусь во Франции из-за ребёнка, который получает европейское образование. Он так выбрал. Илико хорошо говорит на английском и захотел изучить французский. В своё время мои желания никто не мог мне помочь осуществить, сейчас я очень хочу это сделать для сына. Вообще, я думаю, что многое зависит от родителей. Родитель должен иметь терпение, направлять. Только тогда появляется перспектива, что новое поколение может воплотить вечную мечту человечества о том, что дети вырастают лучше и талантливее своих родителей. Мы должны заниматься своими детьми и любить их, тогда поколение вырастет добрым, будет мир на земле.

– И всё же какие у вас ближайшие творческие планы?

– В сентябре в Петербурге выйдет моя именная марка грузинского вина. Мне помогает супруг (Гоча Чхаидзе – президент компании «Братья Асканели», потомственный винодел, известный петербургский меценат в сфере искусства. – Прим. ред.). Надеюсь, что люди, любящие мой танец, также полюбят и моё вино.

Что касается более далёких планов, я обязательно сообщу, когда новые балетные проекты в Петербурге приобретут чёткие очертания. Я по-прежнему испытываю потребность в танце, от которого мне передаётся энергия жизни. Ещё я с большим интересом учусь на педагога в нашей Академии балета, сейчас успешно сдала экзамены на летней сессии! Во Франции меня уже приглашают преподавать. Это тоже любопытная, новая для меня грань творчества.