Польша, камо грядеши? Части VI-VII

 

Главный редактор «НВ» Михаил Иванов отправился в Польшу, чтобы понять эту страну и разобраться, почему русским и полякам всегда было сложно найти общий язык

Есть такой анекдот, популярный в Польше. Собрался как-то француз в Москву, а русский в Париж. Оба сели в поезд и отправились в путь. И оба вышли в Варшаве, потому что каждый думал, что добрался до цели.

Я приехал в Варшаву не потому, что хотел обнаружить в ней Европу. Я вообще приехал в Польшу с чувствами сложными, противоречивыми, как и полагается настоящему русскому в представлении европейца. Я хотел понять поляков. Я хотел, чтобы поляки поняли меня. Одним словом, я приехал с высокой миссией мира. Ведь не секрет, что наши страны уже давно испытывают друг к другу болезненное влечение, хотя и стесняются в этом признаться. Нам легче враждовать, чем жить в любви. Ну как тут не вспомнить бессмертные строки Пушкина?

Оставьте: это спор славян между собою,

Домашний, старый спор, 

                                 уж взвешенный судьбою…

Кто устоит в неравном споре:

Кичливый лях, иль верный росс?

Славянские ль ручьи сольются 

                                                    в русском море?

 Оно ль иссякнет? Вот вопрос.

(Продолжение. Начало – в «НВ» от 12.11.2013, 13.11.2013, и 14.11.2013)

Часть VI. Молодёжь

Догадайтесь с трёх раз, за что старшее поколение в Польше ругает молодых? Не знаете? Тогда спросите у наших пенсионеров, что им не нравится в нашей молодёжи. В ответ можете вставить любую национальность – не ошибётесь. Поскольку я себя старым ещё не считаю, то обойдусь без ругани. Скажу лучше, что понравилось.

Девушки. Очень привлекательны. Мой верный строгий гид Лена уверяла меня всю дорогу, что польским девушкам чужды легкомысленные и вызывающие наряды, однако я встречал на улицах многих юных особ в мини-юбках и не сказал бы, что это испортило моё впечатление от Польши. Приятно удивляет, что ведут себя молодые в общественном транспорте сдержанно и вежливо. Вежливость, я так понял, впитывается с детства. Вежливым быть престижно. Если хотите – модно. Вежливый человек – успешный человек, а не только приятный в общении. В Польше не было культа дикой силы в период перестройки, как у нас в начале 1990-х. Быкоподобные персонажи, возможно, существовали, но не оставили в общественном сознании никаких глубоких зарубок в виде малиновых пиджаков или толстых золотых вериг на шее. Проститутки никогда не были в чести (уж извините меня, молодые соотечественники, для которых это признание покажется диким. Старшие поймут, о чём речь). Грубость, нахрапистость, брутальность категорически не принимаются как эквивалент силы женским полом, и за это им, польским женщинам, огромное спасибо.

Польская молодёжь пытлива, беспокойна и амбициозна. Возможно, последнее обстоятельство и становится причиной того, что многие уезжают за лучшей долей за границу. По последним данным, около миллиона двухсот тысяч человек переместились из страны за последние годы в Англию, Германию, Норвегию… В первую очередь, разумеется, это молодёжь. Те, кто остался, вовсе не собираются сидеть сложа руки. Страну нужно строить, модернизировать. Европа обязывает, требует, вдохновляет. Хочется как у них. Хочется даже лучше.

Катажина Квятковская, независимый журналист, специализирующийся по странам Восточной Европы, и по совместительству – симпатичная молодая женщина, вступила в польскую перестройку ещё совсем юной.

– Мне казалось, что, вступив в ЕС, мы закончили Историю. Всё позади! Вот оно – счастье! Я помню, как мой отец, робко втянув голову в плечи, входил в государственные учреждения. Другое дело – я! Не я для государства, а государство для меня! Все чиновники, включая президента, – наёмные менеджеры, которые меня обслуживают. Так думали многие из нас, молодых, в 1990-е годы. Но вот недавно мы с женихом решили узаконить наши отношения и пошли в загс. Там в наших документах обнаружилась какая-то ничтожная ошибка, лежащая полностью на совести чиновников, и выяснилось, что нас не могут расписать! Сколько мы ни бились – ничего до сих пор не можем поделать! Такое впечатление, что бюрократов стало в последние годы ещё больше!

Мы сидим в молодёжном кафе-баре на тихой центральной улочке в окружении стоек с книгами. Киваю на них.

– Читают?

– Гораздо меньше, чем раньше. Общее образование падает. Многие студенты не смогут сказать даже, когда началась и закончилась Вторая мировая война.

– О чём мечтает молодой поляк? Какие профессии престижны?

– Если вы о лётчиках и космонавтах – это в прошлом. Многие хотят просто стабильной, спокойной жизни… Недавно я была в Сибири… Эх, вот где вольный славянский дух! Мне кажется, что русские гораздо эмоциональнее поляков. А вот пьют одинаково… И знаете, многие жалуются на нас: мол, мы же хотели как лучше, а вы нас отталкиваете. За что? И я вдруг подумала, что это похоже на наше отношение к белорусам, на которых мы тоже обижаемся и по тем же причинам.

Интересную вещь я выяснил в разговоре с Катажиной. Оказывается, поколение нынешних юных во многом гораздо консервативнее поколения молодых. Младшая сестра Катажины регулярно ходит в церковь и старается соблюдать все религиозные традиции и обряды. В то же время отношение к гомосексуалистам у них более лояльное или скорее более равнодушное, чем у старших.

Ещё одна интересная деталь. Польская молодёжь не заражена вирусом, который каким-то образом проник в сознание ещё советской молодёжи и, постоянно мутируя, сохранился до наших дней. Я имею в виду вирус халявы, а также связанное с этим желание разбогатеть «в один удар». Лично я встречал на своём веку немало мечтательных бездельников, которые ждали удобного случая внезапно разбогатеть и тем самым решить многие житейские вопросы… Поскольку случай всё не приходил, а годы уходили, одни мечтатели мирно спивались, а другие уходили в глухую и безнадёжную враждебность к «проклятому режиму», кем бы он ни был представлен. Возможно, польская молодёжь менее мечтательна. Возможно, менее амбициозна. Во всяком случае, незаметный терпеливый труд, способный обеспечить семью скромным достатком, здесь не считается позорным.

Пожалуй, самая привлекательная черта польской молодёжи, если сравнивать её с российской, – политическая активность. Молодой человек в Польше верит, что «если не он, то кто же?». Рассуждения типа «да всё равно всё будет так же» – снобизм самого дурного толка, глупость. НКО в последние годы плодятся как грибы. Если не ошибаюсь, их сегодня в стране около 40 000. Не все из них действуют, но многие весьма активны. Уместно будет вспомнить, что и мой гид-переводчик Лена работает на средства НКО, что стало причиной нашего первого политического противостояния. «Я – иностранный агент!» – представилась Лена ещё в аэропорту. «Очень приятно, – ответил я и чуть не прибавил: – Бонд. Джеймс Бонд». – «Вы не против?» – с вызовом спросила она. – «Против. Но соглашусь, если вы попытаетесь меня завербовать». На этом наш шпионский скандал закончился.

Открыть НКО может любой инициативный гражданин, чётко представляющий, что он хочет и что он может. Томаш Хорбовский, организовавший несколько лет назад фонд Стефана Батория со штатом в 40 человек, произносит передо мной речь, которую в России многие посчитали бы дурным подражанием комсомольской агитке.

– Каждый человек должен нести ответственность за свою страну! Только тогда он может называться гражданином. Мы помогаем обществу осознать себя. Мы должны понимать, что народ – это не объект, а субъект, с которым можно и нужно вести диалог на равных властям всех уровней.

Прочитав сие, я и сам бы заподозрил автора если не в лицемерии, то уж в преувеличенном пафосе точно. Но – Томаш? Достаточно посмотреть на его лицо – он горяч, он искренен, он убеждён! Ведь это так просто! Ваша страна – ваша власть. Сделайте её лучше. Обустройте её. Уберите лишнее. Отмойте от грязи! Я верю, у этого парня всё получится. Даже если не получится ни хрена. Потому что он способен завести многих других, разбудить их, пристыдить, раззадорить! Как получаются такие Томаши? Откуда берутся? – вот в чём для нас, россиян, вопрос вопросов. Только не говорите мне про власть, которая угнетает инициативных граждан. Ей-ей, тошнит. Я знаю многих субчиков в России, которые почувствовали бы себя глубоко несчастными, если бы им пришлось взять на себя ответственность даже перед собственной бабушкой, и при этом они будут яростно утверждать, что их яркому гражданскому служению угрожает Путин. Власть в России, по-моему глубокому убеждению, уже давно поняла, что будет поносима в любом случае, даже если вознамерится построить рай на земле. А народ, в свою очередь, уверен, что будет обманут даже в этом раю. Нам удобен этот способ существования, потому что он снимает с нас всякую ответственность друг перед другом. Мы независимы друг от друга. Мы привыкли смотреть друг на друга насупленно или враждебно. Иногда лучше даже сквозь тюремную решётку. Борис Гребенщиков слишком поспешил пропеть в «начале славных дел», что война закончилась и всем пора вернуться домой. Чёрта с два! Война, может быть, и закончилась, да разруха в головах осталась. И когда тусклый, злой и тупой взгляд упирается вам в глаза и вы слышите, что «всё равно ничего не выйдет», знайте, что перед вами сидит злейший враг демократии, пособник мирового тоталитаризма и мировой бюрократической закулисы. Тьфу на него!

Конечно, Польшу вдохновляют соседи. Ещё недавно поляки так же комплексовали перед Западом, как и мы. В открытые границы хлынули люди, свято верившие, что и небо на Западе голубее, чем дома, и мороженое слаще. Что это не так – убедились скоро. Но полезное усвоили. Поняли, что пригодится. И ведь пригодилось!

Сам Томаш считает, что в НКО могут работать успешно только идеалисты. За последнее время в Польше случился только один серьёзный скандал, связанный с НКО. Уличили некоего деятеля НКО в том, что и ездит он на дорогой машине («мерседес», кажется), и зарплату слишком высокую получает. Насчёт идеалистов – верю. Слишком много приходится вкалывать в этих конторах, а барыши весьма скромные. Может быть, поэтому и собирается под эти знамёна всё больше молодёжь.

Чем только не занимаются эти ребята. Кто-то открывает свой сайт. Кто-то газету. Портал. Радиостанцию. Ведутся жаркие споры по любому значимому поводу. Какой быть Польше? Что мешает развитию демократических институтов? Очень важное направление – следить за тем, чтобы политики выполняли данные обещания.

Помимо работы в НКО Томаш преподаёт в католическом колледже религию. Коледж не простой, для художественно одарённых детей. Дети пытливые, часто наигранно циничные. Все увлечены Европой. В особой чести Германия, Англия, Испания. США в последние годы выходят из моды. Россия вообще ушла в тень. Когда в Испании детей из колледжа приняли в гостинице за русских – они обиделись. Увы, мы проигрываем борьбу за влияние, и не только в Польше. Это вовсе не значит, что мы должны удушить соседей в дружеских объятиях, напрягая до предела пропагандистскую машину. Скорее впору задуматься, как сделаться привлекательными в первую очередь для нас самих.

Часть VII. Провинция

Поляки говорят: если житель Варшавы собирается в город, значит, он выберет или Краков, или Вроцлав, или Гданьск. Про Гданьск ничего не скажу – не был, а Вроцлав и Краков по праву делят статус самых красивых городов Польши. Вроцлав – бывший германский Бреслау – новенький, как с иголочки, чистый средневековый город – был буквально по кирпичику восстановлен после Второй мировой войны. А вот Краков чудом сохранился нетронутым после отступления немцев. Россияне, хорошо знающие советское кино, до сих пор свято уверены, что своим спасением город обязан подвигу легендарного советского майора по фамилии Вихрь. Жители Кракова, однако, в эту историю не верят и кино наше про этот подвиг не помнят. Доподлинно известно, что во время освобождения города советскими войсками на Краков упали 4 бомбы, и одна из них вдребезги разнесла костёл, в котором когда-то венчался со своей невестой пламенный чекист Феликс Дзержинский. Кто-то может найти в этом зловещий символический смысл, кто-то случайность. Но лётчик точно не хотел, так получилось.

Про Краков трудно сказать что-то оригинальное. Хорош. Действительно хорош – даже на самый строгий и предвзятый взгляд. Похоже, его роль в Польше чем-то напоминает роль Петербурга в России – когда-то был столицей, всегда был амбициозен и красотой своей пленял и раздражал соседей. Туристов в городе – тьма. И днём, и вечером исторический центр, окружённый крепостными стенами, принадлежит им; местные не мешают приезжим, справедливо полагая, что их деньги с лихвой компенсируют неудобства. На центральной средневековой площади особенно многолюдно. В центре возвышаются огромные металлические мангалы, в которых трещит огонь, знаменитые краковские колбаски шипят, обливаясь блестящим жиром, и распространяют вокруг такое острое, ароматное дыхание, что аппетит просыпается даже на сытый желудок. Здесь можно увидеть и застывшего в воздухе факира в окружении зевак, и виртуозного гитариста-испанца, и высокую сутулую фигуру Смерти с косой и безобразной ухмылкой на черепе. Всё кажется вокруг нереальным, нарисованным, и даже нищий со шляпой, наполненной медяками, будто поставлен здесь для красоты.

В Кракове – настоящий польский дух, уверяли меня. Збышек Рокито, мой польский коллега из журнала «Восточная Европа», познакомил меня с профессором Мариушем Волосом из Педагогического университета Кракова. Знакомство состоялось в традиционном, как я уже понял, для поляков месте – в кафе. Профессор, видимо, уже был наслышан о целях моей поездки.

– Никакого национального польского характера не существует, – сразу огорошил меня пан Мариуш. Насладившись моей растерянностью, он продолжал уже более снисходительно и миролюбиво.

– Посудите сами. Поляков, проживающих на территории бывшей Пруссии, отличает экономность, почти скупость. На восточных землях, ближе к России, жители Польши более эмоциональны, менее расчётливы; на территории бывшей Галиции у местных жителей вообще особый менталитет… К тому же поляки сильно изменились за последние 20 лет. Мы многое увидели, многое узнали, поняли. Я сам впервые побывал в Нью-Йорке недавно, и знаете, что меня поразило? Я совсем не был шокирован увиденным. А ведь ещё лет десять назад я точно испытал бы культурный шок. Теперь мы все в западном мире во многом стали одинаковыми. Хорошо это или плохо, не берусь судить однозначно, но это так. Когда я в России спрашивал, что такое русская душа, мне отвечали – это ваша душа, пан профессор! Понимаете? Не стоит искать истоки наших разногласий в особенностях наших национальных характеров. Мы во многом похожи. Похожи отношением к музыке, литературе, друзьям... В Москве, где я часто бываю, никто не сказал мне, поляку, ни разу худого слова. Нам мешают скорее политики. Не исторические обиды, хотя и они тоже имеют место быть, а скорее политическая история. Сейчас Польша разделена как бы на два лагеря по отношению к России. Одни считают нас жертвами. И каждого, кто считает иначе, они готовы обвинить в антипатриотизме. Другие пытаются доказать, что история не делится только на белое и чёрное. Что в ней много оттенков. И тем и другим трудно прийти к согласию, и тут, на мой взгляд, Россия могла бы прийти на помощь.

Вам, русским, необходимо понять, почему мы, поляки, ТАК смотрим на трагедию Катыни, а полякам, в свою очередь, следует понять, почему русские ТАК смотрят на Катынь. Для нас, поляков, Катынь – это не просто трагедия, это геноцид. А для вас… Мне часто приходилось выслушивать в России такую мысль. Мол, Катынь, это – капля в море тех жертв, которые понесли все народы в ходе большевистского террора. Согласен. Подсчитано, например, что к 1939 году репрессивная машина уничтожила около 120 тысяч советских поляков в Советском Союзе – и кто о них помнит? Кто говорит? Да, это так. Но поймите, в Катыни были убиты лучшие из лучших, цвет польского народа: офицеры, священники, интеллигенты.

И теперь мы хотим, чтобы Россия сказала об этом честно и прямо. Ведь до сих пор ещё не все документы, связанные с этим делом, рассекречены. Или возьмём Смоленск. Сразу оговорюсь, я не верю в теорию зловещего заговора, я знаю, какое сочувствие трагедия вызвала в русском народе, но ведь в Польше далеко не все понимают это. Страна, по-существу, разделена на два лагеря в отношении к Смоленску – тех, кто считает Россию виновной, и тех, кто этому противостоит. Помогите же тем, кто противостоит. Почему Россия до сих пор не вернула обломки самолёта полякам? Ведь для вас в этом нет никакого смысла.

У нас в Польше складывается впечатление, что в России особенно и не желают нашего сближения. Например, недавно был создан Центр диалога России и Польши. Польский работает, российский – нет. Всё ещё согласовывают, прорабатывают разные организационные вопросы.

Мне кажется, что нам с Россией пора сказать друг другу ВСЮ правду, какой бы горькой она ни была. Набраться мужества и мудрости и сделать это… Такой вот акт покаяния…

«Сделать это будет непросто», – думал я, когда мы шагали со Збышеком по узким краковским улицам. Похоже, нам просто нравится дуться друг на друга. Исчезнет враг – куда деть своё недовольство? Своим правительством, например, своей погодой, своей маленькой зарплатой, своей сварливой женой, грубым начальником, своей ленью, наконец? Нет, политики вряд ли выпустят такой лакомый кусок из рук. И опять вспоминается Пушкин: «Оставьте, это спор славян между собою…» Кстати, о литературе. Заходим со Збышеком в большой книжный магазин. Народу много. Есть и молодёжь. Подходим к полкам в разделе «История». А вот и книжки о России. Читаю названия: «Колыма», «Россия в лагере», «Война Сталина», «Палачи», «Война большевистская». Мда… Есть и Достоевский с Толстым, но главный тренд, как нынче говорят, понятен: большой и страшный сосед. Бойтесь, поляки, даров, с Востока приходящих…

– Учитесь у немцев, – говорит Збышек, когда мы выходим из магазина. – Вот уж с кем у нас накопился тяжелейший груз исторических обид, а теперь? Партнёры, друзья. Потому что уже давно работают сотни программ, направленных на сближение наших стран и народов. Это и обмен студентами, и различные семинары, культурные и научные мероприятия… С Россией таких связей нет. Многие поляки просто боятся ехать в Россию, наши СМИ этому потакают. Учитесь у немцев.

(Окончание – в завтрашнем номере «НВ»)

Михаил Иванов. Рисунок Ольги Быстровой