В поисках России
Главный редактор «НВ» объехал всю Псковскую область, чтобы понять, с чего все-таки начинается Родина
Известно, что Андропов, будучи еще шефом КГБ, как-то сказал своим коллегам: «Мы не знаем своей страны». Наверное, он слишком хорошо знал Россию, чтобы отважиться на такое заявление. Осмелюсь и я высказаться: мы не знаем ее и поныне.
Мы по петровской еще привычке пытаемся взнуздать неповоротливого российского коня, а он сбрасывает нас на землю, пришпориваем его, а он норовит упасть на бок; мы строим страну будущего, старательно закладывая в расчеты правильные цифры, а страна живет своей непонятной жизнью, где дважды два не всегда четыре, да не всегда и пять, а все зависит от того, в каких вы отношениях с Иван Иванычем или Соломоном Абрамычем. Страна словно не слышит нас. Помните, как у Довлатова: ты пытаешься договориться с женщиной, приводишь ей самые убедительные доказательства, а ей, оказывается, неприятен сам звук твоего голоса.
Отчего сие? Не знаю. Знаю только, что подавляющее большинство молодых петербуржцев, например, об Америке знают гораздо больше, чем о Псковской области. Ну и прекрасно, скажете вы: широкий кругозор, масштабное мышление, современный подход. Согласен, про Америку тоже полезно знать, но только как-то странно у нас в России с космополитизмом выходит: сидит мужик посреди огорода, заросшего лебедой, и мучительно думает, а спросите, о чем думает, и выяснится, что думу горькую он думает о Гондурасе, и так его этот Гондурас мучает, что огород свой он просто ненавидит. Известное у нас дело: если нет счастья для всех землян – нечего и огород свой городить. Это еще, кажется, Достоевский про нас подметил.
Так, может, полезно о той же Псковской области узнать побольше? Прильнуть, так сказать, к духмяным истокам, узнать, наконец, отчего в России так упоительны вечера, о чем шепчут березы, да пройтись босиком по некошеному уже который год колхозному полю… Гой ты еси, одним словом, матушка Русь… Может, и поймем тогда, сколько нам осталось шагать от выгребной ямы на автобусной станции в городе Острове до небесного града Сколково?
Ну и задачка – скажете вы. Согласен. Так ведь и живем мы в век модернизации и нанотехнологий. Шибче шагать надо, товарищи. Ударим твердою рукой по мифам и легендам, которые мешают нам жить. Как любил говаривать еще Рюрик: «Земля-то ваша, ребятушки, обильна, да порядка в ней нет. Эх, ма…»
Признаться, отправляясь в древний Псковский край, больше всего на свете я боялся вляпаться в банальности. Поэтому про Псковский кремль я вам не расскажу, хотя и был там, и про чудные монастыри тоже воздержусь, а рассказывать буду все больше про людей. И поскольку Псковщина – страна по преимуществу сельская, то и сказ получится все больше про крестьян. Или, как нынче говорят, фермеров.
Андрей Вороненков из деревни Подлесье Печорского района – фермер успешный. Ему 45 лет. Невысокого роста, сухой, крепкий, с недоверчивым взглядом серо-голубых глаз. Такой взгляд вырабатывается годами. В нем вся вековая подозрительность и недоверие русского крестьянина, битого-перебитого, ломаного-переломаного, обманутого бессчетное количество раз. Но враждебности в этом взгляде нет. Скорее просматривается даже любопытство. Мы встретились с Андреем в его офисе, который расположен прямо в картофелехранилище. Вокруг – бескрайние поля. Нещадно печет солнце, но в помещении прохладно, чисто, уютно. Кабинет у Андрея небольшой. Есть стол, удобные стулья, на столе современный компьютер, тарелка с молодым картофелем. В соседней комнате расположена бухгалтерия.
Андрей – случай особый. У него 600 гектаров земли. Из них 200 гектаров засажено картофелем. Я эти поля видел. Я в Голландии не был, но почему-то сразу подумал: как в Голландии! И мне кажется, многие так думают, глядя на чистые, ухоженные зеленые ряды картофельной ботвы, прямыми стрелами уходящие вдаль. Ощущение заграницы явно присутствует, вкрадывается подозрение, что Андрей хотя бы наполовину эстонец, тем более что эта страна совсем рядом. Однако, выясняется, что он даже не местный – из соседнего района Псковской области, как и его жена. Коренной русак, можно сказать, потомственный скобарь.
Главный вопрос, разумеется – как?! Как удалось выжить?! Сохранить?! Преумножить?! Вот он – передо мной, маленький, немножко застенчивый человек в клетчатой рубахе. Не Илья Муромец, поднявшийся с печи на зов президентской трубы, не Павка Корчагин с горящими глазами, готовый повернуть все реки вспять и засадить садами Марс и Венеру, не американский супермен, одновременно разговаривающий по двум телефонам и отстреливающийся от бандитов. Такое чувство, что, разгадав эту загадку, пойму алгоритм успеха для всей России.
– Главное в нашем деле – спина крепкая, терпение да упертость, – говорит Андрей. И, заметив мое разочарование, добавляет: – Но главное, конечно, все-таки терпение.
Начинали Вороненковы скромно. У старшего Вороненкова в 1993 году было 30 гектаров землицы, да Андрей взял еще в аренду 15. Сеяли пшеницу, ячмень. Работали сначала без всяких планов, от зари и до зари, лишь бы выжить да кое-что отложить, если удастся. От развалившегося колхоза достался семье Вороненковых трактор «Беларусь», культиватор, картофелекопалка, сеялка… Главное, конечно, что все Вороненковы – агрономы со стажем. Дело свое крестьянское знали досконально.
Терпение – причем особого рода – понадобилось Вороненковым, когда хозяйство стало разрастаться и понадобились наемные рабочие. А их в жаркую уборочную или посевную пору приходится нанимать несколько десятков человек. Что такое отечественный наемный рабочий, знает и каждый горожанин, если только ему приходилось делать ремонт в собственной квартире. Существо это довольно вредное, гордое, в деле мало смыслящее. То есть физик он был, может быть, когда-то и не плохой, а вот штукатур из него аховый. В сельской местности все гораздо сложнее. Тут наемник – свой же брат крестьянин, бывший сосед, сват, кум, просто школьный дружбан, с которым когда-то вместе на рыбалку ходили да по девкам бегали. Тут все или по Фрейду, или по Марксу.
Больше, конечно, по Марксу. Классовое чутье в деревне развито чрезвычайно, 70 лет культивировалось, сразу его не выветришь. «Как?! У меня собака с голоду дохнет, а они на иномарках да по Турциям и Египтам?! Да мы ж с ним вместе в ПТУ учились!..» До топора и поджогов, к счастью, дело не доходило, но вот хозяйскую немецкую технику некоторые умельцы из строя выводили. Умышленно. При помощи отвертки или молотка. Любопытно, что сами потом (несколько лет спустя) сознались хозяину: мол, скучно было работать, Андреич, жарко, вот и угробили иноземный агрегат, чтобы передохнуть. Наш бы и сам давно вышел из строя, а с этим беда: и пашет, и пашет… А ведь агрегат этот стоит, между прочим, не один миллион рублей и в кредит был куплен. Как тут не потерять веру в человечество?
– Да нормально все, – усмехается Андрей, – я как-то раз чуть в драку с мужиками не полез из-за их лени и разгильдяйства, а потом как-то само пришло спасительное понимании жизни, некая философия, что ли… Ну вот пришел рассвет, потом придет закат, а за зимой придет лето, а мужик наш каким был, таким и остался, ну и что? Вешаться, что ли?
Вторая беда, разумеется, пьянство. Пили мужики сильно и при колхозах, пьют и поныне. С законченными пьяницами и тунеядцами Вороненков расстался в свое время без всякого сожаления, другое дело – трудяги, которые пьют эпизодически, но самозабвенно. С такими нужен помимо терпения особый педагогический талант.
– Говорю ему: ну напейся ты дома! Сам принесу тебе ящик с пивом. Зачем на пашне?
Сами мужики объяснить не могут, почему пьют. Мол, тоска заела. Вороненков считает, что смысла у людей нет.
– Раньше у нас в колхозе хоть дом культуры был, хор в клубе выступал, а сейчас? Каждый по себе. Равнодушие у людей. Спорт им неинтересен. В шахматы там сыграть или шашки – боже упаси. Даже к охоте нет предпочтения. И к рыбалке нет…
Вот так, где уговорами, где угрозами, где убеждением сам Андрей да его жена и воспитывают родной коллектив. Как в старые добрые времена поднимают людей на трудовой подвиг.
– Ну а экономическая мотивация? – спрашиваю. – Долой уравниловку? Каждому по труду?
– Разумеется. Только здесь тоже не все просто. Повысишь одному зарплату – другой обижается: почему ему, а не мне? «Да потому, что он лучше работает!» Не понимают люди. Привыкли к уравниловке. Лучше, чтоб у всех было мало, чем у кого-то больше.
Между прочим, хороший рабочий у Вороненкова получает в страду до 20 тысяч рублей в месяц. Это при том, что средняя заработная плата по области – чуть выше 5 тысяч. Семья сезонных работников может в уборочную пору заработать у хозяина до 100 тысяч. Огромные по местным меркам деньги. Но ажиотажа на предложение рабочих рук не наблюдается. Во-первых, их вообще мало. Во-вторых, хорошие руки, как правило, при деле. Вороненков селекционер. Годами он отбирает лучших из лучших по всей округе. Верит в команду. Верит, что только единомышленники, спаенные хотя бы здравым экономическим расчетом, могут успешно справиться с крупным хозяйством. Таковых набралось у него уже 20 человек. Это те, кто регулярно получает зарплату, имеет все социальные гарантии, положенные по закону. Лучшие из лучших.
– Беда, не умеют в наших сельхозучилищах готовить специалистов. Пришлют на практику студента, он не знает, с какого боку к комбайну подойти. А в Германии, между прочим, студент просто растет на ферме: учится в полевых условиях. Причем сразу выбирает себе специализацию. Животноводство, например. Или зерновые. Картофель тот же. После обучения он уже практически готов работать на ферме. А у нас по-прежнему: теория отдельно, а практика… как получится. По остаточному принципу.
Третья беда тоже не нова. Воровство. Приворовывают и свои, и чужие. За охранниками тоже нужен глаз да глаз. Вот и получается, что Андрей с женой сами и охраняют свои владения.
– Где-то гектар с лишним все равно теряем каждый год, но это неизбежные потери, – горько усмехается хозяин.
Нынче ферма Вороненковых одна из лучших в районе, да что там, наверное, одна из лучших в области. До 5 тысяч тонн картофеля собирает Андрей и его команда в урожайный год. Это целый железнодорожный состав из 90 вагонов, загруженный под завязку. Мог бы собрать больше? Мог! Проблема в сбыте. Тут сплошные проблемы.
– Здоровый государственный протекционизм должен быть, – уверен Вороненков. – Например, в Эстонию со своим молоком вы не сунетесь. А почему нам из Белоруссии везут и везут картофель?! Из Украины везут, из Египта! Опять же, дотации. Во всех странах они есть в сельском хозяйстве, только у нас – выживай как хочешь.
Спрашиваю, не мешают ли чиновники, не душат ли инициативу? Ответ меня удивил.
– Да я их не вижу! А хотел бы, чтоб хоть иногда заезжали. Есть что обсудить. Мы разобщены. Нам нужен фермерский союз. Пусть это будет ассоциация работников сельского хозяйства под патронажем губернатора. Сообща легче отстаивать свои интересы. А наши интересы, поверьте, – это интересы России.
…Мы стоим на краю бескрайнего картофельного поля. Жарко. Андрей показывает рукой вдаль.
– Там тоже мое. И за лесом мое поле. А вон видите трактор? С кондиционером! Техника у нас немецкая в основном. Чудо, а не техника.
Я смотрю на этого псковского мужичка и про себя думаю: не техника немецкая чудо, а ты – Андрей Вороненков, чудом сохранившийся псковский крестьянин. 600 гектаров земли в Печорском районе возделал ты. Для тех, кто имеет хотя бы шесть соток, не заросших лебедой и одуванчиками, это цифра о чем-то говорит. И ведь просто работал человек. От зари до зари. 17 лет. «Крепкая спина и терпение» – вот и весь секрет. Никаких серых схем и откатов. Никаких хитроумных комбинаций.
Будь моя воля, я бы поставил Вороненкову памятник. Сделал бы надпись: «От благодарного горожанина хозяину земли русской». Будь я ученым, я бы изучал Вороненкова как редкую породу самых необходимых для области людей. Будь я высокопоставленным чиновником, я бы приставил к каждому Вороненкову специального милиционера. Чтобы охранял. А то мало ли что. Вдруг возьмет да и уедет куда-нибудь за границу. Такие ведь везде нужны. Их нужно беречь, этих людей. Занести в специальную Красную книгу. Появление каждого Вороненкова в области нужно приравнять к строительству целого завода или возведению моста. Я не шучу. Вороненковы – штучный товар. Даже пятисот Вороненковых достаточно, чтобы область крепко встала на ноги. Губернатор лично должен спрашивать на утренней планерке, появился ли в области новый Вороненков и если не появился, то почему? Учителям рекомендую проводить особые экскурсии: «Дети, посмотрите внимательно, перед вами настоящий крестьянин, посмотрите, какой он красивый! Он не пьет. У него хорошая семья. У него есть машина-иномарка, у него есть хороший дом, у него есть немецкая техника. А почему у него это все есть, дети? Кто сможет ответить? Вы думаете, он убил и ограбил человека?! Нет, Вовочка, ты не прав. Вы думаете, он умеет играть на бирже? Нет, Маша, он не играет на бирже. Вы думаете, он вор или мошенник?! Нет, дети. Не верьте телевизору! Он просто хорошо РАБОТАЛ! Да, да, дети, представьте себе, если хорошо работать, то можно стать зажиточным человеком! Представляете? Товарищ Вороненков, подтвердите!»
P. S.
Как там у Шолохова, в финале великого рассказа «Судьба человека»? «И хотелось бы думать, что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит…» И я верю. Что бы ни случилось – этот человек выдюжит. Не пропадет. Ему не нужна опека. Ему не нужен надсмотрщик. Ему не нужен приказ. Сменится губернатор, сменится президент, сменится в очередной раз общественный строй, наконец, – Вороненков не упадет. Не станет пить, проклиная новые порядки, не станет просить и клянчить подачки, не уйдет в угрюмую безнадегу, не озлобится и не скурвится, а займется ДЕЛОМ! Потому что жизнь для него имеет смысл.
из путевого блокнота
Фермеров в Псковском краю никто не считал. В области насчитывается более 8500 поселений, из которых около половины – это населенные пункты с числом жителей от трех до десяти человек. Каждый из них может считать себя фермером. Некоторые так и считают, поэтому становятся на налоговый учет, чтобы деньги легче было в долг у государства брать. Если же денег нет и в помине, то статистика все равно остается хорошая. Так что никому не обидно.
Фермерство на Псковщине и, наверное, по всей России – это вообще отдельная тема для глубоких мыслей и полезных выводов. Начиналась вся эта история в славные революционные времена конца 80-х – начала 90-х, когда каждый россиянин верил, что если он сегодня правильно проголосует на выборах, то завтра будет ездить на «мерседесе», а лишние денежки тратить будет на Канарских островах. На Псковщину ломанулись тогда из города фантазеры-авантюристы всех мастей и оттенков. Кого-то уже давно душил урбанизм, кто-то почувствовал себя толстовцем, некоторые цинично захотели разбогатеть. Эти, последние, слегка свысока посматривали на мечтателей и внушали обществу надежды. В то время как мечтатели выбирали себе местечки поживописнее, трезвые прагматисты с калькуляторами старательно умножали стоимость мяса и зерна в рублях и долларах на килограммы и центнеры и благоразумно выбирали места поближе к хорошим дорогам. Сухой расчет тут особенно волновал воображение.
Случались и вовсе экзотические примеры. Одна барышня из Петербурга, например, продала свою квартиру и поселилась в деревеньке под Опочкой с намерением разводить щенков особо редкой и дорогой породы. Первое, что она сделала, – купила лошадь. По утрам, когда мужики еще только затачивали свои косы, молодая амазонка скакала по росистым полям на своей белой кобыле в седле с развевающимися волосами. Нетрудно себе представить, как это было красиво. Правда, мужики как-то нехорошо качали головами, как и сто лет назад, провожая барышню взглядом…
Если кто подумал, что на кобыле все и закончилось, – так это не так. Дама из Петербурга оказалась с характером. Нужных собак привезли. Скоро появилось и потомство. Щенки угрожающе быстро росли. Они хотели есть. Все что угодно, включая соседских кур и гусей. Продавать их было некому: то ли спрос упал, то ли серьезно упал индекс Доу – Джонса… В рыночной экономике такое бывает вообще-то. Местные жители заволновались. Все отчаянные попытки заработать на щенках деньги закончились ничем. С большим трудом удалось пристроить часть собачек соседям и знакомым, другая часть, скорей всего, растворилась в местных лесах. Вскоре пришлось избавиться и от производителей, которые постоянно голодали и начали натурально звереть. Лошадь пала последней, за ее шкуру выручили копейки. А вскоре пала и барышня из Петербурга. То есть в том смысле, что скоро ее стали видеть на Киевском шоссе в характерной позе и в характерном наряде…
К исходу 90-х годов битва за урожай на Псковщине в основном закончилась. Мечтатели спились, прагматисты впали в длительную депрессию. Торжествовал лишь борщевик Сосновского да городские радетели чистой экологии. В боевом строю остались немногие, но их опыт оказался бесценным. Андрей Вороненков, о котором я вам рассказал, – один из них.
(Продолжение следует)
Михаил Иванов, главный редактор «НВ»
