Польша, камо грядеши? Часть V
Главный редактор «НВ» Михаил Иванов отправился в Польшу, чтобы понять эту страну и разобраться, почему русским и полякам всегда было сложно найти общий язык
Есть такой анекдот, популярный в Польше. Собрался как-то француз в Москву, а русский в Париж. Оба сели в поезд и отправились в путь. И оба вышли в Варшаве, потому что каждый думал, что добрался до цели.
Я приехал в Варшаву не потому, что хотел обнаружить в ней Европу. Я вообще приехал в Польшу с чувствами сложными, противоречивыми, как и полагается настоящему русскому в представлении европейца. Я хотел понять поляков. Я хотел, чтобы поляки поняли меня. Одним словом, я приехал с высокой миссией мира. Ведь не секрет, что наши страны уже давно испытывают друг к другу болезненное влечение, хотя и стесняются в этом признаться. Нам легче враждовать, чем жить в любви. Ну как тут не вспомнить бессмертные строки Пушкина?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор,
уж взвешенный судьбою…
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях, иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются
в русском море?
Оно ль иссякнет? Вот вопрос.
(Продолжение. Начало – в «НВ» от 12.11.2013 и 13.11.2013)
Часть V. Культура
Огромный рыжий пёс выбежал нам навстречу.
– Не бойтесь! Он кусается, но не больно!
На тропинке стоял улыбающийся мужчина в костюме, похожий на киношно-классического английского джентльмена. Собака была добрая, но слишком большая, и мы с Леной невольно прижались друг к другу.
– Кшиштоф Занусси, – представился хозяин и протянул руку.
Ага. Он самый. Легенда польского кино и всё такое. Смотрит приветливо, но насмешливо. Мол, видал я перевидал вас, журналистов, всяких. А впрочем, не стесняйтесь и даже можете задать мне парочку вопросов. Наверняка интеллектуал. На всякий случай предупреждаю:
– Извините, но мы, кажется, будем говорить с вами об умных вещах.
– Конечно! О чём же ещё? – искренне удивляется Занусси.
Я представлял себе дом Занусси весьма необычным. Он таковым и оказался. Высокий, весь из стекла, устремлённый в небо. Внизу внушительный зимний сад с тропическими растениями, уютная гостиная на втором этаже, в спальне (уж извините журналиста, тоже посмотрел!) на куполе потолка нарисовано голубое небо и на нём ласточки. Лучезарный свод нарисовала жена режиссёра, которая устала от хмурого, северного неба и решила, что теперь будет просыпаться всегда в хорошую погоду. Занусси, в жилах которого течёт итальянская кровь, разумеется, не против. Дом, как выяснилось, вообще строился не сразу, усилиями и талантом многих умельцев из числа знакомых и друзей, которых, несомненно, вдохновляла полная творческая свобода самого хозяина. Получилось очень даже симпатично. В полумраке холла на первом этаже мы наткнулись на целый выводок мохнатых жильцов, которые дружелюбно махали хвостами. Оказалось, что всего их в доме девять.
– Вот эту, – пан Кшиштоф указал на палевую дворнягу, – мы приютили этой зимой. Она была при смерти. Замёрзла. Морозы стояли страшнейшие. Думали, что хозяин найдётся, но, увы… Стала членом нашей семьи.
«Член семьи» деликатно шевельнул хвостом и посмотрел на нас грустными глазами, в которых читалась вся мудрость мира, столь переменчивого и в счастье, и в скорби… Остальные четвероногие были тоже неагрессивны и упитанны. Видимо, хозяева уже давно сумели их убедить, что еды и любви хватит на всех и переживать не надо. Мы поднялись на третий этаж и расположились за столиком под самым потолком. Прозрачные стеклянные стены открывали чудесный вид на увядший сад, залитый сухим солнечным светом, и ровный, чёрный квадрат вспаханного поля за усадьбой. Вокруг нас на полках стояли десятки причудливых статуэток и фигурок, многие из которых, как я догадался, были наградами пана Кшиштофа за его труды. Супруга режиссёра принесла чай, сухофрукты, и «умная» беседа началась.
***
– Знаете ли вы, что в Новгороде в XIII веке грамотных людей было гораздо больше, чем в Париже? – начал с неожиданного пан Кшиштоф.
Я хотел было заметить, что и годах так в семидесятых ХХ века картина вряд ли изменилась, но вовремя понял, что это был комплимент, и промолчал с любезной улыбкой.
Мастер говорил хорошо поставленным голосом, сказывался навык общения со студентами:
– Не надо бояться массовой культуры. Не надо думать, что она похоронит высокую культуру. Массовая культура была всегда. Это не изобретение общества потребления, как считают некоторые. Вспомните цирковые балаганы в Средние века. Вспомните народные песни, сказки, танцы. Люди всегда развлекали себя как могли. Спасались от тяжестей жизни. Сколько человек слушали концерты Моцарта? Зал вмещал 60–70 человек придворных вельмож или знатных горожан. Остальные довольствовались скрипкой в таверне или на базарной площади, где исполнялись отнюдь не классические вещи. Я вообще не уверен, что процент так называемых высококультурных граждан по отношению к гражданам «невысокой» культуры меняется со временем или зависит от прогресса. Я вам как бывший физик скажу. Во всяком явлении, в котором мы имеем дело с большими числами, наблюдается одинаковая картина, культура не исключение: процент умных, образованных, одарённых особей всегда будет мал, средний уровень – самый обширный, и, наконец, уровень низкий – тоже будет не велик. Для примера возьмём солдат. Высоких из них будет немного, коротышек – тоже, а среднего роста – больше всех. Средний уровень в культуре – это и есть массовая культура. Можно ли упрекать множество людей за это? Они работают, они устают, они хотят развлечься…
– Вопрос в том, кто проживает в гетто.
– Да, конечно. У них – толпы. Огромные тиражи. У них деньги, много денег! Ну и что? Выбирайте сами… В мире наштамповано много «фиатов», а «бентли» – машина ручной работы, их совсем мало. Что вы, Михаил, выберете? «Фиат» или «бентли»? Лично меня вполне устраивают французские машины…
– Вам не кажется, что искусство выдыхается и это неизбежно? Все песни спеты, рифмы закончились, сюжеты повторяют друг друга?
– Нет.
– Но ведь вы, как физик, не станете отрицать, что закон энтропии никто не отменял.
– В культуре действуют несколько иные законы. Да, вулкан может угаснуть, но извергнуться вновь, как только созреют соответствующие условия.
– Мы становимся банальными, и это касается не только массовой культуры, для которой даже пошлость – это не порок. Мы спасаемся только эпатажем.
– Вы, наверное, имеете в виду галереи современного искусства? Это сложный вопрос… Понимаете, на мой взгляд, современное искусство действительно в кризисе. Мы не там ищем его. В нём нет нерва жизни, а ведь это главное, что и определяет современность. Современное искусство становится… как бы это лучше сказать… таблоидным, что ли? Когда много шума из ничего…. Возьмём театр. Режиссёр ставит спектакль, главное достоинство которого – эксклюзивность. Это спектакль для избранных. В сущности, для снобов. Публика смотрит, мучается, пытаясь отгадать, что хотел сказать автор… Зачем? Ну, отгадали наконец… Если не отгадали – критики подскажут. Смысл? Ведь главное в искусстве – впечатление. Главное, что вы пережили, насколько вы потрясены. В театре, в галерее нельзя решать головоломки. Тем более скучные. Возвращаясь к вашему вопросу… Выдохлись ли мы? Нет. Нет. Ещё далеко не всё сказано. Думаю, до самого конца мы будем пытаться ответить на все эти вечные вопросы…
– Тогда ответьте, как рождается ваше вдохновение?
– Моё вдохновение рождается от тоски по идеалу. Наверное, так. Нам всем тесно в мире, где так много несовершенства. Особенно художникам, которые стремятся найти себя в собственном мире. Иногда меня вдохновляют потрясающие невыдуманные истории, которых так много вокруг нас. Однажды я столкнулся с молодым человеком, который просил милостыню… Кажется, это было в Милане… Привлекло то, что он просил на пиво. Всего-навсего. Разговорились мы с ним, и оказалось, что у него тяжело болен родной брат. И он собирает деньги на лечение. Зачем же, спрашивается, этот обман, столь невыгодный в глазах людей? Оказывается, сама мысль о том, что он будет эксплуатировать имя брата, казалась парню кощунственной и… пошлой. Он был артистом. Артистом в душе, понимаете? Или как вам такая история, например? Таксист сажает поздней ночью подвыпившую женщину. Везёт её домой. По дороге женщина решает соблазнить мужчину, приглашает его к себе в дом. Мужчина не хочет. Отказывается. Женщина обижается, но не подаёт виду. Чтобы сгладить ситуацию, предлагает ему шампанское. Он, чтобы не обидеть её, выпивает и уезжает. Она же звонит в полицию и сообщает, что за рулём такой-то машины с такими-то номерами находится пьяный водитель.
Ещё меня может вдохновить красивый поступок…
– Пан Кшиштоф, вот уже двадцать с лишним лет мы в России живём без оков тоталитаризма и – ничего путного в культуре так и не создали. Ну, чтобы на века. А ведь революция 1917 года одарила нас многими талантами; было создано много ценных произведений искусства…
– Не жалейте об этом… И потом, о каких произведениях советской поры вы говорите? Их, ценных, было не так уж и много. О каких авторах? Булгаков? Он был человек дореволюционной культуры. Бунин. Рахманинов. Тот же Пастернак. Шолохов? Да. «Тихий Дон» – великое произведение, оставим в стороне споры об авторстве. Ну, видимо, можно вспомнить что-то ещё… Это немного. Что касается наших времён… Время не пришло. Погодите немного, скоро кто-нибудь появится. Главное, не увлекаться идеей о том, что цензура рождает давление, из которого вырастают кристаллы подлинной чистоты. Да, в цензуре создаются иногда необходимые предпосылки для рождения крупного таланта. Как правило, это талант-бунтарь, талант-борец, мотивированный духом свободы. Но сколько талантов помельче умирают в этой душной атмосфере? И не стоит обольщаться насчёт повальной грамотности и высокой образованности народа в советские времена. Да, Достоевского читали почти все. Но почему? Грубо говоря, потому, что не было Голливуда. Я уже говорил, большинству элитарное искусство не нужно. Ни сейчас. Ни тогда.
– Простите за крамольный вопрос, зачем оно вообще нужно? Довелось мне этим летом видеть на тропическом острове Хайнань, как один молодой туземец на потеху туристам с ловкостью кошки забрался на кокосовую пальму и, спустившись на землю, был так счастлив, горд собой, что мы, европейцы, загрустили и обзавидовались. И в самом деле, зачем? 2000 лет решаем вековечные вопросы и всё мучаемся, мучаемся…
– А вы выпейте стакан водки. И всё пройдёт. Нет, правда, я не шучу. Хороший способ. Главное, никаких трудов. Выпил – и счастлив. Плохо наутро? Выпей ещё! Если вы так понимаете счастье. Многие, кстати, так его и понимают. Мне довелось давным-давно побывать в Соединённых Штатах вместе с Андреем Тарковским. Мы давали интервью на телевидении. И вот его один американец спросил: в чём счастье? Надо было знать Андрея. Он легко заводился, и этот вопрос его разозлил. Но всё же, справившись с собой, он ответил так. Не в счастье дело. А в том, что каждый человек должен понять себя. Ваше призвание в чём? К чему вы предназначены? И, поняв этот главный вопрос жизни, следовать своему пути.
– Выполнить свой долг…
– У каждого свой путь. У вашего индейца – один, у меня – другой, а у вас – третий…
– Вы христианин?
– Да.
– У нас в России в последнее время много говорят о том, что западный ультралиберализм – это реинкарнация большевизма. Та же нетерпимость к инакомыслию, та же сектантская сплочённость, когда «тот, кто не с нами, – тот против нас». Тот же оголтелый догматизм, от которого рукой подать до тоталитаризма… Существует ли, на ваш взгляд, эта опасность в Польше и что мы должны предпринять, чтобы вновь не увлечься очередной химерой?
– Помните у Достоевского? Если Бога нет – то всё позволено? Это главная опасность наших дней. Нельзя прожить без истины. Невозможно прожить, не имея чёткого представления о том, что есть Добро и что есть Зло. Бог сделал людей свободными. Но где граница этой свободы? Я употребляю такой образ, когда пытаюсь ответить на этот вопрос. Для некоторых людей жизнь – это детский сад. Или санаторий. А для меня, например, это джунгли. В санатории всё по расписанию, а в джунглях – полная свобода. Но! Шаг вправо, шаг влево – змея, тигр, тарантул! Опасно! Надо остерегаться, иначе пропадёшь.
***
Пришла пора, наконец, раскрыть свои карты и объяснить главную причину своего визита не только к пану Кшиштофу, но и вообще в Польшу.
– Пан Кшиштоф, ну никак не ладятся у Польши добрые отношения с Россией. Уж вроде и похожи мы, и родственники, а ссорам нет конца. Что мешает нашему сближению? Как сгладить, позабыть исторические обиды?
– Без конца мусолить исторические обиды и предъявлять взаимные претензии не самая хорошая идея. Это может продолжаться до бесконечности. Давайте вспомним Германию и Францию, например. Уж, казалось бы, на что прочная вражда была между этими странами, сколько было войн и обид, порой вполне заслуженных, понятных. И ведь замирились! Немцам хватило мужества и мудрости признать свои ошибки, покаяться в них после Второй мировой войны, и вскоре в Европе был создан Европейский союз! Именно Франция и Германия стояли у его истоков! Конечно, не надо идеализировать ситуацию. И у немцев, и у поляков, и у русских всегда останутся вопросы друг к другу. Мир вокруг нас не идеален. Однако мы можем и должны уважать друг друга и, главное, не бояться. Наверное, России и Польше нужно хотя бы один раз, но очень серьёзно рассказать всю горькую правду о том, что было. Будет ли это покаяние искренним – не знаю. Хотелось бы. Но в любом случае мы поставим точки над «i». Исповедь сама по себе очищает.
Что касается вашего утверждения, что поляки и русские очень похожи друг на друга… Безусловно, большая правда в этом есть. Но! Знаете ли вы, что многие поляки не согласны и не любят, когда их называют славянами? По крови – да, славяне, но мы 1000 лет подчинены Римскому закону, не забывайте это. Тысячу лет мы – верные дети Католической церкви. А вы – наследники Византии. С этой точки зрения вам гораздо ближе Греция или Румыния, чем мы. Мы наследники Аристотеля, а вы – Платона. И это во многом объясняет и обуславливает менталитет наших народов.
И счастье ваше, и беда ваша – огромные пространства. Я абсолютно уверен, что культура зарождается и развивается только в городах… Кстати, знаете ли вы, что я сегодня уезжаю в Россию? В Сибирь! Да, да! Там, в городе Томске, буду ставить спектакль. Я часто бываю в Сибири, знаете ли. И первый раз попал туда ещё в начале 1970-х. И знаете, что меня поразило тогда больше всего? Я был в Новосибирске, в академгородке, ещё недавно построенном. Ах, каких людей я там повстречал! Умные, образованные! Умеющие мыслить глубоко, нестандартно! До сих пор всё это прекрасно помню. Сибирь – это потрясающий край, потрясающий!
До ворот нас провожал хозяин и всё тот же рыжий пёс. Кажется, он сказал мне на прощание на своём собачьем языке: «Приходите ещё, рад буду вас видеть. Ведь мы же друзья, не правда ли?» И в доказательство помахал хвостом. Я потрепал его по загривку и подумал: ну по крайней мере хоть с этим договорились.
(Продолжение – в ближайших номерах «НВ»)
Михаил Иванов. Рисунок Ольги Быстровой
